Казалось бы, удар должен был отбить у Зау охоту знакомиться с неприятным зданием, но именно в эту минуту Зау понял, что останется здесь. Он поднялся и побежал искать кого-нибудь, кто помог бы ему разобраться во всём.

Вскоре он встретил говорящего, который вытаскивал из бурого раствора сетку. В сетке бесформенными комами лежали какие-то предметы. Незнакомец промыл предметы в воде, несколькими ударами сбил с них корку, и Зау увидел блестящий металл. Теперь он знал, что тут делают! Топоры и гвозди, буравы и стальные скобы – всё, что требовалось для работы в посёлке, готовили здесь! Ради этого можно было простить вой и вонь, едкую землю и мёртвую воду.

Зау подошёл ближе.

– Я хочу помогать! – сказал он.

Ревущие медные полосы заглушили его голос, но всё же незнакомец обернулся, смерил Зау недоброжелательным взглядом.

– Убирайся, я ничего тебе не дам! – прокричал он.

– Я хочу работать! – завопил Зау.

На этот раз взрослый расслышал. Он усмехнулся и рявкнул:

– Попробуй!

Зау с готовностью кинулся вперёд и тут же получил ещё один сокрушительный удар. Медная полоса над ваннами била беспощадно. Пока Зау поднимался, рабочий ушёл в другой конец помещения. Зау, спотыкаясь, побежал следом. Он не понимал, почему незнакомец так безразличен к его боли, душу Зау заливала обида, но выше боли и обиды было желание самому научиться делать металл.

Взрослый повернул рычаг в каком-то ящике, встроенном в стену, в глубине ящика оглушительно треснули искры, и сразу наступила тишина.

– Наработался? – спросил взрослый, глядя на пошатывающегося Зау.

Лишь теперь Зау как следует разглядел странного собеседника. Несомненно, он был взрослым, хотя ростом превосходил Зау едва ли на палец. Вид у него был неважный: воспалённые глаза, нездоровое дыхание, изрытая оспинами кожа с редкими, неправильной формы чешуйками. Хвост он держал на весу, словно собирался бежать. Зау не сразу понял, что хвост «изрытого» покрыт язвами от едкой дряни, выплёскивающейся из ванн.

Не дожидаясь ответа, взрослый повернулся и пошёл прочь. Зау поспешил следом.

– Мне негде ночевать, – сказал он.

– Ну и что? – послышалось в ответ.

– И я хочу есть.

Вместо ответа «изрытый» остановился и ударил Зау в грудь.

– Не ходи за мной!

Зау покачнулся. Изрытый был слишком тщедушен, чтобы ударить сильно. С ног сбивал сам факт, что его ударил говорящий.

Ночь Зау провёл на замусоренном городском берегу. Он не разбирал хора мыслей – мешало электрическое гудение невыключенных где-то машин. А ведь сегодня ему предстояло осмыслить самое невероятное: старший брат, такой же говорящий, как и Зау, не услышал его, не понял его боли, усталости и голода. Это было почти так же невозможно, как молочник.

Зау сполоснулся в нечистой воде залива, хотел было поискать на дне улиток, но раздумал – вода скверно пахла, по поверхности плыли нефтяные разводы; даже если здесь водятся улитки – есть их нельзя.

Сначала Зау хотел дождаться утреннего света и тепла и немедленно уйти из города. Но постепенно к нему вернулась решимость узнать о городе всё. Утром, едва потеплело, Зау пришёл на площадь. Изрытый появился чуть позже. Он шёл, не глядя по сторонам, и поднял голову, лишь когда Зау преградил ему путь.

– Я хочу работать! – крикнул Зау. – И знать!

Изрытый оглядел напружинившегося, готового отпрыгнуть от удара Зау и проворчал:

– Ладно, одному всё равно не справиться. Пошли…

За месяц Зау вполне освоился с новой работой. Он больше не боялся электрического тока, хотя истошный вой находящихся под напряжением проводов по-прежнему выводил его из себя. В памяти словно сами собой всплыли понятия, как под действием тока выделяется из раствора металл. Через месяц Зау управлялся с электролизными ваннами так ловко, что мог делать работу совершенно недоступную его туповатому учителю.

А вот жизнь в городе по-прежнему оставалась загадкой для Зау. Не менее странен был и Изрытый. Зау так и не узнал, как его зовут, а может быть, сам Изрытый не захотел выбрать себе имени. Порой Зау сомневался, говорящий ли его напарник. Старик Хисс тоже почти всегда молчал, но в нём угадывалась мощная работа интеллекта, которую Зау по малолетству не умел понять и лишь удивлялся тяжеловесной неповоротливости того, что долетало к нему. Изрытый не думал ни о чём. Дневной труд был ему неинтересен. Он любил много и вкусно поесть, но нажравшись, терял интерес и к еде. Задолго до наступления прохлады он замирал, затянув веками воспалённые глаза, и не думал ни о чём. Вместо мыслей он издавал негромкое жужжание, тягучее и монотонное, почти не модулированное по амплитуде, примитивное, как вой электролизёра. Причём Изрытый был не один такой. Где-то в соседних домах начинали зудеть другие пустоголовые, и в этом подобии общения, ничего в себе не содержащем, Изрытый находил наркотическую сладость. Когда с приходом тьмы раздавались голоса подлинных говорящих, Изрытый находился уже в полном трансе и не слышал ничего.

Теперь Зау жил в доме, потому что ночевать в городе на улице было совершенно невозможно. Тем более опасно оказалось проводить ночь в воде залива, куда сбрасывались стоки мастерских. Несколько ночей Зау промаялся без приюта, а потом нашёл дом. Говорящий, поселивший Зау в доме, объяснил, сколько он должен работать, чтобы иметь право здесь жить. В системе оплаты Зау разобрался довольно быстро, не понимал лишь, зачем она нужна вообще, но познакомившись поближе с Изрытым, понял и это. Если бы Изрытый мог получить кров и пищу даром, то он нигде бы не работал, лишь стоял бы под струями тёплой воды, бегущей с потолка, и, закрыв глаза, гудел. Необходимость за всё платить заставляла его работать. Та же система распределения была, оказывается в посёлке, но Зау попросту не заметил её, поскольку брал со складов много меньше, чем полагалось им с Хиссом.

Городской дом был великолепен. В нём была большая сухая комната и вторая, поменьше, где из труб под потолком лилась вода. В душе Зау проводил чуть не всё свободное время. Днём и ночью, летом и зимой в доме было одинаково тепло. Деревенские дома согревались пузатыми газовыми реакторами, в которых бродили всякие отбросы. Реакторы грели слабо, и их приходилось то и дело чистить. Здесь тепло подавалось по трубам, и Зау не знал, откуда эти трубы идут.