Зау возился с обесточенной линией, прикидывая так и этак, когда сзади раздался голос:

– Ты красиво думаешь.

В дверях стоял незнакомый говорящий, вернее – говорящая – в последнее время Зау начал обращать внимание на это прежде неважное различие. Польщённый похвалой Зау молчал, а незнакомка продолжала:

– Ты, должно быть, тот самый металлург, который умеет делать всё, что угодно. У тебя сильный разум, и хотя я не интересуюсь металлургией, но твой голос различаю уже давно.

– Меня зовут Зау, – нашёл что сказать смущённый металлург.

– А меня – Меза, – представилась незнакомка.

Зау был в растерянности. Впервые говорящий прямо признался при нём, что он тоже участвует в ночном хоре. До сих пор никто об этом с Зау не говорил, можно было лишь догадываться по богатой образной речи, что тот или иной говорящий не просто дребезжалка наподобие Изрытого, а подлинный Говорящий. И теперь Зау не знал, как себя вести, всё это было настолько личным, что не поддавалось обсуждению.

Зау кивнул и натужно выдавил:

– Я могу быть чем-нибудь полезен?

Ответом был спутанный клубок мыслей.

– Да… То есть – нет… – и лишь потом Меза произнесла: – Вообще-то, мне нужны некоторые детали, но мне нечем платить. Металл дорог.

– Что именно надо сделать? – спросил Зау так решительно, что Меза против воли послала в ответ чёткий, до осязаемого зримый образ. – Это же очень простая вещь, – сказал Зау. – Я делал этот предмет на той неделе, но заказа на него не поступило.

– Мы не давали заказа – нам нечем платить.

– Я сделаю всё, что надо, без всякой платы, – сказал Зау, – только куда их потом отнести?

– Это далеко, на том конце города, за озёрами, – произнесла Меза. – Я работаю в университете.

– Где?! – изумился Зау. – В университете?..

Большой, много крупней, чем обычные, молочник кружил по вольеру. Голый хвост волочился среди опилок. Время от времени тварь подбегала к стальной решётке и, приподнявшись на задние лапы, просовывала в отверстие покрытую бурым волосом морду.

Зау смотрел, и в нём медленно поднимался вопрос: «Зачем нужно плодить эту пакость, мастерить для неё клетку, кормить молочника, вместо того, чтобы убить его и постараться побыстрей забыть об отвратительном создании?»

Давно уже Зау не испытывал к молочникам никаких чувств, кроме брезгливости. Ушёл в прошлое обречённый детский страх, погасла ненависть, когда-то заставлявшая ломать берег и гоняться за верещащей мелочью с обломком бревна. Теперь он был занят более важными делами, а осторожные молочники старались не показываться днём, так что Зау позабыл о них. Но при виде снующего по клетке паразита в руке, покалеченной в детстве зубами молочника, проснулась тягучая боль – выросшие, взамен оторванных, пальцы вспомнили о давней ране. Зау выронил принесённые решётки, которые, оказывается, он изготовил для молочников! – и сумев наконец объединить расстроенные мысли, задал вопрос:

– Для чего это здесь?

Меза появилась из-за стеллажей в дальнем конце помещения. Она послала приветствие, но почувствовав неладное, быстро подошла, спрашивая:

– Что случилось?

– Вот, – Зау показал на клетку с молочником.

С трудом разобравшись в сумятице мыслей, Меза ответила:

– Это и есть моя работа, точней, её часть. В университете собрались те, кто знать* хочет сильнее, чем иметь*. Я изучаю животных. Всех. В том числе и молочников.

ПРИМЕЧАНИЕ: Здесь и далее знаком * обозначаются слова, которые следует набирать курсивом.

Это был довод. Зау на себе испытал тягучую муку бессилия, когда не мог найти ответа на вопрос, а хор говорящих не отвечал ему. Значит, для поиска ответов приходится заниматься и таким…

Зау наклонился, рассматривая мечущуюся гадину. Молочник, как и весь их род, был глух, он не слышал мыслей, не умел оценить ситуацию, но всё же беспокойство ощутил, засновал по клетке, издавая время от времени дребезжащий писк. Волосины на кончике морды нервно шевелились. Зау передёрнуло от отвращения, он поспешно выпрямился и потребовал:

– Расскажи о них.

– Это странные существа, – сказала Меза, – нелепая боковая ветвь, тупик. Они произошли от древних мокрокожих и потому остались так неразвиты. Их внутреннее устройство ещё дисгармоничней внешности. Они ушли из воды и не мечут икру, но без воды не способны прожить и нескольких суток, потому что сохранили примитивные лягушачьи почки. Шкура молочников не служит защитой от сильного солнца, поэтому они обычно прячутся днём. Это единственные животные, ведущие преимущественно ночной образ жизни. И здесь видно их родство с лягушками, ведь те тоже не засыпают, если вода тёплая, и тоже имеют влажную кожу. Но из-за того, что по ночам, особенно зимой, холодно, молочники выработали у себя адскую способность. Их тело всегда сильно нагрето. На это уходит прорва энергии, из-за чего молочники вынуждены непрерывно и неустанно жрать. Пища им ещё нужнее, чем вода, они воистину ненасытны. Зубы – единственное, что они развили у себя выше всякого представления. Вряд ли тебе приходилось когда-нибудь готовить такой набор инструментов, что каждый из них носит в своей челюсти. Если им дать волю, они сожрут весь мир.

– Среди говорящих тоже есть такие, – сказал Зау, вспомнив Изрытого.

В мыслях Мезы мелькнуло что-то сложное и противоречивое, не оформившееся в слова, так что Зау даже не смог понять, к чему относится этот всплеск. Казалось, Меза смотрит на чужую мысль сразу с нескольких сторон, одновременно соглашаясь и отвергая её. Зау так не умел.

Меза распахнула двери, так что стал виден захламленный берег и чёрная поверхность одного из городских озёр. Зау ждал, не понимая, зачем показывают ему эту давно знакомую картину. Молчание тянулось.

– Да, – наконец сказала Меза, – мы тоже способны сожрать мир, и делаем это довольно успешно. Город появился здесь потому, что на озёрах могло кормиться много говорящих. Сегодня в озёрной воде убита даже плесень, а мы травим залив. Так поступают не только пустоголовые, которые хотят поскорее заглотить свой кусок и отключиться, но и разумные говорящие тоже. Мы куда более непостижимые существа, чем молочники. Мы способны воспринимать боль и радость соседа как свои собственные, мы поднялись на вершину единства душ. Но мы спокойно смотрим на гибель ближнего, ведь из ста родившихся вряд ли один вырастет взрослым. Только разумные способны быть столь добры и жестоки, так предусмотрительны и беспечны, бесчувственны и сострадательны. Природа не создавала прежде и не создаст больше никогда существ, которые сравнились бы с нами в благородстве и мерзости одновременно. Возможно, это общее свойство разума, но каких бы иных разумных существ ни представить, мы всё равно останемся непревзойдёнными и в дурном, и в хорошем. Наши мысли сливаются в единое целое, но в делах мы разобщены. Взгляни, каждый, даже думающий о вечном, делает лишь сиюминутные дела. От этого страдает Земля. Мы уничтожаем животных, перекраиваем растительный мир, пачкаем почву, воду и воздух. Скоро на Земле станет невозможно жить, а мы спокойны, словно чешуя покрывает не только наши тела, но и сердца…