Бернард как-то услышал от Кетла, лодочника, что привозил припасы и трупы, что почти все 100 могил были вырыты одновременно для тех, кто был убит в каком-то восстании на тюремном острове, возможно, это были всего лишь слухи, но Бернард знал то, что ему рассказывал Кетл. В Уделе было ещё достаточно места для новых могил, а учитывая нынешний распорядок — казней около трех в год — потребуется немало времени, чтобы заполнить всё кладбище, если, конечно, не найдется другого места для массовых захоронений. Если вдруг Удел переполнится, Бернард не знал, что делать в таком случае, возможно, для захоронения выберут другое место, но Бернард подозревал, что старые могилы просто выкопают с помощью бульдозера и свалят в одну большую могилу, чтобы сэкономить место. А так как к тому моменту в могилах останутся лишь кости, сделать это будет не так сложно. Гробы изготавливали из быстроразлагаемого материала и дешевой древесины и картона, трупы оборачивались серой мешковиной, которая довольно быстро сгнивала, а так как мешки тоже разлагались в кратчайшие сроки, оставались только трупы.
Бернарда интересовал один вопрос. Если так и поступят, то какой биркой заменят все имеющиеся? Не самая интересная тема для размышлений, но лучше, чем ничего. В какой-то момент Бернард поймал себя на том, что задумывается над вещами, которые ни за что бы не заинтересовали его в обычных обстоятельствах. Заключённые в могилах, хотя были мертвые, были другими; он не был точно уверен, чем они отличались от других людей. Но знал, что они иные — это были не простые насильники и убийцы, они были намного хуже. Он не знал, что сделало их такими, но знал, что это правда — они были злом, не как мультяшные злодеи с закрученными усиками, а истинным злом, гнилым изнутри, несущим тьму в самом сердце.
Сама мысль об этом заставляла его вздрагивать, когда Бернард посещал тюрьму с целью обучения всему, что должен уметь смотритель. Один из охранников проникся к нему симпатией и периодически сопровождал его, он был кем-то вроде личного охранника для Бернарда. Он помогал ему учиться, рассказывал о тюрьме и следил за тем, чтобы он не узнал лишнего. Того парня звали Чарли, и Чарли поведал ему, что у него худшая работа на свете, многие охранники посходили с ума, начисто лишились рассудка. Чарли рассказал ему, что знал одного охраника, который разбил голову о бетонную стену, размазав на ней свои мозги, некоторые повесились, ещё пара человек утопились в море. Поэтому срок службы охраны был ограничен тремя годами, будь то мужчина или женщина, потом ты мог отдохнуть с годик и вернуться ещё на 2 года, если очень хотелось, а потом покинуть это место навсегда. Ещё никто не вернулся.
Он сказал, что слышал только об одном охраннике, который решил вернуться после отпуска.
На второй день он перерезал себе горло осколком стекла. Чарли сказал, что и сам время от времени ловил себя на нехороших мыслях, он чувствовал, что в этой тюрьме слишком много зла, которое можно было ощутить физически. Словно тень, оно скользило по коридорам и камерам. Он сказал, что ему снились некоторые заключённые, как они пытались высосать его тень; он сказал, что эти сны были настолько реальными, что во время обхода он стал следить за тем, чтобы все лампы горели, чтобы всегда видеть свою тень, что она всё ещё следует за ним по стенам коридоров. "Они здесь без суда и следствия. Именно так и нужно с такими людьми, — сказал Чарли, — они худшие из худших, отсюда есть лишь три выхода: болезнь, старость или электрический стул."
За свое короткое пребывание на тёремном острове Бернарду довелось увидеть пару заключёных, ожидающих наказания. Раз он собирался стать смотрителем, он должен был присутствовать на казни. Если бы здесь не практиковали смертную казнь, Бернард и представить себе не мог, чем бы ее можно было заменить. Одно знал точно — ему крайне не повезло стать свидетелем одной из них.
Там была большая камера с окном, прозрачным только с одной стороны. Заключенный не мог вас видеть. Он наблюдал, как к стулу пристегнули толстую женщину с сальными волосами, один её глаз был белым, как снег, а второй лихорадочно дергался и вращался, будто пытаясь найти укрытие в ее голове. Она отчаянно сопротивлялась, но её усадили на стул, широкие ремни обхватили её талию, запястья и лодыжки, в рот ей засунули прорезиненный кляп, держащийся на ее голове с помощью хомутов. Ее глаза закрыли черной повязкой, на голову надели металлический колпак, от которого к генератору шли металические проводки. Она стала похожа на чудаковатого космонавта, готовящегося к запуску в космос. Никаких последних слов, священника. Все происходило в абсолютной тишине. Когда она была надёжно зафиксирована, надзиратели отошли в сторону, а мужчина в капюшоне дёрнул за переключатель, напоминающий огромный рычаг из фильма о Франкенштейне. Воздух загудел, как миллионы пчёл, как будто пошёл волнами солнечный свет в темноте. Женщина дёрнулась и приподнялась над стулом, будто она могла лететь, но ремни удержали её на месте. Из-под повязки и её рта пошёл дым, из-под металлического колпачка вырвались язычки пламени, спалив ей уши, которые быстро потемнели, как и её щёки. Её пальцы дергались, как извивающиеся черви, пытающиеся спастись. А потом она замерла.
Надзиратель отмахнулся от дыма подошел и осмотрел ее, в комнату вошел врач, послушал женщину стетоскопом и кивнул, он снял с неё повязку, и мертвые глаза вывалились из глазницы, висели на уровне щёк. Белый глаз больше не был белым, он покраснел и дымился.
После этого Бернард и остальные — он не знал никого из них — покинули комнату. Их выпустили на свежий воздух, о котором заключённым оставалось только мечтать.
И он стоял рядом с ними, вздрагивая, не зная никого из них, не разговаривая с ними, а потом их увели. Буквально за мгновение Бернард потерял их из виду и больше никогда их не встречал и так и не узнал, зачем они приходили. Он знал только то, зачем он сам там был, и теперь эти воспоминания были заперты в его памяти, как чертик в табакерке; он не знал, в какой момент воспоминания вырвутся наружу. Иногда ему казалось, что он чувствует запах горелой плоти той женщины, похожий на запах поджаренного бекона, хотя в тот момент он не чувствовал никаких запахов, иногда ему мерещился её висящий глаз, как он дымится, и дым растворяется в воздухе.
Однажды Бернард попытался порасспрашивать Кетла насчёт того охранника, чтобы поддержать беседу. Кетл сказал ему, что примерно через 3 месяца после того, как Бернард стал смотрителем малого острова, Чарли исчез. Все решили, что он утопился и теперь его тело покоится где-то на морском дне. Никто ничего не знал наверняка, но все сомневались, что он ушел с острова живым. Не только заключённые не могли покинуть остров, но и охранники тоже. Они могли только уплыть на лодке или улететь на вертолете. Чарли пропал уже довольно давно, но время от времени Бернард вспоминал о нём, стоя на берегу моря и вглядываясь вдаль, иногда он представлял себе, как тело Чарли выкидывает на берег волнами. Прошло уже 10 лет, а он всё ещё этого ждал, ему самому это казалось безумным, но он продолжал лелеять эту мысль.
А что, собственно, плохого в том, чтобы коротать время выжиданиями. Хоть Бернард и видел нескольких заключённых и побывал на казни, он ничего не знал о тех, кто оставался в тюрьме, и что-то ему подсказывало, что в обозримом будущем ничего не изменится. Но Бернард полагал, что оно и к лучшему, кое-что он знал наверняка — сегодня прибудет ещё один.
Кетл привезёт еще одного покойника, чтобы похоронить его под большим деревом у побережья. Сегодня звонил телефон, сообщение было коротким и простым, как единственная мысль, бьющаяся в пустом черепе. Голос с акцентом сообщил время казни и дату прибытия трупа.
Телефон осуществлял связь только между островами, во внешний мир дозвониться было нельзя. Никаких разговоров с материком, да и острова не часто связывались с друг с другом, только для передачи коротких сообщений "Закончились припасы" или "Скоро привезут свежеподжаренного заключённого". Так как казни случались не так часто, большую часть времени Бернард проводил за чтением книг и журналов; интернета у них не было, никакой электронной почты, на этом острове не было места развлечений, как и не было искушения.
