А я не сводил глаз с Мишкиного рюкзака. Я на него сразу обратил внимание. Не понимаю только, почему этот загадочный рюкзак не заинтересовал моих родителей. Ну, мама, наверно, приняла Мишку за обыкновенного туриста. А папа? А папа, наверно, кроме съедобной кожи, в присутствии Мишки больше ни о чём не мог думать. А я сразу понял, что этот рюкзак означает… Он означает, что… «подготовка к отважным путешествиям продолжается…» и надо «ждать указаний».

Пока папа гремел на веранде крышкой сундука и замком, Мишка подтянул лямки и, шатаясь под тяжестью рюкзака, направился молча на берег Москвы-реки, на то самое место, где мы с ним так безжалостно расправились с моими ботинками. Я, конечно, уверенно… и в то же время неуверенно зашагал вслед за Мишкой. С трудом сбросив с себя на траву рюкзак, в котором при этом что-то лязгнуло и громыхнуло, Мишка повалился без сил на берег. А я опустился на траву поближе к рюкзаку и незаметно потрогал его рукой. На ощупь в рюкзаке, по-моему, было что-то очень круглое и очень железное. Но что? Как назло, Мишка всё время молчал. Он достал из-за пазухи какую-то зачитанную книжку и уткнулся в неё носом. Называлась книжка непонятно: «Мои друзья из племени нанкасе».

Решив, что это название мне пока ничем не грозит, я опять было затосковал о ботинках, даже не предполагая, что ровно через полчаса Мишка подвергнет меня таким испытаниям, по сравнению с которыми гибель моих ботинок будет выглядеть жалким и незначительным событием.

— Когда там, в театре, начало? — спросил Мишка, бросив нетерпеливый взгляд на часы.

— В шесть тридцать, — сказал я.

Видимо, эта цифра Мишку вполне устраивала, потому что он как-то вдруг подобрел и сказал своим хриплым и ужасным голосом:

— В конце концов, там… — Мишка бросил взгляд в жуткую даль… — там надо будет уметь не только есть всякие кожаные вещи и предметы…

В кустах раздался лёгкий треск.

Мишка замолчал и огляделся подозрительно по сторонам. Я замер.

— Там надо будет уметь делать, например, кое-что и потруднее…

— Что, например, потруднее? — спросил я, насторожившись.

— Ну, например… например, — сказал Мишка, — уметь читать дым…

Сказав это. Мишка ударил несколько раз рукой по рюкзаку. Раздался металлический треск, как будто кто-то прошёлся по железной крыше.

— Это как же — читать дым? — спросил я.

— Очень просто! — сказал Мишка. — Тебе, скажем, нужно в джунглях передать мне секретно свои мысли на расстоянии. Ты зажигаешь костёр с дымом, сидишь и думаешь о своих секретных мыслях, а я сижу от тебя, скажем, за тридцать километров и секретно читаю дым… то есть не дым, а твои секретные мысли.

— Без радио? — спросил я.

— Конечно! — сказал Мишка.

— Не может быть! — сказал я.

Тогда Мишка раскрыл зачитанную книжку под названием «Мои друзья из племени нанкасе» и стал шёпотом читать:

— «…Но больше всего меня удивил случай в Африке среди племени нанкасе. Заметив на горизонте дым, я указал на него проводнику Мзинга и сказал: «Пожар!» Мзинга всмотрелся в даль и сказал: «Нет! Это наши люди сообщают, что охотятся у реки и упустили газель, но убили антилопу…»

В это время за нашими спинами затрещала сирень, и из кустов высунулось лицо моей сестры Наташки. Она подозрительно посмотрела на нас с Мишкой, поправила левой рукой причёску, сделанную специально для театра, и сказала:

— Читаете? Ну, ну!.. Читайте! Читайте!.. — и скрылась.

Мишка дождался, когда затихли её шаги, и сказал:

— Так что ты давай!

— Что давай? — спросил я.

— Готовься! — сказал Мишка.

— К чему? — спросил я.

— Как — к чему? — сказал Мишка, — К чтению твоих и моих мыслей с помощью дыма.

Хуже этого испытания Мишка, пожалуй, тоже ничего не мог придумать. Мало ли какая недостойная отважного путешественника мысль может вдруг мелькнуть у меня в голове! У меня, может, вообще в голове не мелькает ничего такого достойного.

Я тут же представил, какая может разыграться на этом несчастном для меня берегу сцена, если Мишка действительно сумеет (Сумеет! Сумеет!) при помощи дыма прочитать мои мысли. Сначала к небу пойдёт жидкий дым, потом туда же вместе с дымом повалят мои жалкие мысли. Мишка их, конечно, сразу прочитает (Прочитает! Прочитает!) и заорёт, конечно, на весь дачный посёлок.

«Как! — заорёт Мишка. — Что я вижу? Он всё ещё жалеет о том, что мы съели его ботинки! И мечтает о какой-то кожаной курточке на «молниях»?! И думает, как бы ему познакомиться с какой-то Танечкой из соседней дачи?! Боже мой! И я эту скареду, этого пижона и донжуана хотел взять с собой в отважное путешествие!..»

Нет, надо сейчас же отговорить Мишку от этой ужасной затеи.

— Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам не поучить с тобой азбуку морзе?.. С её помощью тоже ведь можно передавать мысли на расстоянии.

— Азбуку морзе? — прошипел Мишка, испепеляя меня взглядом. — Да наши радиопередатчики давно утонули при переправе через горную речку!

— Тогда, может, можно будет передать мысли при помощи тамтамов?.. Я читал про такие барабаны… Или ещё я читал про слоновьи бивни, — сказал я. — Если в них погудеть, то тоже можно передать мысли на триста километров.

— «Барабаны»! «Бивни»! — сказал Мишка. — Тебе же нужно секретно передать секретные мысли, а не барабанить и не гудеть по секрету всему свету!

Я подумал, какую бы мне ещё найти отговорку:

— А штраф-то как же?

— Какой ещё штраф? — удивился Мишка.

— Десять рублей… постановление Моссовета… в дачной местности нельзя разводить огонь…

— Огонь нельзя, — сказал Мишка. — А дым можно!

— Так ведь дыма без огня не бывает?

— А это что, по-твоему? — спросил Мишка, подмигивая мне и хлопая рукой по рюкзаку.

— А что это такое? — спросил я.

— Дым без огня! Вот это что такое!

Мишка развязал рюкзак и, оглядываясь по сторонам, вытащил из него круглую металлическую коробку с ручкой, похожую на кассету для кинолент, только потолще, и поднёс её к моему носу.

— «Шашка нейтрального дыма, — прочитал я на этикетке, морщась от неприятного запаха. — По спецзаказу «Мосфильма».

— На киностудию за ними специально ездил, — сказал Мишка. — Три часа пиротехника уговаривал. Еле-еле уговорил.

«Ну, всё, — подумал я про себя. — Не пройдёт и получаса, как я на глазах у Мишки погорю со всеми своими жалкими мыслями».

— Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам с тобой…

Но Мишка меня не стал больше слушать.

— Конечно, — сказал Мишка, — есть ещё такие горе-путешественники, которые и дыма боятся как огня… и для которых штраф в десять рублей дороже интересов всего человечества! И которые могут придумать миллион отговорок, только чтобы…

С этими словами Мишка повалился на песок и стал изо всех сил переживать мою трусость и скупердяйство.

А я?.. Разве я мог перенести, чтобы Мишка принял меня за какого-то труса путешественника? Нет, я не мог этого перенести. Поэтому я встал и сказал.

— Хорошо, Мишка, — сказал я, — я согласен читать дым. Только давай не с помощью шашек, а с помощью папирос…

Я думал, что от папирос будет мало дыма, и поэтому Мишка не сможет узнать мои мысли.

— Никаких папирос! Только шашки! — заорал Мишка.

Как раз в это время из кустов неожиданно вышел папа. Он подозрительно осмотрел нас с ног до головы и спросил:

— Какие шашки?

— Ну, шашки! — сказал Мишка.

— Ах, шашки, — сказал папа. — Ну, шашки — это хорошо… — сказал папа, глядя на обложку Мишкиной книжки… — И книжки — это хорошо… — добавил он. — И шахматы… тоже хорошо… а шашки у вас есть?

— Есть, — сказал Мишка, — в рюкзаке!

— Очень хорошо! — сказал папа. — Одним словом, мы уже уходим… дача пустая… я надеюсь… я надеюсь…

Я пошёл проводить наших до калитки, а когда вернулся обратно на берег, там уже всё было готово к чтению дыма.

Две шашки были уже извлечены из рюкзака и положены на землю недалеко друг от друга, рядом с кирпичами для сидения. Шашки оставалось только зажечь, что Мишка и сделал сразу же при моем появлении. Стоя на коленях спиной ко мне, он чиркнул спичкой, и тотчас же из-за его головы словно бы вылетела стайка чёрной мошкары. Мишка обернулся, посмотрел на меня и потёр руки.