— Ничего не выйдет. Я спустил воду.

Девочки за столом едва удержива­лись от смеха. А господин Тедимайер буквально взвыл, как волк на луну:

— Но тогда унитаз опять засорится!

Дэвид, мне придется снова вызывать сантехника!

Оценка по математике была на время забыта. Теперь на повестке дня стоял унитаз, из которого, возможно, еще тор­чали Дэвидовы штанишки. Борис Теди­майер снял с горячих конфорок все, что могло убежать или пригореть, и семеня­щей, немного утиной походкой поспе­шил прочь из кухни.

Лисси выскребла из тарелки остатки хлопьев и запихнула их в рот. Затем вы­терла губы тыльной стороной ладони и тихо сказала:

— Я неохотно это признаю, но, видно, братья тоже могут иногда на что-то сго­диться.

Затем она подала знак Тинке, чтобы та поторопилась, и первая выбежала за дверь. Еще до школы им предстояло вы­полнить нечто очень важное.

Тинка не была такой проворной, как Лисси. Кроме того, она не любила, когда ее подгоняли. Девочка знала, что заду­мала Лисси, и была против.

Тинка поспешно выбросила в ведро остатки своего корнфлекса, — она не разминала его, а предпочитала грызть сухим, как печенье к чаю, слегка сбрыз­нув сливками и украсив нашлепкой из вишневого мармелада. Она никогда не забывала свой школьный завтрак. Борис Тедимайер делал замечательные завтра­ки, лучшие из всех, которые Тинка ко­гда-либо пробовала. Вот и сейчас она вложила в пластиковую коробку для завтраков два приготовленных им двой­ных бутерброда с сыром «моцарелла», мелко нарезанными помидорчиками, па­прикой и пряностями, которыми обыч­но посыпают пиццу. Бутерброды были аккуратно завернуты в пищевую фольгу. Поскольку кроме нее в кухне никого не было, девочка втиснула в коробку две шоколадки и всего одно яблоко — боль­ше не поместилось.

Лисси между тем вернулась и просу­нула голову в дверь кухни. На голове у нее уже красовалась ее любимая черно-зеленая фетровая шляпа.

— Я-то думала, что ты всерьез решила худеть, — ядовито заметила она и доба­вила подлое словечко «жирняга».

Тинка почувствовала, как кровь бро­силась ей в голову. Лисси всегда знала, как побольнее уколоть лучшую подругу. Этот круглый выпуклый животик пони­же пупка... Как ненавидела его Тинка и как трудно было от него избавиться! И бедра у нее были не такие стройные, как у фотомодели, которую она считала шикарной. Вместе с тем Тинка не увле­калась голоданием. От этого у нее дела­лось плохое настроение, и она станови­лась рассеянной и беспокойной.

— Мне требуется подпитывать свою нервную систему, — досадливо прошептала она через плечо подруге, в то время как пластиковая коробка исчезла в глу­бине ее ранца. — Иначе мне будет труд­но тебя выносить.

— С добрым утром, дамы! — приветст­вовал их голос, который старался зву­чать как взрослый, но периодически срывался вверх и становился визгли­вым. Это был Стэн, средний брат Тинки. На ходу он расчесывал гребнем смазан­ные гелем волосы и попутно разгляды­вал себя в висевшей на стене блестящей металлической крышке, которая, естест­венно, отражала его в весьма искажен­ном виде.

За ним, спотыкаясь, тащился Фрэнк, старший брат Лисси, учившийся со Ста­ном в одном классе. Черные солнечные очки как будто приросли к его лицу, Лисси ни разу не видела его утром без этих круглых очков. Наушники плейера тоже казались намертво приклеенными к его ушам. Впереди на майке красова­лась красноречивая надпись: «Я не лаю, я кусаюсь!» И каждый, кто хоть однаж­ды взглянул на его брюзгливое, недо­вольное лицо, верил ему на слово.

С неприветливым ворчанием Фрэнк протиснулся мимо Лисси, плюхнулся на стул, стоявший между стеной и круг­лым кухонным столом, обвел взглядом столешницу и не нашел приготовленной для него тарелки с корнфлексом. Он был слишком ленив, чтобы самому на­сыпать себе хлопьев и залить их моло­ком.

— А дамы в такую рань уже на ногах? — прервал молчание болтливый Стэн.

Тинка смерила его недоверчивым взглядом.

Скажи лучше, какую гадость вы приготовили для нас на этот раз? — вы­палила она.

Никакой, моя драгоценная, честное слово. Ты опять подозреваешь нас пона­прасну.

— Я тебе не верю, — пробурчала Лисси.

Сразу же после переезда в новый дом братья превратили жизнь девочек в су­щий ад. Каждый день они подстраивали им какую-нибудь каверзу, одну хуже другой.

Месть Лисси и Тинки однажды свер­шилась и была ужасной[1].

Для более подробного допроса време­ни уже не было: из коридора доносился жалобный голос Бориса Тедимайера, Он горестно выспрашивал Дэвида: «Скажи, сколько раз ты спускал воду? Какая только дрянь не плавает в нашем туале­те!» — «Столько!» — Дэвид поднял ла­дошку с пятью растопыренными пальца­ми. «Только пять раз? И от этого такой потоп?» — «Я все спускал и спускал без остановки!» — виновато прошептал Дэ­вид и показал, как он поднимал и опус­кал свою маленькую ручку.

Идем же наконец! — настаивала Лисси.

Почему такая спешка? — в своей обычной манере, слегка нараспев, поин­тересовался Стэн.

Потому что глупость заразна, и мы не хотим ее от вас подхватить! — ядовито па­рировала Лисси. Ухватив Тинку за рукав пуловера, она потянула ее в прихожую.

Лисси, я же еще хотел... — увидев девочек, продолжил прерванный разго­вор господин Тедимайер.

Прости, утренний медведь, мы се­годня придем очень поздно! Нам по­ра! — с наигранной серьезностью заго­ворила Тинка. — Ты ведь знаешь, от стресса надо освобождаться, ты сам нам это всегда говоришь. Моя бедная ма­мочка каждый день надрывается на ра­боте, и это не здорово. А мы ведь долж­ны вести здоровый образ жизни.

Выговаривая все это, Тинка посте­пенно пятилась к входной двери. Лисси не отпускала ее пуловер и тащила ее за собой; сама она была уже у порога и по­ворачивала ключ в замке. Девочки вы­скочили наружу, в один голос прокрича­ли: «До послезавтра!» — и захлопнули за собой дверь.

Они еще не прошли и половину пути до садовых ворот, как входная дверь снова отворилась и господин Тедимай­ер, задыхаясь, побежал за ними.

До послезавтра? Что это значит? — В его голосе странным образом сочета­лись растерянность и строгость отцов­ского допроса.

Папочка, нам ведь всегда разреша­лось с обеда пятницы до обеда субботы жить в нашем доме. Ты что, забыл?

Господин Тедимайер тяжело вздох­нул и еле слышно пробормотал:

— Нет, хотя к этому я никогда не привыкну. — Затем, немного подумав громко продолжил: — Но ведь сегодня только среда!

Да, но поскольку в субботу вы же­нитесь, мы договорились, что на этой неделе мы можем побыть в нашем доме с обеда среды до пятницы! — Тинка го­ворила с будущим отчимом, как с ребен­ком, который чрезвычайно медленно схватывает и которому надо очень четко все объяснять.

Ах да, кажется, так! — Господин Те-димайер неуверенно кивнул и сделал глубокий вдох и выдох. В первый мо­мент то, что на него обрушилось, показа­лось ему чересчур сложным, и ему пона­добилось время для некоторого осмыс­ления. Когда он наконец вспомнил об отметке по математике, было уже слиш­ком поздно: девочки завернули за угол.

Оглянуться в первый раз они рискну­ли лишь тогда, когда белый дом с высо­кой темно-серой крышей, похожей на шляпу с изогнутыми полями, полностью исчез из их поля зрения.

Лисси признательно хлопнула Тинку по плечу:

Неплохо, госпожа пройдоха!

Благодарю, госпожа хрю-хрю! — срифмовала в ответ Тинка.

Через несколько шагов она предпри­няла новую попытку отговорить Лисси от ее намерения:

Ты ведь знаешь, что мы не имеем права. Нам строго-настрого запрещено...

«Строго-настрого запрещено»! — пе­редразнила ее Лисси. — Тиночка, но ведь это и есть тот самый крайний случай! Да, твой будущий отчим порой выглядит безо­бидным маленьким белым медведиком или плюшевым мишкой Теди, которого так приятно тискать и обнимать. А иногда он смешной, неловкий и косолапый, как настоящий бурый медведь. Но, поверь, он вмиг превращается в свирепо ревущего медведя гризли, когда один из его детей получает по какому-нибудь предмету не­удовлетворительную оценку. Два года на­зад, когда Фрэнк отставал в английском, отец целое лето с утра до вечера зубрил с ним этот язык, как будто им предстояло жить в туманном Альбионе. И поэтому мы все не полетели в Грецию, а провели самые отвратные каникулы столетия в са­мой отвратной купальне на самом отврат­ном в мире пруду.