Наемник сморщил своей мордой ткань балаклавы изнутри, но спорить не стал. Буркнул:

– Твой кент – под твою ответственность.

После чего проговорил в рацию, закрепленную на плече:

– Запускай. Два посетителя на мотоцикле.

– А то я слепой, – отозвалась рация.

– А то я не знаю, что у тебя зенки в порядке. Положено так по уставу, – огрызнулся наемник, ныряя обратно в люк.

Толстенные створки ворот медленно растворились, и мы въехали на территорию базы наемников. Которая, к слову, тоже заметно изменилась.

Теперь она напоминала военную базу.

Справа – обширный тренировочный комплекс с полосой препятствий, где человек двадцать вкалывали в поте лица, подгоняемые инструкторами.

Слева – закрытый стрелковый тир, из которого слышалась приглушенная бетонными стенами трескотня автоматных очередей и хлесткие шлепки одиночных выстрелов.

Далее – казармы, столовая, плац, здание штаба, у входа в который на длинном флагштоке развевалось черное знамя с синим орлом – эмблемой группировки. Чуть подальше, судя по вывеске, спортзал… Помнится, раньше на этом месте бар был, такой же сарай, как и везде в Зоне, за исключением, может, питейного заведения на станции Янов, расположившегося в здании старого вокзала. Ишь ты, как круто поменялась внутренняя политика группировки. Что ж, если отбросить то, чем группировка зарабатывала себе на жизнь, Бехраму респект и всяческое уважение как руководителю.

Сразу за спортзалом располагалось недавно отстроенное и полностью обшитое толстыми бронелистами большое здание с вывеской «Арена». И это правильно с точки зрения безопасности. Хотя, на мой взгляд, излишне – не из «Кордов» же там стреляют, бегая по Арене.

Если б я только знал, как ошибался…

Возле входа в здание стоял часовой в ультрасовременном экзоскелете с жутким огнестрельным динозавром в руках – американским автоматическим гладкоствольным ружьем двенадцатого калибра АА-12 с барабанным магазином на тридцать два патрона. Насколько я помню, динозавр этот не серийный и производится исключительно на заказ для тех, кому очень надо на короткой дистанции превратить врага в кусок швейцарского сыра, наполовину состоящий из отверстий внушительного диаметра.

Однако при приближении рокочущего «Урала», по степени облезлости и очагов коррозии похожего на механизированную безглазую собаку, часовой даже не подумал направить свое оружие в нашу сторону. Напротив, закинул его на плечо и приветственно помахал рукой.

– Клим, ты, что ли? – проревел из глубин экзоскелета голос, измененный мембраной. – Здоровья, бродяга! Какими судьбами?

– Да вот, занесла нелегкая, – проворчал Климентий, слезая с мотоцикла. – И тебе, Гром, кусками легких больше не кашлять. Как, оправился от ОЛБ4?

– Ну, типа, – хохотнула мембрана. – Бехрам посодействовал с направленной мутацией, а Захаров реализовал. Недешево вышло, конечно, но группировка все оплатила.

– У Захарова дешево не бывает. Главное, что все обошлось, поздравляю. Как нынче Арена?

– С новыми правилами процветает, – хмыкнул обитатель экзоскелета.

– Новые правила?

– Ага. С прошлой недели как ввели, так перед началом боев очередь из зрителей. Правда, не все бойцы решаются выходить, даже из непобедимых ветеранов Арены. Больно много их за последние дни вынесли отсюда вперед ногами.

– А что за правила-то?

Гром замолчал, глаза за защитными тактическими очками покосились на меня.

– Это ты кого привез?

– Бойца. Одного из лучших.

– Из лучших, говоришь… Ну, пусть знает, а то выпускающие говорят в последний момент, и многие сваливают. Короче, бои идут с мутантами. По жребию. Иногда один на один, а иногда – как повезет.

Климентий нахмурился.

– Закон Арены действителен для всей Зоны.

– Да плевал Бехрам на законы, – хмыкнул Гром. – Ты же знаешь, для него один закон – интересы группировки. И пока находятся психи, согласные на такие условия, бои будут продолжаться.

– Ладно, спасибо, что предупредил, – сказал Климентий. – Поедем мы, пожалуй. Всего тебе хорошего, больше не ходи к Саркофагу – там по новой ОЛБ подхватить проще простого.

– Погоди, – сказал я. – А что за мутанты?

– Всякие-разные, до денег охочие, – пожал могучими плечами Гром. – Одни человекообразные, другие не очень.

– Ты прям после выздоровления стихами заговорил, – заметил Климентий.

– Да это у нас тут в группировке уже частушки под гитару по поводу новой Арены поют. Типа, как на нашу на Арену выводили супермена. Но не вышел бой с врагами – вынесли вперед ногами.

– Погоди-ка, – прервал я словоохотливого наемника. – Мутанты ж дикие. Какие деньги?

– Это местные мутанты дикие. Наши, которые из Зоны, – сказал Гром. – Когда просто отловленных тварей с той стороны Арены выпускали – еще туда-сюда. Но, видимо, прошел слух по Розе Миров о наших новых правилах, и стали приходить всякие… как бы это сказать помягче?

– Существа, – подсказал я.

– Ну, пусть будет так, – согласился Гром. – Я б по-другому сказал, но кроме матерных слов больше ничего на ум не приходит.

– Ты ему зачем вопросы задаешь? – поинтересовался у меня Климентий. – Никак с моим «калашом» собрался против невиданных мутов выйти?

– А какие у меня варианты? – поинтересовался я. – Когда нет ни шиша, только нож и душа, можно убиться об стену, а можно сходить на Арену.

– О, наш человек, в стихи может! – одобрительно воскликнул Гром. – И с юмором. У нас в наемниках таких уважают. Ну что, реально рискнешь выйти? Завтра утром бой по расписанию, но кандидатуры от людей пока нет.

– А что с призовыми? – влез Климентий.

– Нормально с призовыми, втрое против того, что было. И на приличную снарягу хватит, и еще останется.

– Я согласен, – сказал я.

– Вообще-то в таких вещах со своим выпускающим советоваться положено, – заметил Климентий.

– Мы согласны, – поправился я.

– Что же вы, любезнейшая, мне мозги делаете?

Академик Захаров щелкнул по клавиатуре и развернулся в офисном кресле.

– Если у образца две Х-хромосомы, то его хозяин – точнее, хозяйка – не может быть вашим сыном. Двойная Х – это отличительный признак самки млекопитающего.

– Простите.

Женщина переплела побелевшие пальцы.

– В том обществе, где родилась моя дочь, женщинам отведена роль хранительницы очага. Вы не представляете, каких усилий мне стоило, чтобы мужчины признали во мне воина. Поэтому, когда у меня родилась девочка, я всем сказала, что это мальчик. И с раннего детства воспитывала ее как мужчину…

– Я тронут, – перебил женщину академик. – Но простите, я не поклонник душещипательных историй. В общем, смотрите.

Он ткнул пальцем в монитор, на который мелким шрифтом была выведена куча слов и символов, совершенно непонятных обычному человеку.

– Сами видите, процент неповрежденных клеток крайне мал, но шанс на репродукцию есть. С учетом доступных мне технологий, я бы сказал, довольно уверенный шанс.

– Профессор, я…

– Академик, – жестко прервал женщину Захаров. – И прошу не перебивать, когда я говорю.

– Да, конечно…

– Так вот. Как я уже говорил, свободных матриц у меня нет – все, что были, заняты, и даже если б я очень захотел, запущенные процессы репродукции вспять уже не повернуть. Но есть один вариант.

Женщина молчала, но ее глаза говорили многое. Академик внимательно посмотрел на нее, кивнул и продолжил:

– Вижу, вы действительно очень хотите вернуть к жизни вашу дочь. Что ж, полагаю, такой шанс есть даже с учетом неважного состояния исходных клеток предоставленного образца. И есть он потому, что ваши собственные клетки организма являются, по сути, матрицей для вашего ребенка. Понимаете, о чем я?

– Н-нет… Извините, я простая женщина, и моему разуму недоступна даже половина того, что вы сейчас произнесли…

– Хорошо, – усмехнулся Захаров. – Попробую выражаться менее сложно. Помнится, вы сказали, что готовы на все ради того, чтобы вернуть вашего ребенка. Я ничего не путаю?