Про Угря же я попросту забыл. Мои видимые действия вывели бандитского князя из мрачной прострации, но он умудрялся держаться тише мышки. Я вспомнил о его существовании ровно в тот момент, когда рухнул на холодные плиты, хватая ртом воздух, словно выловленная рыба, и вдруг почувствовал на себе заинтересованный взгляд Лиха.

– Ну как? – спросил тот.

И тут я понял, почему именно Угорь, этот скользкий любитель пустить пыль в глаза – бандитский князь, владеющий третью Стрелки, а десятки других главарей не способны удержать и двух улиц. Угорь чуял, когда надо отойти в сторону и не мешать. Когда стоит наступить на горло собственной гордости и признать, что от тебя здесь ничего не зависит. Не шуметь, не топать ногами, приказывая звездам на небе подвинуться, а просто позволить другим сделать работу, в которой они разбираются заведомо лучше.

– Попробуй прихлопнуть муху бревном, тогда и поймешь как, – ухмыльнулся я, отдышавшись.

Да, стоило признать, на деле все оказалось далеко не так просто, как выглядело поначалу. Уже после первых двух-трех попыток я твердо знал, что памятник основателю боевой ветви Академии, стоящий на площади у ее ворот, надо снести и заменить другим. Увековечивающим автора того самого бокала с журавлем. Потому что я понял, какая это работа – разбираться с магическими потоками такого размера.

На прикидку, ячейки плетения были достаточно крупными, чтобы просунуть туда палец. На самом деле оказалось, что учитывать надо не палец, а то, что после пробуждения дара мне виделось окутанным синеватой дымкой. То есть всю руку целиком и еще с пол-ладони вокруг.

Не буду описывать все свои мучения. Как я пытался угасить дар частично, чтобы истончить синее облако, ограничивая его пределами тела. А потом, наоборот, старался его расширить, отращивая что-то вроде сужающегося щупальца. Как несколько раз цеплял было нити и тут же снова их терял. Как следил, затаив дыхание, за рвущимися паутинками тонких узоров в середине петель, ожидая взрыва в любой момент. Наверное, потому, что магические плетенки изначально представлялись мне чем-то вроде лент или ниток, я подспудно ожидал от них той же мягкости и податливости. Они оказались жесткими, как железные прутья. Ученые чародеи, знающие, как все делается правильно, померли бы от смеха, слушая эту историю, и за то я ненавидел их еще сильнее. Возможно, именно это чувство не дало мне сдаться на полпути. И невозможное случилось. Результатом моих усилий стала дыра размером в три ладони. Туда можно было просунуть руку и продолжать, подключая к работе плечи. Чем я и занялся, немного отдохнув и вновь отправив Угря в дальнюю часть зала: с каждым растяжением и сжатием петель возрастала опасность взрыва.

Не знаю, что было ярче, сияние щитов или багровые пятна, пляшущие в глазах от напряжения, когда прореха в искореженном щите сделалась достаточной для меня. Лих был крупнее. В силу возраста и многих лет спокойной сытной жизни. Я уже взялся со вздохом за края дыры, чтобы хорошенько подналечь, когда неожиданная мысль заставила меня призадуматься.

Если я хочу спасти свою банду, Угря надо прижимать сейчас. Потом будет поздно. Банда – единственное препятствие к моей полной от него зависимости, и он сделает все, чтобы добить ее. Было много «но» в плане, что за считаные мгновения нарисовался у меня в голове. Выбравшись на поверхность, Лих мог забыть об обещаниях, данных под принуждением. Он мог вообще не простить мне угроз. Или не пойти на уступки. Но был и громадный довод «за», перевешивающий все недостатки плана. Если я не покажу зубы сейчас, завтра мне их вышибут.

Не раздумывая более, я рыбкой нырнул в проделанную дыру. Угорь не успел добежать и до середины зала, когда я был уже на той стороне.

– Даже не пытайся, не пролезешь, – сказал я ему.

– Сдурел совсем, великим чародеем себя возомнил?! – вскипел бандитский князь, багровея от гнева. – Забыл про заклятия у входа?! Они порежут тебя в лапшу!

– Успокойся, Угорь, ни про что я не забыл. Просто хотел кое о чем переговорить.

Лих разочарованно поморщился:

– Я считал тебя умнее. Похоже, ты совсем меня не слушал, если думаешь, что способен справиться один.

Мерзко улыбаться я умел ничуть не хуже. Что и поспешил продемонстрировать.

– Я слушал очень внимательно, – заверил я бандитского князя. – Ты мне нужен, это ясно. А давай я теперь расскажу историю о том, как понадоблюсь тебе. Мне спешить некуда, могу посидеть и подождать. Жрать, конечно, охота, но это уж как-нибудь переживем, не впервой. А вот тебя ждет твоя вотчина. Как думаешь, через сколько дней твои люди примутся за дележ? Три? Пять? Неделю уж точно не выдержат. И как понравится твоему наследнику увидеть тебя живым? Через неделю твоя жизнь не будет стоить и железного луча[3]. Тебе придется уходить в бега. А ты не привык. Уже много лет ты спишь на шелках и запиваешь поросят дорогим вином. И вот тогда я буду очень, очень нужен тебе. Ты будешь пускать меня в катакомбы в обмен на кусок хлеба и плошку похлебки. Но, по правде сказать… Я надеюсь, что до этого не дойдет и мы договоримся по-хорошему.

Похоже, мне и правда удалось его припугнуть.

– Что ты хочешь? – хмуро спросил Лих.

– Помоги моей банде удержать вотчину.

Некоторое время Угорь раздумывал. Потом спросил:

– А ты уверен, что по возвращении наверх я попросту не снесу тебе голову за такие дела?

– Уверен, – отозвался я беззаботно. – Я тебе нужен. А вот в чем не уверен, так это в том, что выполнишь обещания. Только ты подумай хорошенько: тебе нужно, чтобы я спокойно овладевал даром или изобретал, как вновь тебя прижать? Помоги с бандой, и никаких забот, кроме магии, у меня не останется.

Лицо Угря сделалось еще более задумчивым. Молчал он довольно долго. Затем улыбнулся:

– Если бы ты не нравился мне так сильно, парень, из подземелья я бы вышел один. Но будь по-твоему. Помогу я твоим ребятам. Обещаю. Давай ломай дальше эту мышеловку.

Почти до самого выхода мы шли молча. Трудно говорить после такого о пустяках, а все серьезные вопросы уже были решены. Лишь у последнего поворота, перед самой большой жилой, Лих сказал:

– Обещание я сдержу. Но только будут некоторые условия, уж не обессудь. Пусть твой… Как его там – Лопух?.. В общем, пусть он набирает новых бойцов, но не больше тридцати. Как до сражения с Ящером. Это первое. Второе – за вами остается ваша бывшая вотчина. Проклятый дом и три улицы вокруг. То, что перешло вам от Трехпалого и Ящера, уходит ко мне. И третье. Была у вас там такая девочка. Светленькая, кудрявая. Она останется здесь, в моем доме. Ну, – Угорь хитро подмигнул, – тут, я думаю, ты сам не против будешь.

Против я был решительно. С такими условиями ребята попросту становились заложниками Угря. И особой заложницей делалась Тай. Этот урод успел разнюхать все, включая мое к ней отношение. Но идти на попятную было поздно.

Только выбравшись на свет, я понял, как темно и холодно было в катакомбах. А в ближних к дому коридорах, где магические плетения не протягивали и не сушили воздух, еще и на редкость затхло.

Угорь затушил лампу и повесил ее на кольцо при входе. После того, что я видел внизу, магический механизм потайной двери и впрямь производил бледное впечатление.

Каменные блоки как раз вернулись на место, надежно скрывая проход, когда шорох в глубине комнаты показал: в библиотеке мы не одни. Полки с книгами мешали разглядеть, кто стал нежелательным свидетелем нашего с Лихом появления, но без привычной цепи на левом предплечье и ножей за поясом я ощутил себя в этот момент крайне неуютно.

– Успокойся, парень, чужие тут не ходят, – сказал Угорь, заметив мою настороженность.

На невысоком, заваленном подушками диванчике под большим стрельчатым окном сидела, по-домашнему поджав ноги, молодая ухоженная женщина с книгой в руках. Я не слишком разбирался в нарядах, но открытое, свободное внизу и прилегающее в груди платье производило впечатление недешевого. В общем, данное конкретное платье я готов был оценить по достоинству. Равно как грудь, им обтянутую. О, Небесные Родители! Девочки в заведении Нелии носили крайне вызывающие наряды, но они все же выглядели одетыми. А это с виду скромное платье выставляло свою обладательницу… не то чтобы обнаженной, нет. В мягких складках лишь угадывались очертания тела. И это вызывало страстное, почти непреодолимое желание увидеть ее нагишом.