«Неужели казематы Академии?» – подумал я, восстанавливая в памяти события, предшествующие попаданию в эту замечательную постель.
Да нет, вряд ли. Что за смысл им меня в живых оставлять, да еще и лечить – а осторожная проверка показала, что мои раны перебинтованы на совесть. Ладно еще был бы я каким-нибудь отступником, предателем или за что они еще там друг с другом разбираются. Тогда я мог бы понадобиться для дознания и суда. А дикий ринский маг – готовый смертный приговор, без всяких обжалований. Уничтожить на месте.
Не без содрогания я припомнил сгорающих заживо людей и расплавленную землю. Ощущения были двоякие. Будь я сторонним наблюдателем, за такое бы сам себя уничтожил. Но я-то знал, что ничего подобного на самом деле не желал. А вышло все исключительно из-за моего неумения. М-да. Хилое какое-то оправдание.
Ладно. Не будем пока об этом. Для начала не мешает разобраться, где я все-таки нахожусь.
Приняв за исходный вариант то, что добрых людей, приютивших беглого мага, все же стоит считать друзьями, хотя бы временными, я рискнул приоткрыть глаза.
Сквозь сомкнутые веки можно было понять, что вокруг светло. Теперь стало ясно, что свет дневной и распространяется от окна. Довольно большого, без всяких решеток. Точно не тюремный лазарет. Хвостатые кометы, это сколько ж я должен был проваляться, чтобы прошло и Таинство, и ближайшие к нему сумеречные дни!
Взгляд мой упал на край одеяла, и новое потрясение обрушилось на мою несчастную голову. «Ну ничего себе постелька!» – только и смог я подумать. Шелк. Настоящий дорогущий шелк, и кто-то не поскупился положить его под заляпанное кровью и грязью тело раненого бандита. Хотя, кажется, сперва меня все же отмыли. Но это ничего не меняет. Такие раны, как у меня, всегда кровоточат поначалу. Загадочный некто, предоставивший мне убежище, просто невозможный транжира. «Или очень хочет пустить пыль в глаза», – зародилась у меня более правдоподобная идея. Больше я не успел придумать ничего толкового, потому что на меня налетел вихрь, сорвавшийся из дальнего угла комнаты.
– Чертополох! – визжал вихрь, припрыгивая в аккурат по самым болезненным точкам моего израненного тела. – Живой! В себя пришел! Наконец-то! Мы уже не знали, что думать!
Я как раз собрался заявить, что от такого обращения сдохну незамедлительно, как вдруг почувствовал, что мне самому передается этот безумный восторг. Небесные Братья, а я ведь и правда выжил! Показал неприличный жест звездам, за что-то так меня невзлюбившим, и остался живой! И валяюсь, всем назло, на роскошной шелковой постели, и меня обнимает, хоть и не очень бережным образом, симпатичная девушка. Совершенно не худший расклад, даже если эта девушка – самая ядовитая на свете Змейка…
– Змейка! Живая! – вскричал я, сгребая ее в неуклюжие объятия.
Ответом мне послужил поцелуй – горячий, страстный и отнюдь не товарищеский. Мы самозабвенно целовались в охватившем нас взаимном порыве, утверждая победу жизни и молодости над всеми происками судьбы, пока не опомнились – тоже разом. Вспомнив, кто мы такие и почему продолжать наши действия не стоит, мы оторвались друг от друга, растрепанные и раскрасневшиеся, и я тотчас же заметил изменения во внешности боевой подруги. Змейка подняла руку, стаскивая с волос разболтавшуюся ленту, – вместо толстой косы по шее хлестнули короткие, неровно обкромсанные пряди.
– Сгорели, – пожала плечами девушка, заново собирая нелепый куцый хвост. – Отрастут.
Мы вновь замолчали. Надо было что-то сказать, чтобы не множить нарастающую между нами неловкость. И я сказал:
– А язык-то и нераздвоенный…
Вопреки сложившимся традициям Змейка не попыталась придушить меня на месте.
– Зато ты, как положено, весь в колючках, – проворчала она, проводя ладонью по моей небритой щеке. Роскошью бороды я пока не могу похвастаться. Она у меня растет какая-то пегая и клочковатая. Но щетина – да, что надо получается.
И тут произошло нечто уж совершенно из ряда вон выходящее. Честное слово, я меньше удивился бы, оказавшись со Змейкой в постели. Ну, то есть она, конечно, и так забралась ко мне на кровать, но вы поняли, что я имею в виду. Естественно, пока она с Подсолнухом, а у меня есть Тай, ни о чем таком не могло идти и речи, но сама ситуация казалась вполне возможной. А вот плачущая Змейка – это что-то из области невероятного. Но она и правда плакала.
– Сорняк ты глупый! – всхлипывала девушка, уткнувшись мне в плечо. – Дурак без звезды над головой! – Каждое очередное заявление о моей умственной ущербности сопровождалось чувствительным тычком под ребра маленького острого кулачка. – Мы уж думали, ты никогда не очнешься! Так целыми днями и сидели по очереди! Я, Подсолнух, княжна твоя придурочная…
– Подсолнух, он как, в порядке? – встрепенулся я, вспоминая, что в последний раз, когда я видел друга, назвать его дела хорошими было сложно.
– Да что ему будет! – отмахнулась Змейка. – Еще один дурной живучий сорняк. Поднялся давно, прыгает. Ты ведь шесть дней без памяти провалялся!
Я нахмурился. Ответ на следующий вопрос не обещал быть столь обнадеживающим, но я был обязан его задать.
– А кто из наших вообще живой?
– Костыль. Рябой. Звездочет. Оглобля. Ну, разумеется, девчонки и мелочь.
Семеро. Семь выживших бойцов из почти трех десятков. Считая Змейку, совершенно бесполезную там, где требовалась незамысловатая грубая сила… И меня самого. Не годного теперь вообще ни на что. Нет, не в ранах дело, они-то заживут, и сила магическая восстановится. Но стоит мне теперь высунуть нос из укромной щели, как явится по мою душу боевой отряд чародеев. Много толку с такого «главаря», что даже на улицах своих появиться не может!
– А с районом что? – спросил я.
Змейка невесело хмыкнула:
– Тебе из хороших или плохих новостей? Если хорошее, то у нас теперь есть мостовая. Такая, что вся Подкова обзавидуется. Один сплошной камень. Ну а плохого… Пекарня сгорела. И Клаура мастерская. Дальше затушить успели. Ну, и в другую сторону по улице тоже хорошо погорело, туда как раз ветер шел.
С запозданием до меня дошло, что с гибелью Трехпалого и Ящера бывшие владения Кота теперь принадлежат тоже мне. И не только они. А все, что эти злобные уроды, чтоб им перерождения не видать, успели под себя подгрести. Только толку-то с того! Всемером удерживать район, уже сравнимый с вотчинами Угря и Безухого? Не смешно. Тут при своем хотя бы остаться. Гадство! А ведь начинать заново будет куда труднее. В прошлый раз меня спасла исключительно неприметность. Теперь громкой славы никак не избежать. Зная о моей нынешней слабости, охотники попробовать на зуб «того самого» Чертополоха слетятся, как чайки на мусорную кучу. Можно, конечно, бросить клич и набрать людей не глядя. Но что потом делать со всем этим сбродом? Чем я стану отличаться от того же Ящера? Обиженных лично им – единицы. Ну, наберется десяток-другой леденящих душу историй. И все. Тех же, кто обижен его людьми, гораздо больше. Во много раз. И не говорите мне, пожалуйста, что безвыходность диктует жесткие меры. Есть черта, за которую нельзя переходить, или не отмоешься потом никогда. И… Звезды падучие, опять я забыл о чародеях! Начать заново теперь не «труднее». Начать заново теперь невозможно. Вообще. Ты в бегах, придурок несчастный, тебе свою бы шкуру спасти, а не думать о банде!
– Слушай, Змейка… А, собственно, мы где? И как вам удалось меня спрятать от чародеев?
Девушка заметно сникла.
– Ты только не ругайся сразу, а? – предупредила она.
Такое начало мне совершенно не понравилось. А уж от продолжения стало совсем нехорошо.
– Это логово Угря.
– А почему не мир ящеролюдов? – мрачно осведомился я. – Тоже хорошее убежище. Шасть за Врата – и точно никто не найдет. Ни нас, ни наших обглоданных косточек.
Наконец-то Змейка стала похожей на саму себя.
– Ну, когда великий маг Чертополох придумает, как эти Врата открыть, тогда и пойдем, – прошипела она, зло сверкая глазами. – А что мне вообще было делать, а? Вы с Подсолнухом валяетесь – бревна бревнами. Вокруг пожар, а на подходе чародеи. Костыль, болван, с крыши сиганул, вторую ногу поломал. А тут Угорь. И помощь предлагает.
