Стоун смотрит на меня серьёзным взглядом:

— О твоём отце.

У меня тут же пересыхает во рту. Я перевожу взгляд на дорогу, сжимая клатч в руках. Я не умею скрывать свои эмоции, и прямо сейчас у меня на лбу буквально светятся неоновые буквы: виновна.

— О моем отце? — говорю я как можно спокойнее. — Почему ты хочешь поговорить о нем?

— То, что я расскажу тебе, очень серьёзно, сладкая.

Вой сирен звучит все ближе и громче. Я кидаю на Стоуна обеспокоенный взгляд, в то время как он смотрит в зеркало заднего вида.

— Все в порядке.

— Ты уверен?

На его лице снова застывает мрачное выражение. Что ему известно о моем отце? Знает ли он о Хозяине? Смотрителе? Он собирается причинить ему боль? Моя радость сменяется ужасом.

Мы приближаемся по шоссе к входу в большой парк Муз-Хорн, но вместо того, чтобы свернуть к реке, поворачиваем в противоположном направлении, съезжая на разбитую и грязную гравийную дорогу. Пикап потряхивает на неровностях, что вырывает меня из моих мыслей.

— Куда ты меня везёшь? — спрашиваю я несвойственным мне тихим голосом.

— В место, куда я обычно отправляюсь побыть немного в одиночестве.

Десять минут мы пробираемся сквозь деревья, после чего останавливаемся перед небольшим коттеджем. Все это время я подготавливаю себя к худшему и пытаюсь придумать, как спасти жизнь папы.

Стоун поворачивается ко мне со словами:

— Ты никому не должна рассказывать об этом месте.

— Я даже не смогу найти самостоятельно дорогу сюда, — неловко смеюсь я в ответ.

Мы выбираемся из машины, и Стоун ведёт меня к черному входу.

— Раньше здесь была станция лесничих, пока власти не построили новую дальше по дороге. Пару лет назад я починил тут все.

Мы заходим внутрь, и я пробегаюсь взглядом по мебели. Дом старый, но чистый и очень уютный. Стоун зажигает газовую лампу, а затем в другой части комнаты еще одну.

— Ты помнишь моего друга Грейсона, которого осудили за убийство?

— Да, твой друг в тюрьме.

Вспышки света озаряет помещение, делая его ещё более уютным и домашним. На небольшом старом диване лежит красный клетчатый плед. По гостиной то тут, то там разбросаны книги и бумаги.

— Ну, уже больше нет.

Я оборачиваюсь к нему, забыв о своей нервозности:

— Они отпустили его? Это здорово, Стоун! Ты так беспокоился о нем. Он же для тебя как младший брат.

Мужчина протягивает мне бутылку воды.

— Отпустили его… Это не совсем так, сладкая.

— О боже, — если они не отпускали его, значит, он ушёл сам. Побег? По лицу Стоуна можно прочесть, что без него здесь не обошлось.

— Все в порядке. — Он берет с журнального столика папку и садится на диван, устраиваясь на подушках с таким видом, будто это самое удобное место в мире.

Я сажусь возле него и чувствую, словно нахожусь рядом с ним уже целую вечность.

Стоун кладёт папку на колени, но не открывает ее. На его лице застывает задумчивое выражение. Что-то меняется в его поведение, но я не могу понять что.

— Это хорошо, что Грейсон вернулся, — говорит он, наконец. — Я никогда не рассказывал своим парням, как на самом деле волновался за него. Но все же он немного изменился, не в плохую сторону, просто повзрослел. Начал по-другому смотреть на некоторые вещи…

Пока он говорит, его взгляд не отрывается от моих губ.

Стоун рассказывает, что Грейсон изменился, но мне кажется, что это также повлияло и на Стоуна. Он тоже изменился.

Мы сидим рядом, и я не могу не заметить перемен. Прошло полтора года с момента нашей последней встречи, но дело не только в этом. Внешне Стоун все тот же, но внутри он стал сильнее и спокойнее, выглядит более целеустремлённым.

Воздух между нами накаляется до предела.

— Но он с тобой, — говорю я, — и я рада. Не важно, как Грейсон выбрался. Я, правда, рада за тебя, Стоун. — И тут я понимаю, что говорю ему чистую правду.

— Я тоже, — отвечает он негромко.

Моё дыхание ускоряется, как только Стоун придвигается ближе и убирает прядь волос с моего лица, задевая костяшками кожу на щеке. Кожа горит от его прикосновения, посылая мурашки по моим рукам.

— Сегодня ты выглядишь безупречно. Такая чертовски красивая, что это почти убивает меня.

— Ты тоже красивый.

Его глаза сужаются, словно я сказала что-то глупое.

Стоун оттягивает край зелёной футболки под кожаной курткой со словами:

— Да? Потому что это моя лучшая футболка, которую я надеваю только по особенным случаям.

В его голосе чётко слышится сарказм, но цвет футболки идеально сочетается с глазами, что смягчает черты его лица. Зелёная ткань соблазнительно обтягивает грудные мышцы и широкую шею Стоуна. Взглядом очерчиваю линию сильной челюсти и на мгновение я представляю, как целую его туда.

— Я, правда, так думаю, Стоун.

Он пристально смотрит на меня, и я отчётливо ощущаю, что в этом прекрасном доме только мы одни.

— Мне нужно рассказать тебе кое-что, Брук.

Я киваю, пытаясь сосредоточиться на его словах.

— Мы недавно поговорили… с парнем, который помог подставить Грейсона.

Тревожное чувство поселяется в моей голове. Поговорили. Они сделали намного больше, чем просто поговорили.

Остался ли этот парень в живых?

— И мы получили новую информацию. Плохие новости, — Стоун делает паузу, накрывая руками папку. — Прямо сейчас других мальчиков держат в плену, как нас когда-то.

Мой живот делает сальто.

— Где? Прямо сейчас?

— Мы пока не знаем, где они находятся. Пока, — повторяет он твёрдым голосом.

Другие дети в таком же подвале. Может быть, и они где-то там дотрагиваются до дверцы печи, пытаясь облегчить свою боль. Я почти чувствую тепло на кончиках своих пальцев.

— Вы сообщили об этом в полицию?

Стоун смотрит на меня так, словно я сошла с ума.

— Ты ничего не знаешь об этом городе, не так ли? Полиция защищает тех ублюдков, Брук, она помогает им.

Из меня вырывается удивлённый вздох.

— Для нас это слишком, знать о тех ребятах, находящихся в какой-нибудь дыре, и при этом бездействовать, они измучены, и меня убивает мысль, что у них совсем нет надежды. По крайней мере, они не знают, что у них есть мы. Я чувствую, что они в отчаянии, но осталось недолго.

Стоун ненадолго прерывается, уставившись прямо перед собой.

«У них есть ты, — думаю я про себя, — что делает их чертовски удачливыми».

— Мы вытащим их оттуда и заставим пожалеть всех, кто приложил к этому руку.

Я киваю, тяжело сглатывая. Мне до сих пор не верится, что мой папа мог быть осознанно вовлечён в этот ужас с пленёнными мальчиками. Но что я отвечу, если Стоун спросит меня напрямую о Смотрителе? Мой отец не заслуживает смерти.

Нет ни единого шанса, что он может быть связан с теми людьми, даже если и помог когда-то давно с куплей собственности. Его наверняка обманули. Папа просто не может помогать удерживать невинных детей взаперти.

Стоун открывает папку, до сих пор лежащую на его коленях:

— Я хочу показать тебе это.

Он переворачивает исписанные ручкой страницы, некоторые слова обведены в круги и соединены с другими, образуя паутину. Видимо, это его собственное расследование.

— Ублюдки еще не знают, что нам все известно. Эти дети изменили все для нас.

— А ты уверен, что… что в этот раз ещё больше детей держат под замком?

— О да, эта информация от источника, который не мог солгать.

Я фокусируюсь на заметках. Они напоминают доску расследования полицейских, только вместо фото здесь десятки имён. Имя Мэдсон обведено в круг и перечёркнуто. Губернатор Дорман? Я в шоке продолжаю глазеть на это вычеркнутое имя.

— Губернатор замешан в этом?

— Именно он дал нам информацию о детях, — отвечает Стоун. — Именно он засадил Грейсона.

— Он ведь недавно умер. В газетах написали, что это был сердечный приступ.

— Определённо не сердечный приступ, — отвечает он просто. Стоун указывает на маленькое изображение с тем самым сгоревшим домом. — Кто бы ни был владельцем, документы собственности утеряны. Или сказать более точно, уничтожены. В последнее время мы выслеживаем крупных акул в бизнесе недвижимости и строительства. Мы поспрашивали пару из них, — что означает: пытали, а может и убивали их, — но никто так ничего и не сказал. Тогда я решил поискать среди начинающих бизнесменов лет двадцать назад, и твой отец как раз начинал строить свой бизнес в то время.