— Мы тут проводим больше всего времени, — говорю Адаму и подхожу к нему вплотную. — Можно сказать, что это наш дом.

— Тут мило, — он с трудом переводит внимание на меня. — И чувствуется женская рука.

— Ох, насчёт этого с Владом пришлось повоевать! Он аскет и минималист.

— У вас скоро свадьба?

— Да, в Италии…

Я прикусываю язык, запоздало понимая, что Адам так и не получил приглашения. Неловко обсуждать с ним церемонию, когда его даже не включили в список гостей.

— Не переживай, — Адам усмехается, догадавшись о причине моего замешательства. — Я бы удивился, если получил приглашение. А так все закономерно.

Он произносит это без обиды, скорее хочет свести неловкость в шутку.

— Хотя сегодняшний вечер выбивается из нормы, — Адам поворачивается к Павлу. — Как ты уговорила Влада на наш разговор?

— Он сам так решил.

Яскевич коротко смеётся.

— Ты скромная девушка, Лена, — заключает он. — И очень сильная. Мужчины часто недооценивают женщин, за что расплачиваются потом. Мы недооцениваем ад, в который женщина может превратить нашу жизнь, и еще чаще упускаем рай, который она может подарить.

Он говорит обо мне и матери Влада и Павла. Это очевидно, хотя и прикрыто формой афоризма. Я смотрю ему в глаза и чувствую укол, меня пронзает жизненный опыт, который ему достался. Я вижу перед собой много пережившего и много сотворившего человека. Яскевич не прячется за усмешкой или колкостью, в которых он мастер, а пускает в свой круг.

— Да, я сильная, — я соглашаюсь. — Я поняла это рядом с Владом.

Я шагаю в сторону, привлекая внимание Павла.

— Вы же еще не разговаривали, как братья? Влад не знал все это время, что у вас одна мать.

— Сегодня поговорим, — с неясной интонацией бросает Паша.

— Ты что ждёшь угроз от него? Или ярости? Боже, Паша, он бы не позвал тебя за один стол со мной, если бы собирался вести мужской разговор.

Раздаётся щелчок входной двери.

— Почти не опоздал, — произношу и поворачиваю к холлу. — Минутку.

Бестужев ставит дипломат на комод, поправляет прическу небрежным взмахом ладони и проходит крепкими пальцами по воротнику белой рубашки. Я любуюсь его красивыми жестами, в которых слышится эхо силы. А еще напряжения.

— Переживаешь? — спрашиваю шепотом, подходя к комоду. — Переживать нормально, Влад, так что качать головой необязательно. Они кстати уже приехали, пока никто не подрался.

— Ключевое слово пока, — хмуро шутит Бестужев.

— Как дела в офисе?

— Более-менее, до сих пор разгребаем неприятности, которые устроил Самохин. Два контракта удалось вернуть.

— Отлично, — я встаю на носочки и целую его в щеку.

— Проверяешь, курил я или нет?

Черт, он тоже изучил меня до мелочей.

— Не курил, — я кривлю его, а ладонями провожу по пиджаку, который, к счастью, оказывается темно-зеленого цвета. — Я боялась, что ты будешь весь в чёрном.

— Как на панихиде?

— Вроде того.

Я в последний раз прохожу цепким взглядом по Бестужеву, проверяя его костюм и настрой, после чего легонько тяну его вперёд.

— Пойдём, гости ждут.

Влад берет меня под руку. Мы входим в гостиную вместе, которая тут же превращается в Гренландское море. Становится холодно, да так, что морозные иголки колют кожу.

Ох, просто не будет!

— Спасибо, что приехали, — Влад звучит по-деловому, как будто к нему пожаловали партнеры на переговоры. — Вы еще не ужинали?

— Нет, мы решили дождаться тебя.

Я подаю ему карту вина, а Павла и Адама приглашаю к столу жестом. Нам всем нужно расслабиться, и совместный ужин должен чертовски в этом помочь. Хорошее вино и вкусная еда творят чудеса, как известно.

Я слышу, как Влад подзывает официанта и дает последние распоряжения. После он тоже подходит к столу и галантно подвигает мой стул. Он садится за стол последним. Я вижу, что он по-прежнему напряжен. Хотя надо хорошо знать Бестужева, чтобы заметить его стресс. Он сдергивает кольцо с салфетки излишне резковатым жестом и дышит другими отрезками. Обычно дыхание Влада напоминает мягкий прибой, а тут рваные наплывы. То чаще, то реже, то вовсе прерывистая линия.

Я обхватываю его широкую ладонь под столом. Ох… У него не пальцы, а сталь. Я вдруг понимаю, что он не просто так заикнулся о драке, он бы с радостью приложился об челюсть Паши.

— Красивая квартира, — бросает Яскевич, который тоже неожиданно забывает свое саркастическое красноречие и спасается чисто светскими фразами.

Тоже нервничает?

Такое чувство, что все за столом понимают, как много на кону, и боятся всё испортить.

— Да, а ковры лучше всяких похвал, — отзывается Паша, и вот его голос выбивается из общей мелодии, в его интонации слышится и вызов, и оголенный нерв. — Мы так будем общаться, да? Комплиментами?

Он качает головой, словно не может поверить в происходящее.

— Как будто нам больше не о чем поговорить, — Паша усмехается.

Он порывисто поднимается, когда к столу подходит официант. Паша вырывает из его ладони бутылку и откупоривает ее сам. Вино льется в бокалы уже через мгновение. Паша исполняет роль официанта с ядовитым удовольствием, наклоняясь к столу низким поклоном.

— За семью? — он поднимает бокал и указывает им в мою сторону. — И за главного человека, который нас всех собрал и починил!

Влад поднимается из-за стола, но я ловлю его за локоть.

— Это нервы, — произношу, не отрывая глаз от Паши. — Вы все трое нервничаете. И вам троим легче подраться, чем найти общий язык.

Я поднимаю бокал и салютую Паше. Выпиваю вино вслед за ним.

— Вернуться назад не получится, — я обращаюсь к Паше. — Ты уже спас меня, все уже знают, что ты не подонок.

Я спускаюсь по рукаву Влада ниже и переплетаю наши руки, поглаживая его скованные холодом и тревогой пальцы.

— Она права, Паша, — отзывается Яскевич. — Я понимаю, ты привык быть брошенным. Отщепенцем, чужаком… не знаю, что там у тебя в голове. Я лишил тебя семьи, выкинул из нее, — Адам сглатывает. — Но это не значит, что ты какой-то не такой. Тебе не нужно постоянно идти против всех, быть одному. Я пожил в одиночестве, это проклятие, а не жизнь. Не совершай моих ошибок.

Яскевич отпивает из бокала и переводит взгляд на Влада. Тот до сих пор на грани. Бестужев смотрит на Павла, который замирает на месте. Кажется, он ждал, что его грубости окажется достаточно, чтобы тут же начать склоку.

— Мне плевать на твои подставы в бизнесе, — наконец, говорит Влад. — Мне нужен только один честный ответ. Тот случай в ресторане.

Я сжимаю пальцы Влада. Я так не хотела, чтобы он заговаривал об этом. Мне жутко от того, что Паша может быть причастен, и тогда это точно станет последней каплей для Влада.

— Лене подмешали вещество в напиток, — с холодом продолжает Влад. — Это сделал ты?

Паша прикрывает глаза и прикладывает пальцы к переносице. На его губах играет кривая улыбка, которая постепенно соскальзывает в ухмылку.

— Влад, не только у тебя мать умерла от этого дерьма, — кидает он, открывая глаза. — У меня тоже.

Он выдерживает паузу, полосуя Влада острым взглядом.

— Ты бы притронулся к тому, от чего погибла твоя мать?

— Черт, да она ваша! — взрывается Яскевич. — У вас одна мать! Вы братья, мать твою!

Повисает звонкая тишина. Я слышу собственный пульс в висках. Время замедляется и, кажется, тягучим, как смола. Я не шевелюсь, чувствуя, что сейчас нельзя вмешиваться. Это только между ними.

— Нет, Влад, я не делал этого с твоей Леной, — произносит Паша по слогам. — Если бы я хотел ей навредить или как-то подставить, я бы выбрал другой способ.

— Это Самохина, — говорит Яскевич, опускаясь обратно на стул. — Ее уже тогда надо было остановить.

Паша садится за стол. Он переключается на блюда, подвигает к себе соус и отгоняет прочь официанта, который решил, что ему нужна помощь. Влад тоже возвращается на место. Постепенно градус ситуации понижается, и нам удается спокойно поужинать несколько минут.