— Только не надо меня заваливать всякой дорогой фигней в надежде, что я привыкну, — предупреждаю на всякий случай.
Он кисло улыбается:
— Да, я уже понял, что у вас устоявшиеся жизненные принципы.
Смеемся. Кажется, у нас опять все хорошо.
На этой оптимистической ноте я обращаюсь к самой гигантской коробке.
— Там правда комод? — спрашиваю.
— Да. Я подумал, что вам ведь придется куда-то складывать все, что решите оставить.
— А что ты сделаешь с остальным?
— Что-то верну, что-то раздам ребятам. Боитесь, что выкину?
— Нет-нет, я твердо уверена, что ты разумный человек.
— Лиза, пожалуйста, не надо считать мои деньги. Вы и так зачем-то хотите продолжать работать, хотя я прекрасно мог бы вас содержать. Если вы еще и не дадите дарить вам подарки, то я вообще не понимаю, зачем было жениться.
Я и хочу, и не хочу напомнить ему, что я не собиралась за него выходить. Однако я ведь скоро устану от его представлений о супружеских отношениях. То есть это все, конечно, прекрасно, но мне попытки меня содержать представляются посягательством на мою свободу. Потому что после таких даров будет очень трудно ему в чем-то отказать. Он, конечно, мягкий и застенчивый, но вдруг я его избалую? Тем более Азамат теперь считает, что чуть ли не детдомовку подобрал — а вдруг это резко сокращает социальную дистанцию между нами?
— Помоги открыть, пожалуйста. — Мне надоедает бессмысленно ковырять уголок коробки.
Азамат легко обдирает пластикартон, как будто это папиросная бумага. А у нас гонят, что этот материал выдерживает сколько-то там десятков килограмм… Комод чудесный, светленький, с мозаикой из разных видов дерева. Кстати, он и правда деревянный. С ума сойти, я последний раз деревянную мебель в музее видела. Хотя… надо будет повнимательнее присмотреться к мебели на корабле. Я как-то по привычке решила, что пластик…
Ладно, так вот, комод. Он не очень глубокий, много места не занимает. Задняя стенка сверху чуть-чуть торчит, и на ней вырезаны всякие завитушки. Изящненько так. Дергаю ящики.
— Ух ты, как легко катаются! И не скрипят! — Люблю добротные вещи, ну очень, очень люблю!
Азамат прикрывает глаза ладонью, бормоча что-то про гордую нищету и дерьмо с водой в качестве строительного материала. Ладно, он и так во многом показал себя интеллигентом, где-то же должен быть предел.
Среди прочих подарков обнаруживаются меха, которые в космосе, конечно, просто жизненно необходимы, но для меня натуральный мех — изрядная диковинка, так что я вполне искренне радуюсь. Носить, конечно, не буду, но потрогать приятно. Дальше следует набор самых невероятных сумочек — под платья, и под меха, и под (о ужас!) мои самошитые штаны. Такая голубенькая в цветочек… Отсмеявшись, снова лезу к Азамату с осязаемыми благодарностями, на сей раз для разнообразия целую в нос. А он-то думал, уже ко всему привык, ха!
Мне кажется, что меня смыло волной бесконечных приобретений и я никак не выгребу сама. Надеюсь, дорогой супруг сократит размах ухаживаний, а то мне и правда как-то неудобно.
Азамат тоже не в восторге от нашего культурного обмена, но делает вид, что все хорошо. Помогает мне настроить бук, и я немедленно обнаруживаю в почте письмо от мамы:
Ладно, жду. Скажи лучше, какие ему цвета нравятся, а то я тут недавно в старом журнале нашла такую модель мужского блейзера — закачаешься! Уже даже спицы нужного размера купила, разорилась на деревянные!
Так ты теперь когда вернешься-то?
Далее следует длинный список латинских названий сортовых лилий.
— У тебя какой любимый цвет? — спрашиваю Азамата.
— Красный, — отвечает, не задумываясь. — А что?
— А-а, так, — пожимаю плечами. Пусть будет сюрприз. Кстати, теперь понятно, почему у нас корабль такой гламурный. И тут меня осеняет. — Кстати, ты не против что-нибудь из украшений послать в подарок моей маме? Она-то их носит с удовольствием.
— Конечно, конечно, — легко соглашается Азамат.
Я тем временем скидываю его фотку с камеры. Хорошо получился, кстати. Ровно такая улыбка, которая его больше всего красит. Прикладываю в обратном письме и принимаюсь вбивать давешние обмеры. Азамат некоторое время смотрит, как я перепечатываю с листочка цифры и, похоже, окончательно решает, что мы общаемся шифровками. Потом я сажусь отбирать для мамы золотишко, а он внимательно следит. Запоминает на будущее небось. Охх…
— Кстати, Лиза, не знаю, сказали вам или нет, — заговаривает он после того, как мы вместе распихали его подарки и мои покупки по каюте, — через пару часов будет вечеринка по поводу прощания с ребятами, которые уходят. Не здесь, а в каком-нибудь ресторане. Вы пойдете?
— А ты пойдешь? — спрашиваю в ответ. Одной не очень хочется, хоть и все относительно свои.
— Да, естественно.
— А как это будет выглядеть?
— Ну как… застолье… Может, в карты поиграем, не знаю.
Вот как. То есть ты их уволил, а теперь все вместе пьем на прощанье. Удобно.
— Ты с ними обоими остаешься в хороших отношениях?
— Да, конечно. А чего ссориться с хорошими людьми из-за ошибки? Только их не двое, а трое. Алтонгирел тоже уходит.
Я выпучиваю глаза и вытягиваю шею.
— А он-то почему?!
— Он не хочет оставлять Эцагана одного. И правильно, в общем. У мальчишки опыта никакого, а голова горячая. Я бы тоже не оставил.
Я слегка перевожу дух. Думала уж, из-за свадьбы. Ну то есть в любом случае все из-за меня. Но неужели Алтонгирела тут больше не будет?! Господи, вот самый лучший подарок!
— Ну вот, — говорю с плохо скрываемым торжеством, — из-за меня твой друг уходит…
Азамата не проведешь, конечно. Ухмыляется.
— Не думаю, что вы очень страдаете от этого. А мне не привыкать, так что все в порядке.
Как-то это не слишком убедительно звучит. Ну да ладно, я и так сегодня своим нытьем ему много крови попортила.
— Так вы пойдете? — переспрашивает.
— Да, конечно.
Я решаю тут же надеть одно из свежеподаренных платьев. В конце концов, они действительно невероятно красивые, да и Азамату будет приятно. Кстати, можно сделать вид, что про его любимый цвет я спрашивала для этого. Надеваю красное.
На сей раз ребята заказывают такси из расчета, что все выпьют. Ресторан у них тут уже примеченный — это даже скорее паб. Огромный бар, а меню небогатое. Мое платье производит должное впечатление: Азамат медово улыбается, кое-кто из ребят краснеет. Слышу краем уха бормотание Алтонгирела, что, дескать, если ее по-женски одеть, то как будто не такая уж и стерва.В его устах — просто комплимент.
Мы употребляем довольно вкусные мясные пироги из слоеного теста (секрет которого мечтает раскрыть Тирбиш), а потом бармен выкатывает на середину зала большой полированный стол с какими-то фишками.
— А вы будете играть в бараньи? — спрашивает Азамат.
— Во что?..
Оказывается, что это такой первобытный вариант бильярда. На стол высыпаются раскрашенные в разные цвета косточки из бараньего коленного сустава. Косточка почти кубическая, чуть продолговатая, и у нее есть четыре стороны, которые по-разному выглядят. Задача — щелкнуть пальцами по одной косточке так, чтобы она проехала по столу и вышибла другую, лежащую той же стороной вверх. Если заденешь прочие — проштрафишься.
Игра оказывается азартной до невозможности. Народ болеет за игроков с хохотом и гиканьем, игроки шепчут заговоры и по-особому плюют на пальцы, официанты между собой делают ставки, кто сегодня больше всех выиграет. Муданжцы пьют пиво или хримгу— зеленоватое пойло из кислого молока. Я пробую его у Азамата из пиалы (что вызывает странное оживление среди команды) и понимаю, что смогу сделать еще глоток разве что под страхом смерти. Впрочем, Азамат так доволен, что я попросила отпить у него, что даже не замечает моей перекошенной физиономии.