— Пистолет, получается, тоже случайно с собой взяли? — спросил Балакирев. — Почему вы молчите, Сакулии? Говорите уж все. Я не вижу для вас никакой надежды выпутаться. И даже обещать ничего не хочу.

Егор несколько минут сидел, сжав зубы, и на его темных щеках ходили маленькие злые желвачки. Наконец он признал, что пистолет взял для самообороны. Но тут же умолк, видно сообразив, как нелепо прозвучали его слова. Он мог отбиться от маленькой горбуньи голыми руками. Егор рассказал, что, выстрелив, сперва думал, что женщина осталась жива, потому и перетащил ее на кровать, уложил на спину.

Но сердце перестало прослушиваться через несколько минут. Тогда он запаниковал. Набрал в ведро воды, тщательно замыл везде пятна крови. Простирнул даже ее запачканные кровью тапочки и поставил их перед постелью — так, будто она сама их сняла. За те несколько дней, покуда Ирина лежала в квартире, тапочки успели полностью высохнуть. Пистолет он вытер и вложил ей в правую руку. Глушитель свернул и спрятал к себе в карман. Обстоятельность и разумность его действий не слишком вязались с его словами о панике. Он и сам начинал понимать, что ни о каком смягчении наказания уже речи быть не может, и разошелся.

— Только там было не восемнадцать тысяч, это ее мамаша преувеличивает, — нагло сказал Егор. — Всего четырнадцать с половиной. И еще мелочь в рублях. Больше я ничего не брал… Хотя взял там еще какую-то чертовщину, вроде бы бронзовая, старинная. В виде черепахи. На пепельницу смахивает. Все в подвале лежит.

— В мастерской Ватутина? — уточнил следователь.

— Да нет. Дальше, в подсобке. Да я покажу, вы сами не найдете Хоть бы за это срок скинули! — вздохнул он. — Я б мог и не говорить, где тайник, отсидел бы и вынул.

— Вряд ли, — заметил Балакирев. — Расстрел сейчас, конечно, отменили, но, думаю, срок у вас будет максимальный. И зона строгая, а насчет тайника… Если вы, Сакулин, в глубокой старости и выйдете под амнистию, у вас здоровья не останется, чтобы просадить такие деньги. Поехали!

Когда позвонили в дверь, Михаил как раз показывал гостям подшивку газет со своими статьями. Сам бы он хвастаться не стал, но раз Алла попросила посмотреть… Михаил извинился и пошел открывать. Глянув в глазок, он сперва подумал, что ошибся Но, отворив дверь, убедился, что это не обман зрения — на пороге стояла Люба, его бывшая жена.

— Здравствуй — слегка задохнувшись, сказала она.

Женщина дышала так, будто только что взбиралась но высокой лестнице, хотя тут был всего второй этаж. — К тебе можно, надеюсь?

Он пропустил ее в прихожую. Она нервно огляделась, заговорила:

— Мы с Дашкой едем на Кипр, я хотела кое-что забрать из белья. Полотенца .

— Все в ее комнате, — сказал Михаил. Но Люба, вместо того чтобы отправиться в бывшую комнату дочери, заглянула в другую дверь. Увидела там Аллу, листающую — подшивку, и Милену, которая примостилась на ручке кресла и заглядывала матери через плечо. Девочка подняла глаза. Люба отвернулась и с каменным лицом проследовала в Дашкину комнату. Михаил пошел за ней.

Женщина отворила дверцы шкафа, порылась в полотенцах, достала пару — не самые новые, как он заметил.

Впрочем, белья в шкафу почти не осталось. Все перекочевало в ванную. Узлов со стиркой скопилось уже штук восемь.

— Это и есть твоя невеста? — иронично и все же несколько сдавленно спросила женщина. — Даша говорила, что она совсем молодая. А этой лет сорок. А ребенок чей? Тоже ее? Ты решил взять себе разведенку?

— Перестань, — попросил Михаил. Радужное настроение этого июльского дня быстро начинало портиться. — Тебе-то какое дело?

— Никакого. Просто тебе не прокормить женщину с ребенком. По опыту знаю.

— Я не собираюсь никого кормить. Это просто мои гости. — Против воли, он уже начинал оправдываться и сам на себя рассердился за это. — Или я должен просить у тебя разрешения, чтобы позвать гостей? Кстати, почему это ко мне приходила Даша?

— Мог бы позвонить и узнать, — последовал ответ.

— Мне не хотелось туда звонить. Да и ты когда-то запретила.

— Да? Уже не помню. Ну, считай, что я разрешила, — ответила она, складывая полотенца, против своего обыкновения, кое-как. — Девочка скучает. Ей хотелось пообщаться. Очень жаль, но она от меня скрыла, что идет к тебе.

Я не хочу, чтобы она от меня что-то скрывала. Я решила — пусть лучше все будет открыто. Встречайтесь. Я не против.

— Хорошо, — пообещал Михаил. — В следующее воскресенье я поведу ее в зоопарк.

— В следующее воскресенье мы уже будем на Кипре. — Женщина вдруг опустилась на Дашкину тахту, не выпуская из рук полотенец. Глядя на ее застывшее, тщательно накрашенное лицо, Михаил не переставал удивляться. Эту женщину он не знал. Он помнил другую — может, не такую ухоженную, не такую нарядную… Просто другую. Та умела улыбаться.

— У тебя что-то не вяжется? — осторожно спросил он.

Она качнула головой. Блеснула на солнце недавно выкрашенная в черный цвет челка. Люба тихо сказала, глядя в пространство, будто обращаясь к письменному столу:

— У меня все хорошо. А Даша с ним почти не разговаривает. Он к ней прекрасно относится. Просто великолепно! Ни в чем не отказывает. А она если обращается к нему, то по имени-отчеству. Его от этого просто трясет. Неужели трудно сказать «папа»? — Ее голос слегка повысился, обещая перейти в крик. Видно, такие упреки были ей привычны. — У меня одна надежда — что, когда она начнет встречаться с тобой, все наладится. По крайней мере, сейчас она тебя идеализирует, а тогда ей будет с чем сравнить.

— Хамить не обязательно, — заметил Михаил. — Думаю, что я не так уж плох, даже в сравнении с твоим Иннокентием.

Она с изумлением поглядела на полотенца, будто увидела их в первый раз. Отложила их в сторону, встала.

— Ну, ладно, пойду. Значит, мы договорились. Когда вернемся с отдыха — я тебе позвоню, назначим встречу. — Она подошла к письменному столу, остановилась, перебирая какие-то мелочи. Было видно, что ей необходимо что-то вертеть в руках. Такой привычки Михаил у нее раньше не помнил. — Какая черепашка . Она бронзовая?

— Да. — Михаил подошел и мягко отнял у нее тушечницу. Поставил на прежнее место. — Это подарок.

— Понятно. — Люба ответила как-то жалко, она даже ссутулилась, показалась меньше ростом. — Ладно, в самом деле, зачем я тебе мешаю…

Когда он вернулся к гостям, его не спрашивали, кто была эта женщина с неприветливым лицом, которая только что заглядывала в комнату. «Как видно, все всем ясно», — с досадой подумал Михаил, усаживаясь рядом с Аллой на диван. Та подняла голову:

— Жалко, что нельзя взять почитать. Такую подшивку не утащишь… Ну, ладно, как-нибудь в другой раз. Милена, разве нам с тобой не пора домой?

Девочка мотнула головой, делая вид, что ее что-то очень заинтересовало в газете. Алла вздохнула:

— Но ты же еще сто раз сюда придешь! Неужели не надоело! Михаил, — обратилась она к нему с недоверчивой улыбкой. — Она в самом деле делает успехи в шахматах или это пустая трата времени? Отец ее вчера проверял, так она его обставила в два счета. Правда, это было несложно, он вообще играть не умеет.

Михаил тоже улыбнулся:

— Знаете, у вашей дочери есть все качества, нужные хорошему шахматисту. Хладнокровие, дальновидность и ясная голова. Если Милена будет заниматься — возможно, получит хороший разряд. А самое лучшее — записать ее в шахматную секцию.

— Нет, я хочу учиться у вас, — упрямо высказалась Милена. Этот разговор заводился уже не впервые.

— Но ты отрываешь человека от работы, мешаешь отдохнуть, — начала было втолковывать ей мать, но Михаил ее перебил:

— Совсем не мешает! Да я к тому же попутно ее эксплуатирую. Она мне уже все ящики рассадой засадила.

Будет такая же погода — к августу расцветут райские сады!

Алла каждый раз приводила дочь на урок шахматной игры и потом забирала ее или присылала мужа. Тот в квартиру не поднимался, ждал в машине. Мужчины по-прежнему испытывали друг к другу жуткую неприязнь и старались не сталкиваться. Одну девочку на улицу по-прежнему не выпускали. Слишком сильным было потрясение, которое испытали родители, сперва обнаружив, что дочь в очередной раз сбежала, да еще в такую грозу, а потом получив извещение, что она находится в больнице. На этом фоне даже следствие не произвело на них сокрушительного впечатления. Они и сами пытались допытаться у Милены, почему она передала ключи человеку, который явно убил ее сестру. Почему не обратилась в милицию? И как, ради всего святого, она решилась участвовать в спектакле, если знала, что одна из актрис — сообщница бандита? Милена отвечала вялым «не знаю».