— Папа всегда говорил, что люди, которые знают нашу местную специфику, гораздо полезнее тех, кто прибыл из других провинций Франции.

— Твой отец прав, — согласился герцог, — и, надеюсь, в будущем тебе, Сирилла, не придется тревожиться за состояние нашего поместья.

Наступила тишина. Взглянув на выразительное лицо Сириллы, герцог понял, что она чем-то встревожена.

— В чем дело? — спросил он.

Она колебалась.

— Мне не хотелось бы… беспокоить вас, — тихо проговорила она.

— Кажется, ты хочешь мне что-то сказать, — настаивал герцог, — прошу тебя, Сирилла, не надо скрывать от меня правду. Она все еще не решалась.

— В конце концов, ты моя жена, — добавил он, — и ты, так же как и я, заинтересована во всем, что касается дома или поместья, и несешь за это ответственность.

— Я совсем забыла об этом, — простодушно ответила она.

— Но ведь дело обстоит именно так, — продолжал герцог. — А теперь скажи, что тебя тревожит?

— Я знаю, что не должна… слушать болтовню слуг, — очень тихо начала Сирилла, — но они все время о чем-то рассказывают… в том числе и моя горничная Мари. Она говорит без остановки, когда одевает меня.

— Представляю! — улыбнулся герцог. — Густав, мой камердинер, очень часто читает мне лекции!

— Брат Мари служит на конюшне, — сказала Сирилла. — Он говорит, что, когда вас здесь нет, лошадей… часто не тренируют, а иногда… на них вообще не обращают внимания.

— Что значит» не обращают внимания «? — резко спросил герцог.

— Как я поняла, ваш старший грум очень стар, — ответила Сирилла, — и зимой страдает от ревматизма. Поэтому он всю работу сваливает на своего помощника, который страшно ленив. Случается, что лошадей почти не кормят, забывают напоить.

Рассказывая об этом, Сирилла не смотрела на герцога. Она была озадачена тем, что ей приходится сообщать ему о подобных вещах. То, что конюшни оказались в плохом состоянии, казалось ей странным, так как она считала, будто все, что имело отношение к герцогу, должно быть идеальным.

Герцог поднялся.

— Черт побери! — вскричал он. — Почему они не могут хорошо служить мне?

В его голосе звучала такая ярость, что Сирилла засомневалась, стоит ли ей продолжать.

— Однажды мама сказала, — заметила она, — что слуги похожи на актеров. Им нужны аплодисменты, или, другими словами, их надо хвалить. В противном случае они будут считать, что нет смысла хорошо играть, если вокруг нет зрителей, которые могли бы по достоинству оценить представление!

Герцог подошел к камину и облокотился на полку.

— Ты еще раз даешь мне понять, — проговорил он, — что мои конюшни, как и мои виноградники, требуют моего пристального внимания.

— Я не хотела… расстраивать вас, — ответила Сирилла, — но ведь это действительно так. Если сад хорошо ухожен, но некому отметить этот факт, зачем садовникам стараться и утруждать себя?

Помолчав, Сирилла добавила:

— Ведь вас здесь… не бывает, а кого, кроме вас, может… волновать, как… ухаживают за лошадьми?

Хотя Сирилла не видела лица герцога, она была уверена, что он сердится.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не сердитесь на меня. Вы же сами… сказали, чтобы я была… откровенна с вами.

— Я хочу, чтобы ты всегда говорила мне всю правду, — ответил герцог, — полагаю, Сирилла, ты всегда будешь честна со мной.

— Да, — проговорила она, — вы сами знаете, что вам я никогда не буду лгать.

— Ты совсем не похожа на других женщин, — цинично заметил герцог.

— Ваши слова звучат не как комплимент, — сказала Сирилла. — Я понимаю, что… не отвечаю вашим требованиям… что я скучна по сравнению с… умными и, красивыми женщинами, с которыми вы общаетесь в Париже.

Глубокая тоска, звучавшая в ее голосе, тронула герцога. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал.

— У тебя был трудный день, Сирилла, — напомнил он, — ты, должно быть, устала. Иди спать, побеседуем утром.

— Мне хотелось бы… побыть с вами и… поговорить, — поспешно сказала она.

— Как ты не понимаешь, что мне надо о многом подумать? — настаивал он. — Сегодняшние события дали мне богатую пишу для размышлений и, по всей видимости, вынудили меня направить свою деятельность на то, чем я никогда не занимался.

Сирилла не поняла, что он имел в виду, однако она почувствовала, что герцог хочет остаться один, и решила не настаивать.

Она поднялась и встала рядом с ним.

— Я хочу сказать, что испытала… гордость за вас, когда увидела, как вы скачете к деревне, — проговорила она. — Я пыталась убедить жителей Токсиза, что вы решите все… их проблемы, но они не… верили мне.

Она замолчала и, подняв на него полные восхищения глаза, добавила:

— Но вы все-таки приехали! Казалось, вы излучали свет, и я поняла, что вы сделаете этих людей счастливыми.

— Я сказал Пьеру, что ты хочешь, чтобы я сразился с драконом, — с улыбкой проговорил герцог.

— Именно так вы и поступили, — ответила Сирилла. — Думаю, монсеньер, в округе еще много драконов, которых вам предстоит победить.

Их взгляды встретились, и казалось, что ни один из них не в состоянии отвести глаза.

Между ними происходило нечто такое, чему Сирилла не могла найти объяснения. Она почувствовала, что ее сердце бешено забилось. В ней стала нарастать мощная волна, ее губы приоткрылись.

Всего на мгновение у нее создалось впечатление, будто окружающий их мир исчез и они с герцогом вознеслись туда, где светит яркое солнце.

И тут он резко проговорил:

— Иди спать, Сирилла, дай мне подумать. Он поднес ее руку к губам, она сделала реверанс и вышла из комнаты. Но ее кожа еще долго ощущала прикосновение его губ.

Раздевшись с помощью Мари, Сирилла легла в постель. Горничная задула свечу и собралась выйти из комнаты, когда Сирилла окликнула ее:

— Раздвинь шторы на среднем окне и открой его, Мари. Еще не совсем стемнело, и мне хочется понаблюдать, как в небе будут зажигаться звезды. К тому же здесь слишком жарко.

— Хорошо, мадам, — ответила горничная. — Надеюсь, утренний свет не разбудит вас слишком рано.

— Я хочу проснуться пораньше, — сказала Сирилла. — У меня так много дел.

Она знала, что под этими словами подразумевает свое желание быть рядом с герцогом.

Оставшись одна, Сирилла перевела взгляд на казавшееся прозрачным небо, которое постепенно темнело. Зажигавшиеся одна за другой звездочки были похожи на крохотные бриллианты.

Зная, что скоро звезды, как в зеркале, отразятся в серебряной глади озера, она спросила себя, существует ли на свете более красивое место, чем замок Савинь.

— И человек, более прекрасный, чем хозяин этого замка! — прошептала она.

Она задумалась над ощущениями, которые завладели ею в тот момент, когда она встретилась глазами с герцогом.

Она ни в коей мере не преувеличивала, сказав ему, что он излучал яркий свет, когда въехал в деревню, где она с таким нетерпением ждала его.

Ей даже показалось, что он одет в серебряные доспехи, которые были на нем в тот день, когда она впервые увидела его на турнире.

Тогда она влюбилась в него; теперь же она поняла, что ее чувство было обычной детской влюбленностью, что все эти годы она поклонялась мифическому созданию, богоподобному существу, лишенному плоти и крови.

Сейчас она поняла, что герцог — обычный человек, и ей пришлось признать, что за последние несколько дней ее любовь к нему претерпела серьезные изменения.

В день свадьбы она была твердо уверена, что будет и дальше поклоняться ему как воплощению благородства и доброты. Однако ее чувства совершенно незаметно для нее переродились, и теперь при виде герцога ее сердце билось по-другому.

Когда он коснулся губами ее руки, она осознала, что все ее существо требует иных поцелуев.

— Я люблю его! Я люблю его! — сказала она себе. — Это любовь женщины, а не детская влюбленность!

Она ощутила, как ее тело задрожало от странного, неизведанного чувства, которое приятно волновало и в то же время пугало ее. Она встала с кровати и подошла к скамеечке для молитв.