Ага, наивные!
Типа теперь это чем — то может помочь, судя по тому как мужик с первого этажа разорялся о залитом паркете.
Еще через двадцать минут прибежали мужики и сказали, что сантехник уехал на дачу.
И вот сижу я, люди, вся насквозь мокрая около этой дырки, моя рука лишь ненамного сдерживает хлещущий поток, и волосы у меня встают дыбом…
Суббота.
Почти ночь.
Аварийка наотрез отказалась ехать.
«Ты просидишь тут до понедельника, — сказал мне мой внутренний голос. — Потом явится сантехник с дачи и перекроет трубу. А ты отдашь все деньги соседям — у них к тому времени уже штукатурка отвалится — и пойдешь бомжевать».
И мне меня охватило ужасное чувство какой — то обреченности. Я села прямо на залитый пол и горько заревела, чувствуя, как больно бьет струя в ладошку.
Еще через десять минут явились сантехники из какой — то фирмы, вызванные непонятно кем из соседей, ловко устранили течь, взяли за труды тысячу триста и свалили, оставив меня посреди пруда, в который превратилась квартира. Соседки, элегантные дамы, засучив рукава принялись дальше вычерпывать воду.
Через полчаса у меня стало почти сухо и мы побежали с тряпками на четвертый этаж к Сереге, устранять у него последствия катаклизма.
И так мы осушали квартиры вплоть до первого этажа.
Спина и руки у меня начали отваливаться еще в моей квартире. У соседок, наверно, тоже, но мы мужественно и дружно продолжали работать.
Это был тихий ужас.
Сейчас, когда я пишу эти строки, происшедшее видится в какой — то дымке, словно это было во сне. Вот только тело у меня от тех нагрузок до сих пор болит, недвусмысленно напоминая что никакой это не сон, а самая что ни на есть реальность. Так же в этой реальности существовал и еще один момент — я здорово влетела на деньги. У всех соседей был дорогой эксклюзивный ремонт, и всем, не считая Сереги, с пятого этажа, моего давнего поклонника, я должна была возместить убытки.
Бо-оже…
Пока я снимала махровый халат, с которого капала вода с частным дробным звуком, Сереженька принимал в кухне претензии от соседей. Потом, когда я переоделась в сухое и спустилась вниз, он протянул мне список. Я просмотрела его и хмыкнула. Соседи мне попались душевные. Общая сумма выглядела около тридцати тысяч долларов. Неплохо за три квартиры, неплохо, я думала что мне насчитают гораздо больше.
Плюс — мои собственные нижние два уровня, насквозь промокшие. Обои, разумеется, отвалятся, паркет станет горбом, аппаратуре кирдык.
Бо-оже…
Вообще — то я страшно суеверная. Если перед обрядом возникли неприятности — ни за что не стану работать. Если Мастеру нет удачи в этот день — о каком колдовстве может идти речь? Но счет в пятьдесят тысяч долларов все менял. Причем когда сосед с первого этажа начал возмущаться за свой паркет, я неосторожно пообещала завтра же оплатить убытки.
Так. У меня вчера было двести сорок тысяч с копейками. Грубо говоря, матушка мне обошлась в двадцать тысяч — деньги с кредитки она конечно за месяц не растратит, но и мне обратно не отдаст. Плюс — соседи. Плюс — моя собственная квартира. Итого у меня остается ок. ста восьмидесяти тысяч.
Бо-оже…
В такой ситуации от Зыряновского гонорара я отказаться просто не могла. Поэтому я стиснула зубы и поехала в Колосовку — тем более что время поджимало.
Явилась я немного раньше времени. Встала у кромки леса, открыла окошко и принялась дышать свежим воздухом. Местные сюда без нужды не ходят. Во-первых — от деревеньки достаточно далеко — километра три будет. Во-вторых — все в курсе что лесок облюбовали ведьмы — то бишь я с коллегами. А в-третьих — городская братва и просто нечаянно оступившиеся граждане повадились здесь прикапывать свои проблемы. Насолит конкурент — его кирдык, да за Колосовку. Зять тестя пришибет по пьянке — труп опять туда же. Оч. удобно. Только по ночам здесь страшновато.
Вспомнив об этом, я быстренько прикрыла глаза и отчитала страх. Кому интересно — привожу текст, это простенький и безобидный заговор.
«Нет страха ни в ночи темной, ни в пустыне безлюдной, ни в огне, ни в воде, ни в ратном деле, ни в бою кулачном, ни в лике покойного, ни в суде земном. Нет страха в сердце рабы Божией Магдалины. Именем самого Иисуса Христа, не убоявшегося смерти на кресте — аминь».
Минут через десять появился и Зырян. Припарковал свой джип ко мне впритирочку, опустил стекло и хвастливо заявил :
— Достал я тебе козла!
Мог бы и не сообщать — ветер донес до меня тяжелый козлиный дух. Мда…
— Надеюсь, у него не возникли по дороге естественные потребности, — скептично молвила я.
— Потребности? — нахмурился он, завернул голову назад и чертыхнулся, — ничего отсюда не видать.
Он выбрался из джипа и стал протискиваться к задней дверце, по пути бормоча, что не дай бог козел в салоне напакостил — он этого урода самолично уроет. Вот идиот! С этой стороны же моя машина, гораздо удобнее было бы выйти с другой стороны.
Я опять хмыкнула.
— Ну разумеется уроешь — я, что ли, должна после обряда закапывать козлиные останки?
Он обернулся ко мне, хотел что — то сказать, и тут где — то совсем рядом громыхнул гром.
— Это что блин за катаклизм? — слегка нахмурилась я.
А Зырян дернулся и как — то неловко сполз вниз.
— Эээ! — не поняла я его маневра, — ты куда?
Он не ответил. Я приоткрыла дверцу и склонилась вниз, посмотреть чего там делает Зырян.
Снова раздался грохот, и мое лобовое стекло посыпалось внутрь осколками. Я непонимающе посмотрела на него, потом на Зыряна, пускающего кровавые пузыри, и до меня начало доходить.
Вот черт!
Я еще попыталась помочь Зыряну. Схватила его за руку и дернула на себя, затаскивая его в машину. А тот дернул головой, шепнул «Только я бы тебя не бросил, дура…» и помер. Точно помер — я прямо видела, как его лицо безвольно обмякло в тот момент, когда душа покинула тело. Вместо только что живого человека остался труп. Я приподнялась, потом потянулась зачем — то за аптечкой — она у меня в бардачке — и снова на том месте, в котором только что была моя голова звякнуло стекло.
«Господи, ну чего ты тормозишь! — заверещал внутренний голос. — Вали же отсюда поскорее!!!»
Все-таки как я не вовремя страх — то отчитала. Если б не это — я бы уже давно улепетывала, только б пятки сверкали.
Вслед мне еще несколько раз прогрохотал гром. Мне, понятно, не было страшно (оч. хорошо на этот раз). Совершенно спокойная, я твердой рукой вела машину, да так, что сам Шумахер облез бы от зависти. Скорость — по максимуму, дорога — просто песок, никакого покрытия, а я еще и петляла как заяц, уворачиваясь от пуль.
«Чего быть — тому не миновать», — философски думала я в это время, отлично понимая что в любой момент меня могут подстрелить.
Обидно.
Ну, грохнули Зыряна, так а я тут при чем? Свидетель? Так я ничегошеньки и не видела. Да даже если б и видела — ты подойди ко мне да попроси как человека — мол, Марья, помалкивай, коли жизнь дорога. А она мне точно дорога, я еще молода и почти красива. К тому же все знают что я болтать не люблю. Вернее — люблю, но я все сейчас напишу в дневничке — вот вроде и выговорилась. А кто его, тот дневник, читает — то?
Ну зачем, зачем меня убивать, Бакса сиротить?
Нелогично.
И мне неприятно, и душегубу лишний грех.
Дома я бросила машину в гараж и велела охраннику никого ко мне не пускать. Потом добралась до своей квартиры, упала на кровать в спальне и вот тут — то я и ощутила, как меня начало колотить.
Зырян умер, ему теперь все равно. А вот у меня похоже теперь начнутся проблемы — затаскают по ментовкам, и попробуй доказать что я не верблюд. Скоро найдут тело, около него — следы от моих шин, к тому же наверняка найдутся свидетели, которые подтвердят что Зырян поехал на встречу именно со мной. То, что в меня тоже стреляли и у меня разбиты окна — ни о чем не говорит. Может, я их сама монтировкой покрошила? Или Зырян, бедняжка, от меня отстреливался перед смертью. Менты — они такие, им только в руки попадись.