В Валахии начальствовал генерал-лейтенант Милорадович, и редкий день не было праздника, которые он делал сам и других заставлял делать для забавы своей любезной. Я жил очень весело, бывал на праздниках, ездил на гулянья, выслушивал рассказы его о победах и между прочим о сражении при Обилешти[97].

«Я, узнавши о движении неприятеля, – говорит он, – пошел навстречу; по слухам был он в числе 16 000 человек; я написал в реляции, что разбил 12 000, а их в самом деле было турок не более четырех тысяч человек». Предприимчивость его в сем случае делает ему много чести!

Из армии поехал я чрез Бендеры – Одессу – Крым. Обозрев все древности, прелестный полуденный берег, пробыл я некоторое время в Карасубазаре[98], где стояла одна рота моей инспекции. Возвратясь чрез Харьков, я видел довольно большую часть полуденного края России.

В состав армии, назначенной против австрийцев под командою генерала князя Голицына (Сергея Феодоровича), поступила дивизия, к которой я принадлежал; но я оставлен начальником отряда резервных войск в числе 14 000 человек в губерниях Волынской и Подольской[99].

Военным министром дано повеление занять войсками границы обеих сих губерний, ибо многие из дворян перебегали и уводили с собою большое число людей и лошадей в герцогство Варшавское, где формировалась польская армия. По сему поручению доносил я непосредственно военному министру графу Аракчееву, и им одобрены мои распоряжения.

Для обуздания своевольных дана мне власть захватываемых при переходе через границу, невзирая на лица, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург и Сибирь. Я решился приказать тех из переходящих через границу, которые будут вооружены и в больших партиях, наказывать оружием, и начальство довольно было моею решительностию. Я употреблял строгие весьма меры, но не было сосланных.

По окончании войны против австрийцев армия наша возвратилась из Галиции, и часть оной, расположась в Волынской губернии, понудила отряд мой вывести в Киевскую, Полтавскую и Черниговскую губернии. Квартира моя из Дубно перенесена в Киев. Вместе с Волынскою губерниею оставил я жизнь самую приятную.

Скажу в коротких словах, что я страстно любил W., девицу прелестную, которая имела ко мне равную привязанность. В первый раз в жизнь приходила мне мысль о женитьбе, но недостаток состояния с обеих сторон был главным препятствием, и я не в тех уже был летах, когда столько удобно верят, что пищу можно заменить нежностями.

Впрочем, господствующею страстию была служба, и я не мог не знать, что только ею одною могу достигнуть средств несколько приятного существования. Итак, надобно было превозмочь любовь! Не без труда, но я успел.

Дивизия, к которой я принадлежал, вскоре по возвращении из Галиции отправлена в Молдавию, но я по-прежнему оставлен с резервом. Я писал о перемене назначения моего графу Аракчееву, но в самое то время на место его военным министром назначен генерал Барклай де Толли, которому я мало был известен.

Все занятия мои в Киеве ограничивались употреблением порученных мне войск на построение новой крепостцы на Звериной горе. Избавляясь ужасной скуки, объезжал я войска в квартирном их расположении и занимался сформированием двух конно-татарских полков, Евпаторийского и Симферопольского. При росписании всей кавалерии непонятным образом поручены артиллерийскому генералу два полка иррегулярной конницы.

Около двух лет прожил я в Киеве, и тяготила меня служба ничтожная и чести не приносящая. С другой стороны, льстило меня благосклонное мнение начальства, и генерал князь Багратион, назначен будучи главнокомандующим Молдавской армиею[100], просил об определении меня начальником артиллерии в армии, на что не последовало соизволения. Поступивший на место его главнокомандующим генерал граф Каменский[101], проезжая Киев, предложил мне служить с собою.

За величайшее благодеяние принял я предложение его и ожидал в звании бригадного командира иметь два полка, на которые весьма охотно променивал я отряд из 14 тысяч человек, преобразованных в лопатники. Прибывши в армию, граф Каменский представлял государю о назначении меня дежурным генералом.

Свыше ожидания моего было сие назначение, и я с восхищением ожидал повеления отправиться в армию. Главнокомандующий был в особенной доверенности у государя, и все представления его были утверждаемы, но в рассуждении меня он получил отказ, и ему ответствовано, что я надобен в настоящей должности.

Также сделано было предложение заменить мною умершего генерал-майора графа Пукато, который с отдельною частью войск действовал вместе с сербами против Видинского паши[102]. На сие сказано, что я молод. Надлежало разуметь в сем случае старшинство в чине, ибо многим в меньших летах не было упрекаемо в молодости.

Не могло счастие представить более случаев, льстящих честолюбию, особенно служащему без покровительства; но тем более огорчала меня неудача, что в настоящем чине, не будучи еще употреблен против неприятеля, я желал первые опыты сделать против турок, где ошибки легко поправляемы или, по крайней мере, менее вредны.

Мне нужна была опытность и случай оказать некоторые способности, ибо, служа во фронте артиллерийским офицером, я мог быть известен одною смелостию, а одна таковая в чине генерал-майора меня уже не удовлетворяла.

Итак, оставаясь по-прежнему в Киеве, должен я был назначение мое почитать продолжительным.

Получивши на короткое время увольнение в отпуск, проехал я в Петербург. Я представлен был государю в кабинете, что предоставляемо было не менее, как дивизионным начальникам. Слух носился о рождающихся неудовольствиях с Наполеоном, с которым редко можно кончить их иначе, как оружием. Многие к сим причинам относили благосклонный прием, делаемый военным.

Не имея сего самолюбия, боялся я в душе моей на случай войны остаться в резерве. Инспектор всей артиллерии барон Меллер-Закомельский хотел употребить старание о переводе меня в гвардейскую артиллерийскую бригаду, но я отказался, боясь парадной службы, на которую не чувствовал я себя годным, и возвратился в Киев. Вскоре за сим военный министр уведомил письмом, что государь желает знать, согласен ли я служить в гвардии командиром артиллерийской бригады?

Я отвечал, что, служа в армии и более будучи употребляем, я надеюсь обратить на себя внимание государя, что по состоянию не могу содержать себя в Петербурге, а без заслуг ничего выпрашивать не смею. Высочайший приказ о переводе меня в гвардию был ответом на письмо мое! Не мог я скоро отправиться к новому моему назначению, ибо, переломив себе в двух местах руку, я долго был болен.

По донесении о сем государю прислан курьер узнать о моем здоровье, и военному губернатору приказано каждые две недели уведомлять о нем. Удивлен я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей!

За два месяца до окончания года приехал я в Петербург и вступил в командование бригадою, не входя в хозяйственную часть оной, желая показать, что я не ищу выгод. Государь принял меня с обыкновенною милостию, и сего довольно, чтобы фигура моя не казалась чужеземною в столице. Великий князь[103] со времени последней кампании постоянно был мне благосклонным.

Изломанная рука моя доставляла мне возможность не во всех участвовать ученьях и разводах, которые большую часть времени отнимают у служащих в Петербурге, и я был довольно свободным. Вскоре вновь сформирован Литовский гвардейский полк, поступивший вместе с Измайловским полком в бригаду, в которую государь назначил меня командиром с сохранением артиллерийской бригады. К жалованью моему прибавлено в год по 6000 рублей.