— Говори, — скривился герцог. — Только не забывай, что Аннель не королевская бабка. И что его величество, обладая всей полнотой власти, не может мне запретить устраивать праздник по поводу свадьбы племянника.

Всю неделю, пока мой 'благоверный супруг' отсутствовал, целыми днями меня мучили мисс Регер и мистер Муари. Клара пыталась научить меня как правильно вести себя за столом, как правильно ходить, сидеть, улыбаться… Да она даже дышать меня учила, когда принесли это пыточное сооружение под названием корсет! Единственным его плюсом являлось то, что мне гораздо легче теперь стало держать спину прямо, а в остальном… От ношения корсета я приобрела лишь сплошные неприятности в виде потертостей, головокружения, если я по привычке пыталась вздохнуть полной грудью, и невозможности нормально поесть. Если бы не Меган, приносившая мне закуски перед сном, я бы похудела еще сильнее.

Мистер Муари оказался учителем танцев, специально приглашенным его светлостью, дабы я смогла станцевать на балу хотя бы полонез, открывающий бал, и вальс, как наиболее страстный танец из всех. Он нещадно гонял меня, заставляя танцевать по три-четыре часа кряду. А, ели учесть, что здешние платья особым удобством не отличались, все действо превращалось в изощренную пытку.

Но если мисс Регер и мистер Муари занимали все мое время от рассвета и до ужина, то после оного меня терзал герцог Коненталь. Он начинал со мной беседу о пространных вещах, а потом плавно и, как он считал незаметно, переводил ее в другое русло, а именно о его разлюбезном Кларенсе. После таких положительных продолжительных рассказов, даже если б я была без памяти влюблена в супруга, то возненавидела бы его. Сколько дифирамбов он изливал на маркиза, сколько комплементов ему расточал… Тот, наверное, столько не слышал про себя с пеленок.

Я с ровным выражением лица вынуждена была сидеть и слушать все эти словоизлияния, тогда как мне в этот момент хотелось бы покопаться в библиотеке для ответа на единственный вопрос 'как мне вернуться назад'. Вечером же, после того, как герцог отпускал меня, у меня хватало сил лишь подняться к себе наверх, съесть принесенное Меган, и рухнуть в кровать.

Правда в беседах с герцогом попутно я пыталась хоть что-то узнать об имении, куда в любом случае уеду, если не найду способ вернуться. Так на мои вопросы про Адольдаг, его светлость только отмахивался, и говорил, чтобы я выбросила все глупости из головы. Если я буду следовать его указаниям, то все будет замечательно.

И вот наступил день, которого герцог Коненталь ждал с таким нетерпением, а я с содроганием. Не знаю, каким образом его светлость узнал, что племянник вернется с охоты, или где он обретался, именно сегодня, однако еще со вчерашнего вечера устроил суету без меры.

Кларенс вернулся к обеду. Узнав, что сегодня будет прием, он попытался было вновь улизнуть, однако был отловлен дядюшкой, и они, запершись в кабинете беседовали о чем-то часа три. Порой их разговоры прерывались гневными выкриками, угрозами и прочими непристойными вещами, которые благонравные аристократы в общении между собой допускать никак не могли. Чем дело закончилось, я так и не узнала, поскольку мисс Регер отослала Меган с кухни ко мне, чтобы та начала готовить ванну. Девушка так и не дослушала рассказ лакея, и я осталась в неведении.

Вечером, когда после суровых пыток утяжки в корсет, и навьючивании кучи нижних юбок и сорочек, меня наконец-то облачили в сшитое под руководством мисс Регер платье, в комнату пришел его светлость дабы убедиться, что все в порядке. Увидев меня, бледную от волнения (это он посчитал, что от волнения, а я-то знала, что от нехватки воздуха из-за этого дурацкого корсета), он радостно заулыбался, прямо-таки посветлел лицом.

— Дорогая моя, ты чудесно выглядишь! Обворожительно! — заворковал он, а потом забрал у камердинера, стоящего в коридоре, большой футляр и положил его на трюмо. — Аннель, я думаю, что это колье, которое раньше принадлежало моей дражайшей супруге, как нельзя лучше подойдет к платью.

Мисс Регер, до этого молчаливой тенью стоявшая у стены, метнулась и, раскрыв футляр, извлекла оттуда пару великолепнейших серег с крупными полупрозрачными голубоватыми опалами, обрамленных аквамаринами. А потом и замысловатое ожерелье точно с такими же камнями, вспыхивающими в свете каминного пламени алыми и бордовыми искрами. Оно удивительно шло к платью, сшитому из бледно-бледно-голубого шелка по которому вились розовато-золотистые искусно вышитые цветущие вишневые веточки. Когда мисс Регер застегнула колье на шее, а я сама вдела в уши серьги, его светлость довольно отступил назад.

— Вот теперь я понимаю, что значит самая восхитительная леди! — он оглянулся на мисс Регер, которая с удовлетворенным видом, взирала на дело рук своих. — Сопроводите миледи вниз в малую гостиную к десяти часам вечера.

— Как прикажете, — присела с почтением камеристка.

— А пока составьте Аннель компанию, ведь до начала приема еще полтора часа. Она так волнуется, — и с этими словами покинул нас.

А я вовсе не волновалась, я злилась, что никак не смогла воспрепятствовать этому дурацкому маскараду, где из меня пытались наскоро слепить послушную леди, которая никогда не должна раздражаться, всегда быть милой и едва заметно улыбаться, дабы у окружающих не складывалось впечатления, что она несчастна или чем-то расстроена.

Больше всего на свете сейчас мне хотелось сбежать куда-нибудь. И если бы мисс Регер не сидела рядом со мной как надзирательница, то я бы так и сделала.

Камеристка, застыв молчаливым изваянием, смотрела на каминное пламя, а я пыталась справиться со своими нервами самостоятельно. У Клары не было никаких иллюзий по моему поводу. Она, как женщина, насквозь видела все, и думаю, давно разгадала, что я не похожа на глупенькую дебютантку в первом сезоне. Однако она, преданная сердцем и душой родам Коненталь и Мейнмор, не испытывала сомнений, как ей следует поступать, и поэтому стерегла меня, точно собака на привязи.

Чтобы и в самом деле не разнервничаться и не разозлиться окончательно (а то боюсь, не удержусь и устрою скандал прямо на приеме) я, подойдя к зеркалу, принялась разглядывать свое отражение. От той, прежней меня, практически ничего не осталось, разве что глаза, смотрящие на мир недоверчиво и с опаской. А вот все остальное принадлежало уже совершенно другому человеку: сложная прическа, делающее лицо уже, лоб выше, шею длиннее, а линию плеч плавней. Едва уловимый голубоватый с золотым рисунком цвет платья, оттенял бледную незагорелую кожу, делая ее на вид бархатистей и нежней. И от этого, глаза уже смотрелись едва не на пол лица, губы горели розовой розой, а обыкновенный русый волос заиграл золотистыми прядками. Благодаря опалам и прозрачно-голубым аквамаринам в серьгах и колье, невыразительный цвет глаз вдруг оказался голубым, а весь внешний облик дышал весенней свежестью и красотой раннего утра. И неужели вот это все достанется Кларенсу — этому наглому, жестокому и бесцеремонному типу?! Да ни за что! Я после этого себя не то, что уважать перестану. Я с этим жить дальше не смогу!

— Миледи, вам пора.

Оказалось, что мисс Регер уже стоит возле двери и ждет меня. Я глубоко вздохнула как перед прыжком в воду и, расправив плечи, шагнула вперед.

Мы двумя тенями заскользили по коридорам. В доме слышался шум толпы, кто-то смеялся, легким фоном звучала музыка, звенели бокалы, шуршали наряды. Робко прошмыгивал слуга с пустым подносом.

Мисс Регер привела меня в небольшую гостиную, обставленную целиком в голубом цвете. Обивка диванов и кресел, подушки, скатерти на столиках… даже панели на стенах и те были голубого цвета с бледно-голубым рисунком.

— Подождите здесь, — камеристка указала мне на один из диванчиков, а сама молча развернувшись, вышла и, затворив за собой двери, оставила в одиночестве.

Мои нервы были как натянутая струна, казалось, тронь и зазвенят. Сердце стучало в груди с сумасшедшей скоростью. Оставаться здесь в одиночестве не было никакой возможности. Я уже собралась было встать и незаметно уйти, как в тишине коридоров (звуки приема сюда не долетали), послышались шаги и голоса. Двое спорили. Не узнать их было нельзя — Кларенс и герцог Коненталь.