– Около года назад в Лондоне шла оперетта «Любовь Джованни», в которой было так много прекрасных мелодий, и я уверена, что капитану понравится одна из песен под названием «Me nе frego». Вы знаете эту музыку, синьор? Так как вы итальянец, то я подумала, что она вам известна.

– Разумеется. – Он сел на стул и пробежался длинными пальцами по клавиатуре, наигрывая эту веселую и ритмичную песенку. Затем он взглянул на Деллу, и в его глазах появилась циничная улыбка. – Я заметил, что вы выбрали песню, в которой героиня уверяет Джованни, будто совершенно не любит его. Лично я предпочитаю другую песню из этой оперетты.

И он заиграл другую мелодию. «Ti amo». «Я люблю тебя!»

Делла тут же повернулась к капитану и положила свою слегка дрожащую руку на его обшитый галуном обшлаг.

– Я уверена, что вам понравится песня, которую я выбрала. В этой оперетте говорится О мужчине по имени Джованни, который из-за карточного долга становится опекуном юной девушки из монастыря. Она пытается изменить его, а он хочет убедить ее в том, что девушка должна думать только о любви. В этой песне – будет лучше, если я спою ее на итальянском, – она говорит, что знает о всех его увлечениях и что ей все равно, пусть даже все женщины Рима полюбят его. Мне очень нравится эта песня, поэтому я надеюсь, что мой голос не подведет меня.

– Я совершенно уверен, мисс Нив, что вы поете так же, как и выглядите, – как ангел. – Со старомодной галантностью капитан поцеловал ей руку и затем, властно нахмурившись, повернулся к остальным гостям: – Я знаю, что коктейли устраиваются, чтобы вволю поболтать, но я решил внести приятное разнообразие в распорядок вечера. Я представляю вам мисс Деллу Нив, за роялем аккомпанирует граф Николас ди Фиори Франквила.

Раздались аплодисменты, и все расселись по банкеткам и барным стульям. Делла обвела взглядом комнату и увидела, что Камилла рассматривает ее со своего высокого стула, а разрез на ее темно-золотом платье обнажает стройные ноги, затянутые в тончайший шелк. На мгновение Делла задумалась, нет ли между Ником и привлекательной разведенной романа. Она ни на секунду не сомневалась, что Ник – превосходный любовник… пока он увлечен и пока удовольствие помогает сдерживать боль.

Девушка повернулась к Нику и улыбнулась ему веселой и ослепительной сценической улыбкой. Она увидела, как его глаза спрятались за завесой ресниц.

– Avanti, maestro[21] , – сказала она. – Начнем?

Его худые руки опустились на клавиши так уверенно, как будто он наизусть знал эту мелодию. «Почему бы и нет?» – думала Делла, ожидая своего вступления. Его учили играть еще мальчиком, и она представляла, как он сидит за роялем одинокими ночами в своей нью-йоркской квартире, играя все, что приходит ему на память, и постепенно приближая страшные воспоминания, пока с грохотом не захлопывается крышка рояля, и он вновь устремляется на поиски карнавала.

Подошел ее черед, и, так как Делла в это время думала о Нике, а не о себе, она начала петь не задумываясь. Ее голос вновь мог подниматься в вышину пронзительной мелодии, которую она так любила. Ее сердце окрепло, и, казалось, сама душа поет вместе с ее вновь обретенным голосом. Среди слушателей больше не слышно было ни шепота, ни звона бокалов. Ее голос околдовал всех; Делла понимала, что она поет так, как давно мечтала петь, словно для нее были важны только чувства, а вовсе не техника. Она знала, что слишком вольно обращается с мелодией, но Ник следовал за ней, поддерживая ее находки; все кончилось тем, что она незаметно присела рядом с ним на скамеечке, позволяя ему увлечь ее в «Ti amo» и другие песни, наполненные очарованием любви. Она уже не могла остановиться. Быстро повернув голову, она поймала на себе дружелюбный взгляд Ника, и на мгновение ей показалось, что ее сердце готово растаять.

Нет! Невозможно! Запрещено! Она в панике повернулась к залу, пытаясь песнями высвободить свое сердце из позолоченной клетки, которая незримо замкнулась вокруг нее.

Как только кончалась одна песня, кто-нибудь заказывал другую, и они с Ником оправдывали все ожидания. У Деллы возникло волшебное чувство единства с людьми, для которых она пела.

Позже, уже в своей каюте, вспоминая этот концерт, Делла подумала, что это был один из самых удачных моментов в ее карьере. Как и всегда после выступления, она чувствовала себя взвинченной, неспокойной и ей совершенно не хотелось спать. Если бы она находилась дома, то Роуз, ее горничная, настояла бы на том, чтобы она выпила «Хорлике» и приняла снотворное, но сейчас она была далеко от Англии. Корабль все еще качало, несмотря на стабилизаторы, и дождь стучал по палубам. Над морем сверкали молнии, притягивая Деллу к себе, подобно магниту, так что ей стало невозможно оставаться в запертом помещении.

Делла еще не сняла платье, и, выхватив из шкафа плащ, набросила его на плечи и опустила капюшон на лицо, словно монахиня.

Коридор рядом с ее каютой был безлюдным, и Делле показалось, что весь этот огромный корабль принадлежит лишь ей одной. Она решила направиться в комнату для отдыха, расположенную на верхней палубе. Ее окна выходили прямо на воду, и в ней Делла могла любоваться штормом, не подвергаясь опасности быть смытой с палубы. Она поднялась на лифте на палубу и постаралась не слишком промокнуть, преодолевая несколько ярдов до комнаты отдыха.

Делла чувствовала себя возбужденной, как крадущийся кот. Отбросив в сторону плащ, она присела на сиденье около окна, обитое алой кожей, и стала смотреть на море, каждую минуту освещавшееся вспышками молний. Молнии отливали сталью, но как только они касались воды, то тут же приобретали голубоватый оттенок.

Делла позволила своим мыслям унестись далеко в прошлое, в ту грозовую ночь, когда она сидела в спальне странного дома и слезы печали и тоски текли по ее лицу, словно дождь, беспрерывно льющийся по оконному стеклу.

Он сказал ей, что они умерли. У него были густые блестящие волосы и серые глаза. Он немного пугал ее, хотя она чувствовала, что сердце у него доброе. Он сказал, что этот большой дом – теперь ее дом, а эта комната с белыми коврами и кроватью, покрытой голубым атласным покрывалом, принадлежит ей, так что она может заполнить ее игрушками и книгами.