Так делали тургеневские девушки… – Набоков отрицательной относился к традиционной пафосной литературе, тенденциозно упрощающей жизненные коллизии. Отсюда ироническое восприятие тургеневских романов, наивное «миссионерство» их героинь пародируется в лужинской невесте.

…разношерстные книжки, – андреевский «Океан», роман Краснова… – «Океан» (1911) – пьеса Л. Андреева, далеко не лучшая, еще один пример литературы, на которой воспитывалась героиня. Неоднократное упоминание об Андрееве, «певце» разрушения, разложения, ненадолго пережившего окончательную гибель «старого мира», не случайно. Андреев для Набокова – воплощение ушедшей России. С героиней «Океана» Мариетт, воспылавшей страстью к угрюмому и неотесанному, но привлекательному загадочностью пирату Хаггарту, причудливо ассоциирует себя героиня. Характерны и конкретные параллели. То же стремление «спасти», «взять его печаль», по формуле андреевского персонажа. Хаггарту так же грозит и безумие, и гибель. Над ним тяготеет разбойное прошлое, как над Лужиным – шахматное. Обоих на какое-то время внешне удается вернуть к обыденной жизни: Хаггарт занялся рыбной ловлей. Лужин старается приобщиться к коммерции. Но «океан» их обоих зовет, и они уходят. Символические андреевские образы рушащейся башни, где селится Хаггарт, и грозящего океана близки героям «Защиты Лужина». Краснов, Петр Николаевич (1869–1947) – генерал, отпущенный большевиками под честное слово после подавления «мятежа» Керенского – Краснова, но продолжавший борьбу на Дону. Во время Второй мировой войны помогал фашистам формировать отряды из русских эмигрантов. После войны был выдан союзниками и повешен. В эмиграции пользовался популярностью его многотомный роман «От двуглавого Орла к красному знамени» (Берлин, 1921–1922), где автор дал панораму русской жизни на протяжении царствования Николая II и четырех лет революции (Краснов был участником всех военных событий). Роман сравнивали даже с «Войной и миром» – еще одна пародийная толстовская ассоциация у Набокова.

…думала о… книжке, где… неприятности в жизни одного гимназиста, бежавшего из дома со спасенной им собакой, разрешались… горячкой… – Здесь имеется в виду один из центральных эпизодов романа Гарина-Михайловского «Детство Темы» (1892). Эпизод традиционно выделяется для детского чтения в самостоятельное повествование «Тема и Жучка». Сюжет сознательно контаминируется Набоковым с более поздними «Гимназистами» (1893) и иронически фольклоризируется (мать заменена мачехой). Если опосредованное ассоциирование Лужина с пиратом Хаггартом или, скажем, с Инсаровым (один из объектов служения «тургеневской девушки», роман «Накануне») пародийно, то с упавшей в колодезь Жучкой – гротесково пародийно. Но в этой иронической параллели – также предсказание: в мировой «колодезь»-вечность суждено кануть Лужину – мотив вечности кощунственно снижается.

…Томик Рильке… – Имя австрийского поэта Райнера Мария Рильке (1875–1926) вписывается в контекст русской темы возвращения («домой»). Может быть, отсюда «печаль» Лужина при чтении стихов Рильке. Поэт дважды бывал в России (1899 и 1900), называл ее своей духовной родиной, утверждал, что она стала основой его «переживаний и впечатлений». В контексте набоковского романа важны и трагические представления Рильке о человеке как о кукле, марионетке, и стремление эту машинальность преодолеть.

Окно в ванной комнате… оказалось надтреснутым… пришлось вставить новое стекло… – один из символических образов-предсказаний, сквозных для романа. В предисловии (1964) к американскому и английскому изданию романа Набоков сближал структуру «Защиты Лужина» с «известным типом шахматной задачи», где «дело» в «ретроградном анализе», которым «требуется доказать… что последний ход черных не мог быть рокировкой или должен был быть взятием белой пешки “на проходе”». В связи с «мотивом окна» Набоков в том же предисловии вспоминал Лужина, «указывающего тростью не запомнившееся ему отдельное окно», и замечал: «не последний стеклянный квадрат в его жизни».

…Отец играет в шахматы с совершенно не изменившимся за эти годы доктором… – Кинематографическим доктором неожиданно оборачивается реальный – из детства, с которым Лужин как-то играл в шахматы в доме отца. По другому поводу герою как-то показалось, что «все это уже один раз было». События в его жизни вообще тяготеют к тому, чтобы происходить по крайней мере дважды – как репетиция-предупреждение и как окончательная неотвратимая реализация.

…детскую книжку… «Кота-Мурлыку»… – видимо, «Сказки Кота-Мурлыки» (1872) Николая Петровича Вагнера (1829–1907) – выдающегося зоолога, а также писателя-беллетриста, автора научно-популярных книг для детей. С детской литературой у Набокова были особенные счеты – ср. о Л. Чарской и «Задушевном слове» в «Подвиге», о С.Ф. де Сегюр в «Других берегах».

…тютчевская ночь прохладна, и звезды там круглые… – Здесь, по-видимому, имеется в виду стихотворение Ф.И. Тютчева «Летний вечер» (1829). Набокову близки и последовательный дуализм Ф.И. Тютчева (1803–1873), поэзия которого движется постоянными противопоставлениями (день – ночь, утро – вечер, горы – долина, море – земля, воды – суша, юность – старость, жизнь – смерть), и его восприятие непосредственно ночи как явления манящего и одновременно грозящего первородного хаоса. «Ночи» вообще у Тютчева много. В контексте романа важно и то, что у Тютчева также один из центральных мотивов – представление об Ином Мире, с которым обычно и связывается образ ночи, – «бестелесном, слышном, но незримом», проявляющемся то в песне ветра, то в загадочных среди обыденности событий-предостережений, «посланников» Судьбы.

Лишь то, что писано с трудом, читать легко… – из послания В.А. Жуковского князю Вяземскому и В.Л. Пушкину «На этой почте все в стихах…» (1814).