Методы обучения изменились сразу после моего восемнадцатилетия — даты, которой, как оказалось, ждали. Одна из моих любимых наставниц попросила меня зайти к ней для серьезного разговора. А уже на следующий день повезла в клинику, чтобы меня хирургическим путем лишили девственности. Сказано было, что так нужно. Я не спрашивала, для чего нужно… После слов солистки мои вторые розовые очки уже пошли трещинками, и знать больше необходимого не хотелось. Было противно, но уж не хуже осознания, что придется спать с преступниками.

Я даже думала, что на этом меня оставят в покое, что обучение почти завершено, но никогда не заблуждалась сильнее… Мне подправили кругозор, вложили в голову языковые знания, нашли подходящую специальность, но это было общее развитие. Совсем не то, о чем говорила комиссия.

Спустя неделю после дня рождения куратор в очередной раз забрал меня от Арчи, но повез не в штаб. Я должна была заподозрить неладное сразу, но по своей феерической дурости, как всегда ничего не поняла. Гастон сказал, что из-за операции не мог присутствовать на празднике и хочет исправиться. Не знаю, как меня угораздило ему поверить, но я без задней мысли согласилась поужинать. Меня ничуть не смутило, что в ресторане при отеле нас всего двое, что шампанское мне было не положено по возрасту [в США до 21 года — совершеннолетия — распитие алкоголя запрещено] и что его было много… Одно хорошо: когда я услышала, в чем состоит финальная стадия обучения, к своей чести, вскочила из-за стола, опрокинув стул.

История человечества не раз доказала, что управлять мужчиной лучше всего через постель. Хочешь узнать расписание его встреч — копайся в мобильном, пока он принимает душ после секса. Хочешь попасть в его кабинет, чтобы осмотреться — разденься, сядь в кресло и «жди» владельца. Можно даже накинуть что-нибудь на камеру, чтобы никто не стал свидетелем жаркой встречи. Главное уметь делать мужчину счастливым — тогда позволено практически все.

И в том весь подвох. Что может вчерашняя девственница, кроме как стыдливо прятать глазки и краснеть? Такая по нраву единицам, да и тех, при достаточном старании, можно обратить в иную веру… В наш век повсеместной распущенности быть красивой и начитанной мало. Именно это сказал мне Гастон, уверяя в необходимости финальной стадии обучения.

Выбор мне, разумеется, никто не предоставлял, но я все равно согласилась. Потому что, как дурочка, понадеялась на взаимность. И, врать не буду, долгое время Гастон меня не разуверял и не разочаровывал. Если задуматься, ему тоже было несладко: он не из бессердечных ублюдков, и вдруг в ладонях совсем несмышленая, наивная девочка, которую нельзя сломать.

Он пригласил меня потанцевать. Сначала это было просто весело и… нервно, а потом все ближе и ближе, пока я не оказалась прижата к его телу (помню, я еще поблагодарила небеса за то, что успела сбросить вес… стыдно вспомнить). Тогда же он впервые меня поцеловал. Без лишних осторожностей. Совсем как в доме мэра. Сладко, долго, тягуче. С чувством. И, если даже вчера такой поцелуй произвел на меня впечатление, только представьте, что он сотворил с несмышленой девчонкой, впервые в жизни напившейся шампанского.

Не знаю, было бы задумано именно так сразу, но карусель завертелась мгновенно, и мы поднялись в номер отеля, где Гастон целовал меня достаточно долго, что я захотела большего сама. Он был нежен, но не осторожен, не позволял себе перестраховываться. В отличие от меня, не терял головы. Возможно, ни единого раза за все время обучения. Но тогда я этого не понимала, а теперь не скажу, поскольку память закономерно отретушировала реальность.

Утром было неловко, но радостно. Настроение портили только косые взгляды обителей штаба.

«К черту, — рассудила я тогда, — зато у меня есть Гастон».

Но все было не так, как я думала. Он спал со мной не всегда, даже больше внимания уделял науке манипуляций (то, о чем просил Лео): технике повтора жестов собеседника, силе прикосновений, вторжения в личное пространство, умению поддерживать беседу, в том числе на испанском (необходимость из-за большого числа контрабандистов из Мексики). Один раз он заставил меня просидеть десять минут, глядя ему в глаза (это было одним из самых сложных заданий в моей жизни), рассказать о себе честно, не хвастаясь и не жалуясь… он заставлял меня отзываться на чужие имена и не дергаться, когда кто-то зовет Бет или Лиз — как меня звали в штабе, он учил меня безошибочно врать и отвечать за каждое фальшивое слово, помнить его, он учил меня вплетать в ложь правду, чтобы было легче ориентироваться…

Иногда эти занятия заканчивались сексом, иногда — нет. Я не выявила закономерностей, но всегда ждала. Потому что это было совершенно изумительно. Как и ко всему вообще, к физической любви Гастон относился, точно к искусству. Брать и отдавать, фантазировать, отказываться от запретов. На заданиях мне не понадобилась и половина того, чему он меня учил. Если рейтинг аналитиков основывается на искусности в постели, я могу понять, почему солистки Гастона в лидерах… Нельзя было не потерять голову после такого.

Но, как несложно догадаться, счастье оказалось недолгим, а возвращение на твердую землю — болезненным. И марафон удовольствия закончился нажатием кнопки экстренного катапультирования. Поскольку одно дело, когда мне велели ради всеобщего блага спать с мужчиной, который мне симпатичен, и совсем другое — когда я вошла в двери кабинета Гастона и увидела, что там стоит еще одна девушка. На мое счастье, комиссия не может оспорить в нашей жизни только одно — секс-ориентацию, этим я и воспользовалась. Где-то через год после моего восемнадцатилетия, в течение которого я успешно отмахивалась от реальности, утопая в своей идеализированной любви.

Так закончилось мое обучение. Все было столь же логично, сколь невыносимо. По итогам курса начинающей куртизанки мне без утайки рассказали о том, что такое реальное задание — с примерами, а потом предложили квартиру в одном из крупных городов, на выбор. Личную квартиру, где не было ни Гастона, ни других членов команды. Я решила в пользу дождей и паромов Сиэтла. Еще дальше от Нового Орлеана уехать было невозможно. Я не пожалела о своем выборе ни единого раза.

Сейчас я понимаю, что рано или поздно, Гастон был вынужден так поступить. Рано или поздно, он взял бы на обучение другую девушку. Рано или поздно, мне пришлось бы распрощаться с грезами о нем. Это был его простой и эффективный способ объяснить, что наши с ним отношения являлись исключительно работой. В установленных правилами рамках, ведь далеко не все солистки… гетеросексуальны. Но он понимал, что так будет. Я видела по глазам. И до сих пор этот поступок висит над нами черной тенью. До сих именно благодаря этому я не доверяю Гастону свои истинные мысли и намерения. Берегусь. Думаю, это оправданно.

— Ну как там рыба? — кричит возвращающийся Лео.

Тяжело вздохнув, оборачиваюсь. Я понятия не имею, как там рыба…

Лео оказывается на удивление неплохим учеником. Уж во всяком случае старательным. Некоторые вещи ему и через жизнь не постичь, но у него есть отличное качество: он умеет внимательно слушать, не перебивая (пусть слушает о садике Кили), а еще их общее с Андерсоном увлечение охотой очень на руку. Говорят, что девушки ищут спутников жизни по образу и подобию отца. Не уверена, что это справедливо во всех случаях, но чем черт не шутит…

Мне Лео совсем не нравится, но разве меня и мой опыт можно считать типичными для женщины? Две влюбленности и две психотравмы на всю жизнь. Тут, пожалуй, не отмахнешься…

По итогам четырехчасового урока, во время которого я рассказывала ему о принципах незаметного психологического воздействия на собеседника, вывод у меня получается просто гениальный: смотри на Гастона и повторяй за ним. Не просто же так все дамы этого города растаяли из-за «обаятельного мистера Сайтена». Есть в нем что-то не поддающееся описанию, что заставляет людей тянуться. Неравнодушие, наверное. Хотя, по факту, человек он очень властолюбивый и самовлюбленный.