Отец. Обычно ничем.

Иоганна. Понимаю.

Отец. Это люди, которые по природе своей властвуют над всеми, подобно смерти. Они держат в своих руках судьбы людей.

Иоганна. И Франц таков?

Отец. Да.

Иоганна. Откуда вы это знаете, не видя его тринадцать лет?

Отец. Нас здесь четверо. Он даже не подозревает, что является нашей судьбой.

Иоганна. О чем же он думает?

Лени (грубо, с иронией, но искренне). О крабах.

Иоганна (насмешливо). Целый день?

Лени. Он поглощен ими.

Иоганна. Какое старье! Как ваша мебель. Да полноте, вы не верите в это.

Отец (улыбаясь). Мне осталось жить всего полгода, невестка: это слишком мало, чтобы поверить во что-нибудь. (После паузы.) А вот Вернер верит.

Вернер. Ошибаетесь, отец. То были ваши мысли, и вы внушили их мне, а сами растеряли их на своем пути. Так не осуждайте меня за то, что и я освободился от них. Я такой же человек, как все люди. Не сильный, не слабый; совсем обыкновенный. Стараюсь не отставать от жизни. А Франц, не знаю, узнал бы я его при встрече, но я совершенно уверен, что он самый обыкновенный человек. (Указывая Иоганне на фотографию Франца.) Чем он примечательнее меня? (Как зачарованный глядит на портрет.) Он даже некрасив!

Лени (насмешливо). Еще бы! Даже некрасив!

Вернер (все еще под гипнозом, но уже менее настойчиво). И разве я рожден, чтобы служить ему? Ведь и рабы бунтуют. Мой брат не станет моей судьбой.

Лени. Предпочитаешь, чтобы ею была твоя жена?

Иоганна. Вы причисляете меня к сильным?

Лени. Да.

Иоганна. Что за странная мысль! С чего это?

Лени. Вы были актрисой, не так ли? Знаменитостью.

Иоганна. Допустим. А потом испортила себе карьеру. Дальше что?

Лени. Дальше? Вы вышли замуж за Вернера. И с тех пор ничего не делаете и думаете о смерти.

Иоганна. Если вы хотите унизить его — зря стараетесь. Когда он встретил меня, я только что покинула сцену, навсегда, и была как безумная. Он может гордиться тем, что спас меня.

Лени. Уверена, что он так не думает.

Иоганна (Вернеру). Слово за тобой.

Молчание. Вернер не отвечает.

Лени. Как вы его смутили, беднягу. (Помолчав.) Иоганна, если бы не ваша неудача, вы бы выбрали его? Некоторые браки подобны похоронам.

Иоганна собирается ответить.

Отец (прерывая ее). Лени! (Гладит ее по голове.)

Лени с гневом вырывается.

Ты превосходишь себя, дочь моя. Будь я тщеславен, то решил бы, что моя смерть приводит тебя в исступление.

Лени (живо). Не сомневайтесь, отец. Разве вы не видите: ваша близкая кончина усложняет все дело.

Отец (смеется, Иоганне). Не сердитесь на Лени, дитя мое. Она хотела сказать, что мы одной породы: мы, Франц и я. (Пауза.) Вы мне очень симпатичны, Иоганна. Порой мне даже казалось, что вы будете оплакивать меня. Вы единственная.

(Улыбается ей.)

Иоганна (резко). Если все земное еще не чуждо вам и если мне повезло вам понравиться, то как же вы осмеливаетесь унижать передо мной моего мужа?

Отец, не отвечая, качает головой.

Или вы уже по ту сторону жизни?

Отец. По ту или по эту, все уже не важно. Осталось шесть месяцев. Я не из тех, кому дано прожить старость. (Глядит в пространство. Как бы самому себе.) Дело будет расти беспрестанно, частных капиталов не хватит, государство протянет свои щупальцы; может статься, что Франц проживет десять, двадцать лет. Как он будет страдать...

Лени (безапелляционно). Он не страдает.

Отец (будто не слышал). По существу, моя жизнь после моей смерти продолжится, только без моего участия. (Замолкает, сгорбившись, глядит в пространство.) Он поседеет... обрюзгнет, как все заключенные...

Лени (яростно). Замолчите!

Отец (будто не слыша ее. Со страдальческим, видом). Это невыносимо, невыносимо.

Вернер (медленно). А если мы останемся здесь, вы будете менее несчастны?

Иоганна. Берегись!

Вернер. Чего? Это мой отец, я не хочу, чтобы он страдал.

Иоганна. Он страдает за другого.

Вернер. Пусть. (Берет Библию и относит ее на прежнее место.)

Иоганна (поспешно). Он разыгрывает перед тобой комедию.

Вернер (зло, тоном, полным намеков). А ты? Разве ты меня не разыгрываешь? (Отцу.) Ответьте... Вы будете менее несчастны?..

Отец. Не знаю.

Вернер (отцу). Посмотрим.

Пауза. Отец и Лени неподвижны. Они напряженно ждут.

Иоганна. Один вопрос. Только один вопрос, а затем поступай как знаешь.

Вернер глядит на нее с мрачным и упрямым видом.

Отец. Подожди, Вернер.

Вернер отстраняется от Библии. Его нечленораздельное ворчание можно принять за согласие.

Что за вопрос, Иоганна?

Иоганна. Почему Франц избрал затворничество?

Отец. В этом вопросе много других вопросов.

Иоганна. Расскажите, что произошло.

Отец (с легкой иронией). Во-первых, война.

Иоганна. Да, но война была для всех. Разве остальные прячутся?

Отец. Тех, кто попрятались, вы не видите.

Иоганна. Значит, он воевал?

Отец. До конца.

Иоганна. На каком фронте?

Отец. В России.

Иоганна. Когда он вернулся?

Отец. Осенью сорок шестого.

Иоганна. Так поздно? Почему?

Отец. Он один уцелел из всего полка. Крадучись, прошел пешком через всю Польшу и оккупированную Германию. Однажды раздался звонок.

Раздается отдаленный и приглушенный звонок.

И вошел Франц.

В глубине, за спиной отца, в полумраке, появляется Франц. Он в штатском, еще очень молод, ему не более двадцати трех, двадцати четырех лет. Иоганна, Вернер и Лени в этих кадрах-воспоминаниях не видят персонажа, который возникает перед ними. Лишь тот, кто непосредственно вспоминает — отец, в первых двух кадрах-воспоминаниях, и Лени с отцом в третьем кадре, — повернутся к тому, с с кем будут говорить. Интонации актеров в кадрах-воспоминаниях приглушены, жесты как бы нереальны, все должно звучать словно издалека, даже в бурных сценах, для того чтобы подчеркнуть время, отдаляющее прошлое от настоящего. В данный момент отец не видит Франца.

В правой руке Франца раскупоренная бутылка шампанского; зритель увидит ее только в тот момент, когда он будет пить. Бокал на столе заставлен каким-либо предметом.

Иоганна. Он сразу заперся?

Отец. С первого дня не выходил из дому. А год спустя поднялся наверх и заперся.

Иоганна. Весь тот год вы виделись каждый день?

Отец. Почти каждый день.

Иоганна. И что он делал?

Отец. Пил.

Иоганна. А что говорил?

Франц (далеким, безжизненным голосом). Здравствуй, до свидания. Да. Нет.

Иоганна. Ничего больше?

Отец. Ничего. Только однажды. Поток слов, смысл которых я не мог уловить. (С горьким смехом.) Я был в библиотеке и слушал радио.

Треск радиоприемника, позывные. Все звуки приглушены. Голос диктора: «Слушайте последние известия. В Нюрнберге международный военный трибунал приговорил маршала Геринга...»

Франц выключает приемник. Когда он передвигается, то все время остается в тени.

(Вздрагивает, быстро оборачиваясь.) Что ты делаешь?

Франц глядит на него мертвым, ничего не выражающим взглядом.

Я хочу знать приговор.

Франц (через всю сцену, циничным и мрачным тоном). Висельник — чего ждать приговора. (Пьет.)

Отец. Откуда ты знаешь?

Франц молчит.

(Иоганне.) В те времена вы еще не читали газет?

Иоганна. Нет. Мне еще не было двенадцати.

Отец. Все газеты были в руках союзников. «Мы немцы, значит мы виновны; мы виновны, потому что мы — немцы». И так каждый день, на каждой странице. Какое-то наваждение! (Францу.) Восемьдесят миллионов преступников: какая чушь! В лучшем случае их было полсотни. Так пусть их повесят, а нас оправдают: это был бы конец кошмара! (Повелительно.) Доставь мне удовольствие, включи приемник.