— Я думала, что все грозные каштильтеки… значительно старше!

При этом девушка лукаво мне подмигнула.

— Моя прекрасная сеньорита — отвечаю я, слегка касаясь грациозных пальчиков, — мы с вами поладим на славу!

Чарующе улыбаясь индеаночка оглядела меня с ног до головы, являя собой чистый сладкий мед. А щечки у нее нежные, словно персики, так и хочется прижаться к ним губами. Скоро мы договорились этим вечером встретиться у нее.

Несколько неудобно, нужно будет договориться и нанять ее к себе служанкой к себе в Вера-Крус, настоящего дома там у меня нет, но должен мне кто-то печь кукурузные лепешки в моей хижине?

Вечером я уже нарезал круги, разыскивая ее жилище. Скоро я заметил свою принцессу стоящую у входа в обычную глинобитную хижину. Поздоровался, она отдернула входную занавеску, мы вошли, внутри было немного темновато, но видно, что больше никого тут нет.

И поскольку с церемониями было покончено, да и стояла передо мной дитя жаркого юга, где страсти кипят, а не кто-то там, мои руки нежно скользнули за точеную спину и приподняли девушку, а губы впились в нее в страстном поцелуе. Для проформы она издала приглушенный вскрик, но секунду спустя шустрый язычок уже орудовал между моими зубами. Но стоило мне попытаться перенести мою сеньориту на лежавшую в углу циновку, она тут же высвободилась со смешком и заявила, что стоит немного подождать, пока мы не выпьем немного пульке, а тем временем я должен буду кое-что объяснить ей.

— Нет нужды в никаких объяснениях, — прорычал я, но Пани, вильнув своими прелестными ягодицами, заняла безопасную позицию, предостерегающе воздев пальчик в ответ на попытку ее преследовать. Я же пожирал глазами длинные стройные ноги, округлый задок, осиную талию и совершенство крепкой девичьей груди, открывшиеся моему взору.

Если бы вы видели эту озорную малышку, изображающую притворный гнев, то вас бы разодрали надвое желание завалить ее прямо на месте или же смахнуть сентиментальную слезу. Я не сделал ни того, ни другого: обожая, как всякий мужчина, хорошие представления, я не имею ничего против того, чтобы поиграть в "подожди немного" с этой юной кокеткой, знающей свое ремесло.

— Буду паинькой, валяй- сказал я удобно устраиваясь и принимая тыквенный стаканчик с пульке. Только пить я остерегусь.

Моя сеньорита игриво хлопнула меня по животу, изобразив самую развратную улыбку. Далее она начала мне излагать свои пожелания. Слушая ее веселое щебетание и озорной смех, я проникался все большей симпатией к сеньорите Пани. Ничего сверхъестественного, все реально.

— Так Вы имеете удовольствие видеть меня у себя в Веракрусе! — радостно заявила она.

— И это все, что меня интересует, моя маленькая поклонница стеклянных ожерелий, — говорю я, обвивая рукой ее шею, когда мы снова устроились на циновке.

— Слизывай мед, чужестранец, и не задавай вопросов- заявила моя индейская принцесса. И вскоре в темной комнате раздались томные вздохи и стоны, иногда прерываемые площадными ругательствами. Меня это очень даже устраивало — ничто мне так не по душе в прекрасном поле, как ненасытность, особливо, когда речь идет о девчонке сильной и гибкой, словно дикая пантера.

Это маленькое приключение безмерно вдохновило меня и скоро мое скромное жилище в Вера-Крусе украсилось прелестной новой служанкой.

Касик тотонаков все больше и теснее сотрудничал с нами, обещая стать нам "братом". Конечно, эти тотонаки сильно боялись Мотекусомы, который мог в любую минуту обрушиться на них с многочисленным войском ацтеков. Во всяком случае, они сделали все, чтобы породниться с нами: привели восемь своих девушек, все дочери касиков, в богатых уборах и с множеством украшений, и передали их испанским командирам в жены.

Одна из них, племянница толстого касика, богатая наследница, была предназначена самому Кортесу, который принял ее с радостью, но заявил, что, прежде всего, и девушки, и весь народ должны отказаться от своих идолов и стать христианами. Все их мерзости, сказал Кортес, должны быть немедленно прекращены; тогда только мы с ними породнимся и впоследствии наградим их многими новыми землями. Но касики, жрецы и знатные индейцы с ужасом возопили, что им невозможно остаться без своих идолов и жертвоприношений, так как это их божества, которые всегда и все время давали им и урожаи, и мир, и все необходимое.

"Мы не верим, — говорили тотонаки, — мы боимся".

Но и веселится они тут тоже любят, да и выпить не дураки. В дни празднеств они приносили служителям храмов кур, собачек и перепелок, приносили свое вино и хлеб, и все напивались допьяна. Покупали для торжества охапки роз и сосуды с благовониями и с какао, а также фрукты. На празднествах часто раздавали гостям коврики, и устраивали дискотеки, те плясали на них днем и ночью, пока не падали от усталости или от хмельного.

Далее произошло все так же, как на острове Косумель: идолов разбили и осколки бросили вниз, по ступеням. А были эти жалкие идолы страшны лицом и уродливы телом. Перед многими идолами приносили в жертву гадюк и других змей, некоторым надевали на шею ожерелье из гадючьих хвостов, так что зрелище было омерзительное. Вой и плач индейцев тут же наполнили воздух; жрецы по-своему молились, чтобы повергнутые идолы не мстили им за поношение; кое-где засвистели стрелы оскорбленных тотонаков. Тогда испанцы схватили толстого касика, 6 жрецов и множество знатных индейцев, и Кортес объявил им, что их казнят, если они не заставят своих прекратить нападение. Это удалось. Сильно помогла наша помощница индианка Марина, она воззвав к небесам, указала на разбитые обломки и спросила местных — где же обещанная месть? Где наказание? Не будет его, так как эти боги ложные, а касику она между делом напомнила, что сделает с ним и его народом Мотекусома, если "каштилтеки" откажут ему в помощи. Все понемногу успокоилось.

Кортес велел четырем жрецам постричься, помыться, одеться в чистые белые одежды и заботиться о чистоте и красоте нового храма, ежедневно украшая его свежими зелеными ветвями, и служить изображению Богородицы. А чтобы они не ленились, и за ними был надзор, он поселил при храме нашего старого хромого инвалида, Хуана де Торреса, из Кордовы. А тот человек суровый, словно настоящий мужик из Челябинска! Но все меньше и меньше людей пригодных для битвы остается в нашем войске. Опять было приказано нашим плотникам сделать крест, также решено было также вместо ладана употреблять местные курения, а свечи выделывать из туземного воска, употребления которого местные индейцы не знали.

Если убрать у индийцев их идолов и кровавые жертвоприношения, то в остальном они живут сейчас и будут жить дальше, на радость католическим монахам, словно христианские подвижники, суровые аскеты. В своей жизни они довольствуются малым, столь малым, что едва имеют во что одеться и чем пропитаться. Еда у них до крайности скудная, то же можно сказать и об одежде; для сна у большинства и целой циновки не найдется. Прикрывшись ветхой накидкой, они ложатся спать, а проснувшись, уже готовы работать, им нет труда или помехи в том, чтобы как-то по-особому одеться или раздеться. Они терпеливы, чрезвычайно выносливы, покорны как овцы; не помню, чтобы я когда-либо замечал у них злопамятство; они смиренны, всех слушаются, то ли по необходимости, то ли по доброй воле, и умеют только служить, да трудиться. Каждый знает, как сложить стену, построить дом, свить веревку, все владеют такими ремеслами, большого искусства не требующими. Удивительно их терпение и выносливость: в болезнях тюфяком им служит жесткая земля, о белье и речи нет, в лучшем случае подстелят дырявую циновку, а под голову кладут камень или кусок дерева, многим же и голову не на что приклонить, так и лежат на голой земле. Дома у них очень маленькие, некоторые покрыты земляною кровлей, некоторые — соломой, иные похожи на келью святого отшельника и больше напоминают могилу, нежели дом.

ГЛАВА 8.

На следующий день была торжественная месса, при которой присутствовали все индейцы во главе с касиками и восемью девушками, которые тут же были окрещены, а затем и распределены между нами. Племянница касика, ныне донья Каталина, была очень некрасива, но Кортес принял ее, не морщась; зато другая, донья Франсиска, была очень хороша, и ее получил опять Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро. Как меня достали эти дележки. Наплевать мне на племянника Медельинского графа!