Сокровищница в свое время была естественной подземной пещерой. Стены, местами необработанные, тянулись далеко вперед. Люди халифа явно спускались сюда заранее: пещеру освещали лампы, свисающие с потолка. Хулагу улыбнулся, догадавшись, что спектакль с открыванием двери устроили ради него.

Он не обманулся в своих ожиданиях. Повсюду блистало золото, отлитое в слитки с мужской палец, а ведь это только начало. Хулагу нервно сглотнул, оценив размер пещеры, каждый закоулок которой набили полками и статуями. Сколько же отсюда унесли? Халиф наверняка что-то припрятал, отыскать другие сокровищницы и сундуки будет непросто. В любом случае зрелище впечатляло. В одной пещере ценностей хранилось больше, чем во всех подвалах Мункэ. Хулагу понимал, что вмиг стал одним из богатейших людей на свете, даже если отдаст брату половину этого добра. Он засмеялся, представив, сколько сокровищ у древних народов.

Халиф услышал этот смех и нервно улыбнулся.

– Если проверите по спискам, которые я вам представил, то увидите, что ничего не упущено. Речь идет о родном городе, и я не лукавлю.

Хулагу обернулся и положил руку халифу на плечо. Один из стражников встрепенулся, мгновением позже ему к горлу приставили меч. Царевич сделал вид, что ничего не заметил.

– Описанные сокровища ты мне показал. Они прекрасны. А теперь покажи истинные чудеса Багдада.

Халиф в ужасе уставился на улыбающегося Хулагу и молча покачал головой.

– Сожалею, но больше ничего нет.

Царевич схватил халифа за пухлую щеку и легонько потрепал.

– Точно?

– Клянусь, – ответил халиф и отступил от захватчика, который заговорил со своим воином:

– Передай Китбуке, чтобы поджег город.

Аль-Мустасим посмотрел вслед воину, который поспешил вверх по ступенькам, чтобы выполнить приказ, и его лицо перекосилось от ужаса.

– Нет!.. Хорошо, часть золота спрятана в садовом пруду. Это всё, слово даю.

– Слишком поздно, – посетовал Хулагу. – Я велел составить точный перечень дани, а ты не справился… Ты сам выбрал участь себе и своему городу.

Из складок одежды халиф вытащил кинжал, но царевич лишь отступил в сторону, а его свита вмешалась и выбила клинок из пухлых пальцев Аль-Мустасима. Хулагу поднял оружие и кивнул самому себе.

– Я велел тебе разоружиться, а ты не подчинился, – проговорил он. – Отведите его в маленькую комнату и держите там, пока мы не закончим. Я устал от его вздора и посулов.

Тащить грузного халифа вверх по лестнице нелегко, и Хулагу поручил это своей свите, а сам двинулся в пещеру осмотреть найденное. Китбука знал, что делать. Они с Хулагу составили план много недель назад. Единственной проблемой было спрятать багдадские сокровища до того, как разрушат город.

Зима в здешних краях выдалась мягкая, и тумены Хубилая обосновались на новых землях, расставив юрты. Из воспоминаний Субэдэя о походе на Русь ханский брат знал, что зима – лучшее время для атаки. Но империя Сун много южнее; следовательно, преимущества, которые дает монголам битва в стужу, сводятся к нулю. Войска свободно перемещались и в мороз, так что передышки в военных действиях ждать не стоило. Противника беспокоило то же самое. Монголы проникли на их территорию. Кто знает, когда они нанесут очередной удар.

Хубилай ждал, что придется сражаться за каждый шаг по сунской земле, но, казалось, их просто игнорируют. Куньмин отрыл ворота без боя, за ним Цюйцзин и Цяньсинянь. Неужели император так парализован вражеским нашествием? Вообще-то в эти края веками никто не вторгался, но разве уроки империи Цзинь могли пройти даром? На месте императора Хубилай вооружил бы каждого жителя и развязал тотальную войну – двинул бы миллионы против монгольской военной машины и постепенно стер бы ее в порошок. Именно таких действий он опасался. Утешало лишь то, что область Юньнань отделена от остальной части империи внушительной цепью гор и холмов. До ближайшего сунского города карты Хубилая показывали двести миль по пересеченной местности и никаких подробностей. Царевич нервничал и каждую неделю посылал дозорных на поиски серебряных рудников сунского императора. Поиски заняли больше времени, чем он рассчитывал. Дозорные в основном возвращались ни с чем или привозили пустые наводки, поглощающие время и силы. Целых два месяца не принесли результата, и Хубилаю пришлось двинуться на восток к гряде холмов, а в покоренных городах оставить небольшие отряды, чтобы поток провизии не иссякал.

Десять туменов и сопровождение лагеря медленно двинулись по сунским землям. Хубилай приказал Урянхатаю не забирать провизию, а покупать. В результате казна заметно истощилась. При разговоре орлок настаивал, что платить крестьянам цзиньским серебром – величайшая глупость, но Хубилай отказался это обсуждать и отослал его к туменам ни с чем. Он понимал, что излишне осаживает своего орлока, но не собирался распинаться перед тем, кто не желает его понимать. Горные поселения, большие и малые, оставались нетронутыми, потекли ежемесячные выплаты, и даже рядовые воины теперь ехали верхом, при каждом шаге своих лошадей звеня серебром. Цзиньские монеты они вешали на кожаных ремнях на шею или на пояс, как украшение. Увлеченные новой модой, воины помалкивали и гадали, что смогут купить на них в сунских городах. Только Урянхатай отказался от ежемесячных выплат, заявив, что пока он воюет, торгашом Хубилай его не сделает. Под злым взглядом орлока Хубилаю захотелось лишить его звания, но он сдержался, решив не поддаваться гневу. Урянхатай – опытный военачальник, такими не разбрасываются.

Тумены двигались медленно, хотя на холмах были тропы. Высокие горы пока маячили вдалеке, зеленые в пелене дождя. Ливни не стихали по нескольку дней, превращая глину в липкую кашу, в которой вязли повозки, и продвижение замедлялось еще сильнее. Войска ехали и брели вперед, женщины и дети хирели: скот забивали только для воинов. Единственным плюсом перехода оказались пастбища. Вечера Хубилай просиживал в подтекающей юрте с Чаби и Чинкимом, слушая, как Яо Шу читает стихи Омара Хайяма. В каждом городе царевич расспрашивал о солдатах и рудниках. Жители горного захолустья в крупные города почти не выбираются, и он вздохнул с облегчением, когда дозорные позвали его на ферму Он Чиана, отставного солдата. В присутствии вооруженных монголов Он Чиан разговорился и поведал Хубилаю о городе Гуйян, от которого всего лишь сорок миль до императорских казарм и серебряных приисков. По словам Он Чиана, такое соседство было совершенно не удивительно. Тысячи солдат жили и работали в Гуйяне, существующем исключительно ради рудников. Некогда Он Чиан служил там; он с удовольствием рассказывал о суровой дисциплине и демонстрировал свою кисть, на которой осталось лишь три пальца. Родиться возле Гуйяна значило умереть на приисках. Бедный город производил большое богатство. Еще никогда Он Чиана не слушали так внимательно. Хубилай сидел в маленьком домике и жадно впитывал каждое слово хозяина.

– Ты видел, как грунт поднимают на поверхность, а потом нагревают?

– Да, в больших печах, – ответил Он Чиан, раскурил трубку и с наслаждением приник к ее длинному мундштуку. – В печах, которые гудят так, что рабочие глохнут уже через несколько лет. Я бы не приближался к ним, а меня поставили в охрану.

– Говоришь, выкапывают свинец…

– Свинцовую руду вперемешку с серебром. Не знаю почему, но встречаются они вместе. Серебро – металл чистый, свинец из руды можно выплавить. Я видел, как из серебра отливают слитки. Нас заставляли их сторожить, чтобы горняки и стружки не утащили.

Он Чиан пустился рассказывать о горняке, пытавшемся проглотить острую серебряную стружку, и Хубилаю стало плохо. Вероятно, о технической стороне процесса ветеран был осведомлен всяко лучше монгольского царевича, и в его болтовне проскальзывало немало ценного. Гуйянская шахта явно была крупной, а город существовал исключительно для добычи руды. Хубилай рассчитывал на нечто поменьше, но Он Чиан говорил о тысячах горняков, которые, день и ночь орудуя молотом и киркой, набивают императорскую казну. Отставной солдат хвастал, что в империи есть еще семь таких шахт, но Хубилай счел это фантазией. На двух богатых приисках работали родственники Он Чиана. Восемь огромных приисков разрабатывают, руду переплавляют в монеты – такого богатства Хубилай представить себе не мог.