Внезапно фейерверк исчез, смененный огромным лицом: дочерна загорелым, с зубами столь белыми, что на них больно было смотреть, с глазами, неразличимыми за тонированными очками авиатора. Ник попытался сообразить, почему телевизор переключился сам собой и ведущего какой именно телеигры он видит, но тут лицо сказало: «Ник!» Ник вытаращил глаза.

– Джек Бейн. Все в порядке? Вопрос прозвучал так настоятельно и тревожно, как если бы Джек ожидал, что Ник ответит: «Нет, Джек, не все. Все далеко не в порядке. И тебе, твоей семье и собаке придется за это дорого заплатить».

– Да, – придя в себя, сказал Ник, – все отлично. Спасибо.

– Поверить не могу, что не сумел лично встретить тебя в аэропорту. – Нику осталось лишь толковать эту фразу как ему заблагорассудится. – Джефф ждет не дождется встречи с тобой. Как только освобожусь, сразу подскочу к тебе в отель. Вот мой домашний номер, звони в любое время, хоть в полночь, хоть когда. Когда угодно. Я это серьезно – договорились?

– Договорились, – сказал Ник. Полчаса спустя они остановились перед отелем. Не перед «Пенинсулой», где заказывала номер Гэзел, а перед «Энкомиумом» – обсаженным пальмами, воздушным, с бьющим внутри гигантским фонтаном работы Ицека Макклеллана. На тротуаре Ника поджидал заместитель управляющего.

– О, мистер Нейлор, а мы ждем вас, ждем. Управляющий просил передать вам искреннейшие сожаления, что ему не удалось встретить вас лично, А эти дамы, – спросил он, оглядев трех обступивших Ника крепких женщин, – с вами?

Ник сказал, что с ним.

– Вы все остановитесь в одном номере?

– О нет, – ответил Ник.

– Тогда прошу за мной.

Багаж Ника испарился. О том, чтобы зарегистрироваться в отеле, никто и не вспомнил. Заместитель управляющего вручил Нику магнитную карточку, позволявшую пользоваться его, Ника, личным лифтом, и поднялся с ним в этом лифте – наружном, стеклянном – в колоссальных размеров пентхауз с утопленной в пол мраморной ванной, камином, балконом, водопадом и необъятной, уже разобранной постелью. На стенах висели работы Хокни, подлинники. Посреди номера Ника ожидал его персональный лакей, молодой азиат в безупречном фраке, державший серебряный поднос с водкой «Негрони» Е наполненном кубиками льда стаканчике «баккара». Ничего не скажешь, встретить умеют

– Мы позволили себе, как только узнали, что вы прибываете, позвонить в ваш офис и навести кое-какие справки, – сообщил заместитель управляющего. – Разрешите наполнить для вас ванну? – спросил лакей. Зазвонил телефон.

– Можно я? Номер мистера Нейлора. Да, пожалуйста. Это вас, сэр. Мистер Джек Бейн из АТД.

– Ник? Джек. Все нормально?

– Да, Джек. Все хорошо.

– Ты уверен?

– Да вроде бы.

– Ты там подписывай все подряд. И ни о чем не думай. Так это что же – все задаром? Какой хороший город!

– Если тебе что не понравится, непременно позвони мне, – сказал Джек.

– Что бы то ни было. Или если проснешься ночью и захочешь поговорить. Я буду здесь. Я знаю, что такое оказаться одному в чужом городе. Запиши номер, это телефон на столике у моей кровати. Он известен всего трем людям на свете. Майклу Эйзнеру, Майклу Овицу, ну и Джеффу, конечно, а теперь и тебе. Да, еще моей матери, выходит, всего пятерым. У тебя мать есть? Они просто чудо, верно? Увидимся за завтраком. Хайфон там?

– Кто?

– Лакей. Тебе что, не предоставили лакея? Иисус Христос на роликах, что там творится?

– Это вы Хайфон? – спросил Ник у лакея. – Да, Джек, он здесь.

– Дай-ка мне его.

– Он хочет с вами поговорить, – сказал Ник, протягивая трубку. Хайфон, множество раз повторив отрывистое «да, сэр», положил трубку.

– Вы позволите прислать вам массажистку, сэр? Она очень хорошая. Превосходно обучена.

– Ну-у…

– Тогда я пришлю.

– Хайфон, – сказал Ник, – можно задать вам вопрос?

– Да, сэр.

– Мистер Бейн, он что, как-то связан с этим отелем?

– Все гости АТД и ее клиенты из других городов останавливаются в «Энкомиуме».

– Понятно, – сказал Ник.

– Так я пришлю Берни.

Ник сидел в шезлонге, потягивал водку «Негрони» и смотрел, как за Санта-Моникой опускается в океан солнце. «Кампари» и водка уже начали вливать в его члены приятную вялость, когда Хайфон стукнул в дверь и объявил о прибытии Берни. Она вошла с широкой калифорнийской улыбкой – «всем привет!» – миловидная, мускулистая блондинка лет двадцати пяти, в белом обтягивающем «боди» с треугольным вырезом. Те несколько раз, что Ник подвергался массажу – это не были «массажные» салоны, – он неизменно чувствовал себя неуютно, но Берни с ее дружелюбием и непосредственностью быстро избавила его от ощущения неловкости, и вскоре он уже лежал в чем мать родила на наклонном столике, накрыв укромные места полотенцем. Она предъявила ему массажное меню – шведский, шиацу, с горячим маслом, тибетский и т. д., – настоятельно порекомендовав нечто, именуемое НМТ, то есть нервно-мышечную терапию, разработанную, по ее словам, израненным ветераном Вьетнама, который разочаровался в западной медицине и стал изучать восточные методы целительства. Приятного в этой терапии было мало, напротив, Ник испытывал резкую, до стона и зубовного скрежета, боль, пока Берни месила кулаками его позвоночник, сдавливала коленями шею и ягодицы, корежила локтями грудную клетку, исщипав под конец кожу так, что та начала гореть, – это чтобы вызвать приток крови к поверхности, пояснила она. Последнюю пытку она называла «bindegewebs», а изобрели ее немцы – nattlrlich. Берни вставила в магнитофон кассету под названием «Океанические адажио» – музон в стиле «нью-эйдж», состоящий из воплей горбатых китов и синтезированной музыкальной тарабарщины, в общем довольно приятный, поскольку он отвлекал Ника отболи. В конце концов, плотно прогладив большими пальцами ободы его глазниц, отчего в глазах полыхнул свет – оскорбленный отзыв зрительных нервов, – Берни подтянула Ника к краю стола, перевернула на живот и приладила к свесившейся вниз голове «лицевую повязку». Поскольку ноги Ника находились теперь выше головы, в пазухах носа вскоре начала застаиваться кровь и нос заложило, как при сильной простуде. Берни, склонившись над головой Ника, принялась за его ягодицы, груди девушки терлись о его затылок. Туда-сюда, туда-сюда. Спустя несколько минут Ник принялся отсчитывать числа назад от ста, каждый раз вычитая семерку, – метод отвлечения от неуместных мыслей, усвоенный им давным-давно. Он лежал, свесив лицо вниз, похрюкивая забитым носом, точно натасканная на трюфели свинья, и слушая, как орут, кувыркаясь в глубинах, киты.

– Тебе нравится музыка, Ник?

– Даррр.

– Люблю китов. Самые величественные из всех тварей, правда?

– Прррвд.

– Поверить не могу, что японцы собираются снова открыть на них охоту.

– Пидррры.

– Знаешь, здесь с этим словом следует быть поосторожнее.

– Прррвд?

– Ты когда-нибудь купался с дельфинами, Ник?

– Никрррд.

– А мы с моим дружком купались пару недель назад. Ага. Дружок. Завуалированное предупреждение: «Не воображай лишнего. Я делаю свое дело, и только».

– К северу от Сан-Диего есть одно местечко, там можно за девять долларов поплавать с дельфинами. Мы с Марком съездили туда на его мотоцикле. У него «харлей-дэвидсон». Большой? Берни имела обыкновение обращать в вопрос любую фразу, даже простейшее повествовательное предложение – вдруг собеседник чего-то не понял.

– Он служит здесь, во флоте. В «Морских львах»? Чего он там делает, никогда не рассказывает. В общем, ему не хотелось плавать с дельфинами, а мне очень, так что мы все же поплавали. У них такая невероятно мягкая кожа, а дышат они, как будто поют? Вот так: «Пуууш». Такой примерно звук. Знаешь, это так чувственно? Кататься на них, держась за плавник? Почти как… – Берни вздохнула. – Марку они не понравились. Он все время от них отпихивался. А тамошний хозяин рассердился и говорит: «Шел бы ты отсюда», а Марк сказал, что закинет его прямо к дельфинам.

Еще одно предупреждение: «Дружок у меня вспыльчивый, хорошо обученный профессиональный убийца. Так что ты руки-то не распускай».