- Добро пожаловать домой, Шумный, - приветствовал он Райслинга. - Ты трезв или мне самому расписаться в книге?

- Шкипер, как можно надраться местным клопомором? Он расписался и пошел вниз, волоча аккордеон. Десятью минутами позже он вернулся.

- Капитан, - заявил он мрачно, - барахлит второй двигатель. Кадмиевые поглотители покорежены.

- При чем здесь я? Скажи чифу.

- Я сказал, но он уверяет, что все будет о'кей. Он ошибается. Капитан указал на книгу.

- Вычеркивай свое имя и вали отсюда. Через тридцать минут мы поднимаем корабль.

Райслинг посмотрел на него, пожал плечами и снова пошел вниз.

До спутников Юпитера пилить долго; керогаз класса "ястреб", прежде чем выйти в свободный полет, обычно продувается три вахты. Райслинг держал вторую. Глушение реактора в те времена производилось вручную с помощью масштабного верньера и монитора контроля опасности. Когда прибор засветился красным, Райслинг попытался подкорректировать реактор безуспешно.

Джетмены не ждут - потому они и джетмены. Он задраил заглушку и взялся выуживать "горячие" стержни щипцами. Погас свет, Райслинг продолжал работу. Джетмен обязан знать машинное отделение, как язык знает зубы.

Райслинг мельком глянул поверх свинцового щита в тот момент, когда погас свет. Голубое радиационное свечение ему ничуть не помогало; он отдернул голову и продолжал удить на ощупь.

Закончив работу, он воззвал в переговорную трубу:

- Второй двигатель накрылся. И, задницы куриные, дайте сюда свет!

Свет там был - аварийная цепь, - но не для него. Голубой радиационный мираж был последним, на что отреагировал его зрительный нерв.

Пока Пространство и время, крутясь, ставят звездный балет,

Слезы преодоленных мук серебряный сеют свет.

И башни истины, как всегда, охраняют Большой канал,

Никто отраженья хрупкие их не тронул, не запятнал.

Народа уставшего плоть и мысль сгинули без следа,

Хрустальные слезы былых богов вдаль унесла вода,

И в сердце Марса не стало сил, и хладен простор небес,

И воздух недвижимый пророчит смерть тем, кто еще не исчез...

Но Шпили и Башни в честь Красоты слагают свой мадригал,

Придут времена, и вернется она сюда, на Большой канал!

(Из сборника "Большой канал", с разрешения

"Люкс Транскрипшин, Лтд", Лондон и Луна-сити.)

На обратной петле Райслинга высадили на Марс в Сухих Водах, ребята пустили шляпу по кругу, а шкипер сделал взнос в размере двухнедельного заработка. Вот и все. Финиш. Еще один космический боз, которому не посчастливилось рассчитаться сразу, когда сбежала удача. Один зимний месяц - или около того - он просидел в Куда-Дальше? с изыскателями и археологами и, вероятно, смог бы остаться навсегда в обмен на песни и игру на аккордеоне. Но космонавты умирают, если сидят на месте; он заполучил место на краулере до Сухих Вод, а оттуда - в Марсополис.

Во времена расцвета столица была хороша; заводы окаймляли Большой канал по обоим берегам и мутили древние воды мерзостью отходов. И так было до тех пор, пока Трехпланетный договор не запретил разрушение древних руин во благо коммерции; но половина стройных сказочных башен была срыта, а оставшиеся приспособлены под герметические жилища землян.

А Райслинг так и не увидел этих перемен, и никто не сказал ему о них; когда он вновь "увидел" Марсополис, он представил его прежним, таким, каким город был до того, как его рационализировали для бизнеса. Память у Райслинга была хорошей. Он стоял на прибрежной эспланаде, где предавались праздному покою великие Марсианской Древности, и видел, как красота эспланады разворачивается перед его слепыми глазами - льдисто-голубая равнина воды, не движимая прибоем, не тронутая бризом, безмятежно отражающая резкие яркие звезды марсианского неба, а за водой - кружево опор и летящие башни гения, слишком нежного для нашей громыхающей, тяжелой планеты.

В результате возник "Большой канал".

Неуловимая перемена в миропонимании, давшая ему возможность видеть красоту Марсополиса - где красоты больше не было, - повлияла не всю его жизнь. Все женщины стали для него прекрасными. Он знал их по голосам и подгонял внешность под звук. Ведь гадок душой тот, кто заговорит со слепым иначе, чем ласково и дружелюбно; сварливые брюзги, не дающие мира мужьям, даже те просветляли голоса для Райслинга.

Это населяло его мир красивыми женщинами и милосердными мужчинами. "Прохождение темной звезды", "Волосы Вероники", "Смертельная песня вудсовского кольта" и прочие любовные баллады были прямым следствием того, что его помыслы не были запятнаны липовыми мишурными истинами. Это делало его пробы зрелыми, превращало вирши в стихи, а иногда даже в поэзию.

Теперь у него была масса времени для размышлений, времени, чтобы точнее подбирать слова и трепать стихи до тех пор, пока они как следуют не споются у него в голове. Монотонный ритм "Реактивной песни" пришел к нему не когда он сам был джетменом, а позже, когда он путешествовал на попутках с Марса на Венеру и просиживал вахту со старым корабельным товарищем.

Когда все чисто, сдан отчет, вопросов больше нет,

Когда задраен шлюз, когда нам дан зеленый свет,

Зарплата - в норме, Бог - в душе, дорога - в никуда,

Когда кивает капитан, и грянул взлет, тогда

Верь двигателям!

Слушай рев,

Познай крушенье основ.

Почуй на твердой койке,

Что потроха все - в стойке,

Познай безумной дрожи власть,

Познай ракеты боль и страсть.

Познай экстаз ее! Отпад!

Стальные конусы торчат,

В них - двигатели!

В барах Венусбурга он пел новые песни и кое-что из старых. Кто-нибудь пускал по кругу шапку; она возвращалась с обычной выручкой менестреля, удвоенной или утроенной в знак признания доблести духа, скрытого за повязкой на глазах.

Это была легкая жизнь. Любой космопорт был ему домом, любой корабль личным экипажем. Ни одному шкиперу не приходило в голову отказаться поднять на борт лишнюю массу слепого Райслинга и помятого ящика с аккордеоном; Райслинг мотался от Венусбурга до Лейпорта, Сухих Вод, Нью-Шанхая и обратно, когда скулеж начинал доставать его.