И вот я вдруг наткнулся на золото! Его было столько, сколько я не смог бы заработать своим трудом даже за целый год, подумал я, хотя понятия не имел тогда ни о золоте, ни о его цене. Окажись рядом со мной отец, он наверняка смог бы объяснить мне, чего стоила каждая из этих монет.

Продолжая делать вид, что счищаю с колен прилипшую глину, я тем временем незаметно и более внимательно огляделся по сторонам.

Вокруг не было ни души. Это место повсюду было обсажено ивняком, чуть поодаль виднелись несколько дубов, за которыми начинались заросли кустарника. В слабом свете наступающего дня я не заметил каких-либо признаков присутствия людей, после чего решил более внимательно обследовать место своего падения. Ведь там, где я нашел две монеты, могло оказаться и три, и… четыре.

В лужице, из которой тонкой струйкой вытекала вода, я обнаружил нечто похожее на остатки сгнившего кожаного кошелька или мешочка. После того как я немного покопался в жидкой грязи, у меня в руках оказалось еще три кусочка золота, а через минуту еще один.

Это уже была огромная сумма денег. Я разровнял грязь ногой, раз-другой огляделся по сторонам и тяжелой походкой усталого человека продолжил путь, останавливаясь время от времени, чтобы снова и снова оглядеться по сторонам.

Приблизившись к очередной яме, заполненной водой, я остановился, чтобы отмыть зажатые в руке монеты от грязи. Шесть золотых монет! Это было целое состояние!

Две монеты оказались римскими. Похоже, некий дюжий легионер проходил по этой дороге, возвращаясь с поля брани, и, опасаясь встречи с противником, решил закопать свое золото. Должно быть, он погиб в схватке, поскольку не вернулся за своими монетами.

Каким же прочным оказался кожаный кошелек, если он столько лет пролежал под плотным слоем земли и все еще не сгнил до конца! Впрочем, этот кошелек мог случайно обронить какой-нибудь путник в более позднее время. Но кем бы ни был обладатель этого кошелька, его давнишняя утрата обернулась ценным даром для меня.

Теперь передо мной встал новый вопрос: что воспоследует, когда я явлюсь домой с шестью золотыми монетами?

Каким-либо обманным способом или ловким мошенническим приемом эти монеты, безусловно, у меня отберут. Бедные люди, и даже йомены[1], к сословию которых принадлежал и я, имели очень мало шансов для защиты своих прав. Для этого было создано множество хитроумных законов, поэтому бесчестные мошенники наверняка найдут какой-либо коварный способ лишить меня находки.

Я был фригольдером, свободным землевладельцем, и жил в собственном небольшом владении на самом краю болот. Это был небольшой участок земли, подаренный моему отцу за его боевые заслуги. Мне принадлежал также и весьма обширный участок болот, но это была, в сущности, бесполезная собственность, там можно было разве что ловить угрей да иногда скашивать небольшое количество травы.

Вплотную к моему владению прилегал небольшой участок хорошей, плодородной осушенной земли, на которую я давно положил глаз. Теперь эта земля могла бы стать моей, да и другая тоже, если бы они были выставлены на торги.

Однако если бы я появился на торгах и начал расплачиваться золотом, то дал бы тем самым повод для сплетен и пересудов доброй половине жителей графства, поэтому мне предстояло хорошенько подумать, как наилучшим образом решить эту проблему.

Именно тогда я и вспомнил о некоем человеке из Стамфорда, слывшем ученым мужем и книгочеем. Случайный прохожий, с которым я разговорился на улицах Чаттериса, много чего рассказал мне о нем. И в частности о том, что это весьма любознательный человек, который готов прошагать несколько миль, лишь бы увидеть руины какой-нибудь древней крепостной стены или монастыря.

Фамилия этого человека была Хазлинг. Иногда он покупал различные старинные предметы, которые находили ремесленники или землевладельцы. По слухам, он также писал научные статьи о подобных находках и читал лекции в Кембридже.

По-видимому, это был добрейший и обходительнейший человек. Мне рассказывали, что однажды он заплатил целую гинею за обыкновенный бронзовый топорик, найденный кем-то в поле. Этим и объясняется мое решение отправиться в Стамфорд.

Когда утром я отыскал жилище ученого, моему взору предстал не какой-нибудь великолепный особняк, а скромных размеров уютный коттедж в окружении высоких деревьев с пышной кроной, а позади дома находилась лужайка с подстриженной травой. Повсюду были высажены цветы, и птицы чувствовали себя здесь вполне вольготно.

Я постучал в дверь. На мой стук вышла женщина в белом чепце, весьма миловидная — судя по всему, ирландка, — но она не удостоила меня приветливой улыбкой, и я понял, что причиной тому моя простая одежда грубого покроя.

Когда я сказал, что пришел к Коувени Хазлингу по делу, она, видимо, не поверила. Однако стоило мне упомянуть о некой старинной вещице, которую я хотел бы ему показать, как дверь сразу же широко распахнулась, и незаметно для себя я очутился в кресле с чашкой чаю в руке, хотя я предпочел бы держать в руке стакан крепкого эля.

Весь кабинет Коувени Хазлинга был завален какими-то бумагами и книгами, а лежащий на столе череп с трещиной? — рассекающей его на две равные половины, взирал на меня своими пустыми темными глазницами. Рядом с черепом я заметил бронзовый топорик… тот самый.

У меня в голове созрел вопрос: а не этим ли самым топориком был некогда рассечен череп некоего его обладателя, когда появился Хазлинг. Кивнув мне в знак приветствия, он устремил на меня свой пытливый взгляд.

— Так, так, молодой человек, — сказал он, склонив голову набок, — значит, у вас ко мне какое-то дело?

— Да, сэр. Я слышал, вы интересуетесь старинными вещами.

— А вам удалось что-нибудь найти? — У Хазлинга загорелись глаза, как у ребенка. — Так что же это? Ну-ка, давайте, показывайте!

— Я хотел бы вас только попросить сохранить это в тайне. Я должен иметь себе от этого профит.

— Профит?! Вы говорите, профит? Да прежде всего вы должны подумать об истории, молодой человек, об истории!

— Об истории могут думать такие люди, как вы и подобные вам, которые живут в таких прекрасных домах. А лично меня заботит профит, поскольку я не живу в таком доме.

— Вы из сословия фригольдеров?

— Да, и владею небольшим наделом.

— Ясно, ясно. Да вы усаживайтесь поудобней. Как я понимаю, вы что-то принесли с собой? Известны ли вам дороги, по которым следовали римляне?

— Да, известны, а также известны мне и дамбы, и запруды, и возведенные ими стены и прочие земляные укрепления. Я даже могу отличить пол, украшенный римской мозаикой.

— Молодой человек! Похвально! Вы бы могли сослужить добрую службу мне, а также и своей стране! Все то, о чем вы говорите… упомянули… необходимо во что бы то ни стало сохранить. Ведь это часть нашего общего исторического наследия!

— Да, конечно. Но в данный момент я думаю прежде всего о моем собственном наследстве. Могу я наконец попросить вашего внимания?

— Конечно, конечно.

Я достал из кармана первую монету, которую он с благоговейным восторгом взял у меня из рук и поспешил к окну, чтобы получше разглядеть. Голос его дрожал от радостного возбуждения.

— Вы хотите это продать, не так ли?

— Да, хочу.

— А есть у вас еще монеты? Или только эта одна?

Я заколебался, не зная, что ответить, а он, не скрывая лихорадочного блеска глаз, продолжал:

— Вы просили сохранить нашу сделку в тайне. Я обещаю.

— Всего у меня есть шесть монет, но все они разные.

— Я был бы весьма удивлен, если бы было иначе. Римская армия состояла из легионеров разных стран, а кроме того, они прошли через многие страны и воевали в разных местах. А кроме того, они играли на деньги между собой.

— Я захватил с собой еще одну монету.

Хазлинг взял вторую монету, снова отошел к окну и, вернувшись, сел за свой стол.

Комната была обставлена в соответствии с тогдашней модой, хотя многие предметы являли собой образцы старинного обихода. Когда я вошел в дом, то обратил внимание на стоявшее на лестничной площадке кресло-сундук — тяжелый и громоздкий предмет, который даже двое сильных мужчин едва ли смогли бы сдвинуть с места. А вот рядом со столом стояло три стула более современного стиля, обтянутые кожей и с высокими спинками.