Внутри жилищ неожиданно оказалось просторно и даже уютно, хоть и темновато – свет проникал лишь сквозь распахнутую дверь да в отверстие для выхода дыма. Зато очаги казаки растопили сразу, как только осмотрелись. Как проводник и говорил, селенье оказалось покинутым – в землянках валялся нехитрый скарб да гнили оленьи шкуры, а кое-где, ближе к околице, белели разбросанные человечьи кости.

– Зверье обглодало, – перекрестившись, покачал головой священник. – Надо бы похоронить, а то нехорошо как-то.

– Да, нехорошо. – Иван согласно кивнул и понизил голос: – Одначе те, чьи кости, ведь нехристи… как их погребать будем? Просто так, что ли, зарыть?

– А про то, друже, у остяка нашего спросим, – неожиданно заявил отец Амвросий. – Пущай по-своему упокоит, хоть и нехристи, а все ж – люди. Негоже так-то…

Обернувшись, Еремеев махнул рукой уже начинавшим ставить частокол казакам:

– Эй, парни. Как закончите – соберите кости.

Вдруг услыхав девичий смех, атаман обернулся, увидев возвращавшихся из лесу девушек: их водил Маюни, показывал какие-то пахучие травы – хоть как-то заменить соль, запасы которой таяли прямо на глазах.

Настя подошла ближе, сверкнула глазищами карими – видать, услыхала приказ. Волоса ее, как всегда распущенные – не отросли для кос еще… а скорее, девчонке самой не хотелось косы, – связывала лента из оленьей кожи, на плечи, поверх рубахи, была накинута старая малица с изящным узорчатым рисунком:

– Вот… одежонку в избе нашла. Как раз!

Стоял легкий морозец, девчонки пришли из лесу веселые, разрумянились, трав нужных мешками набрали и собрались завтра за морошкой идти.

– Ой, ягод там, на болоте, много – страсть! – похвалившись, Настя понизила голос: – Ты, атамане, мужиков-то от работы не отвлекай. А костяки мы соберем, чего ж.

Еремеев повел плечом:

– Ну, собирайте, раз такое дело. А ты, Маюни, скажешь, как соплеменников твоих схоронить.

Парнишка сурово сдвинул брови:

– В лес надо нести, да-а.

– Так отнесем!

– А потом… в бубен бить буду. Один. Не надо, чтоб видели…

– Не надо – так не надо, – махнул рукой атаман. – Как скажешь.

Все принялись за дело: девушки собирали разбросанные по стойбищу кости в большие плетеные корзины, найденные тут же, в деревне, мужчины вплотную занялись частоколом и починкой землянок, рубили да таскали бревна, благо лес был – вот он, здесь, перекрывали в два наката крыши, обкладывали дерном – чтоб зимой, даже в самую лютую стужу, в землянках держалось тепло.

Молодой атаман деятельно руководил всеми, а то и сам подставлял плечо:

– А ну, братцы, ухнем! И-и-и… раз!

Девчонки унесли собранные кости в лес, к старому ельнику, куда указал проводник. Вернувшись, разложили костры да принялись готовить ужин – на всю артель. К тому времени специально выделенные Еремеевым казаки уже натаскали из реки рыбы и даже запромыслили кое-какую дичь. Вернулись довольные:

– А ничо! Зверья да рыбы здесь много, перезимуем, не пропадем. Эх, еще бы хлебушка!

Иван скривился: с хлебушком дела обстояли ненамного лучше, чем с солью, – прихваченных с собою в путь запасов муки хватало еще примерно на месяц, и то – затянув пояса. Ну, хоть дичи, да рыбы, да ягод – было. Хватало с избытком!

– Атамане… – потянул кто-то Ивана за руку.

Хм… кто-то? Настена… кто же еще? Только вот обозвала как-то не так, обычно кликала без обиняков Иваном, а тут, вишь ты, – атаман. Хорошо, не господине… Что-то случилось, верно, да и лицо у девчонки какое-то не такое… испуганное… или напряженное, что ли.

– Случилось что, дева?

– Отойдем вон, за сосенки. Покажу кой-чего.

Молодой человек махнул рукою:

– Пошли, только быстро. С обедом-то что?

– Варится. Идем.

Они отошли в сосняк, начинавшийся сразу за околицей, а дальше разбавляемый осиной, березою, лиственницей да хмурыми темными елями. В небе ярко сверкало солнышко, правда, уже не жарило, но кругом вкусно пахло смолою. Невдалеке гулко куковала кукушка, а где-то над самой головой деловито молотил дятел.

– Ну, – в нетерпении обернулся идущий впереди Иван. – Чего у тебя?

– Вот… – Покусав губы, девушка вытащила из взятой с собою корзинки… белый человеческий череп и берцовую кость!

– Господи, – перекрестился атаман. – Ты чего мне-то их притащила? Неси вон Маюни, за ельник.

Настя сверкнула глазами, набычилась:

– Я отнесу. Но сперва взгляни…

– Да что там смотреть-то?!

– Посмотри, говорю!

Девушка сказала столь властно, будто была не дочкой посадского человека, а какой-нибудь столбовою боярышней! Попробуй ослушайся – исполняй!

– Видишь, Иване, как эти кости разбиты и обглоданы?

– Ну, вижу.

Молодой человек повертел в руках череп, скалившийся нехорошей улыбкою, побарабанил пальцами по пробитому виску:

– Пробили, да. Враги, эти самые колдуны, верно. Видать, палицей. А потом уж зверье постаралось – мертвяки-то в лесу долго не лежат, всяко приберет кто-нибудь: лиса, медведь, росомаха, да мало ли…

Настасья хмыкнула:

– Ты внимательней посмотри, ага! Вот, хоть кость взять… видишь, разбита…

– Ну, разбита…

– Да специально ее разбили, Господи! Умело! – не выдержав, повысила голос дева. – И череп – умело, чтоб мозг достать, высосать! И не звери то сотворили – люди!

– Постой, постой! – Иван поскреб шрам. – Так ты хочешь сказать – здесь людоеды водятся?

– Именно! – всплеснула руками Настя. – Битый час тебе это твержу, а ты все ну да ну… Не мычишь, не телишься.

– Ну, извиняй, – сунув кости в корзину, атаман развел руками. – Молодец, что заметила!

– А я вообще приметлива, – усмехнулась девчонка. – Так что делать-то теперь будем? Сторожу-то надобно посильней выставлять.

– Выставим. – Иван успокаивающе кивнул и взял Настасью за руку. – А остяк-то наш про людоедов ничего не сказал…

– Так надо спросить! Вот прямо сейчас пойдем и спросим…

– Эй, эй, – поспешно придержал он девушку. – Постой. Пусть сначала дела свои справит… Вон, слышишь – бубен?

– Слышу. Так ведь кости-то еще – не все. Скажем, еще нашли. Ну, пошли же!

Небольшая полянка средь суровых елей незаметно переходила в болото, еще не замерзшее, топкое, с высокой осокою и крупными оранжевыми ягодами сладкой подмерзшей морошки. Близ болота, перед разложенными в относительном порядке костяками, на корточках сидел Маюни и, склонив голову набок, мерно колотил в бубен сухой заячьей лапкой, найденной в оскверненной деревне Курум-пауль. Колотил и негромко, нараспев приговаривал:

– Ум-ма-а, ум-м-а-а, умм! Лети, лети, небесная утка, и ты, гагара, лети… Прими в свое лоно умерших, о Калтащ-эква, мать сыра земля, и ты, солнечная Хотал-эква, в последний раз озари их животворящими своими лучами, а ты, великий Нум-Торум, и ты, Корс-Торум, не гневайтесь на этих несчастных. Пусть примут их поля вечной охоты, пусть… Ум-ма-а, ум-ма-а, умм! Лети, небесная утка, и ты, гагара, лети… Умм!

Заслышав шаги, Маюни резко обернулся:

– Чужие люди! Вы зачем здесь?!

– Мы… нашли… Вот еще кости.

– Это хорошо. Сюда не ходите, в ельнике ждите, да-а. Я сам к вам подойду. Сейчас.

Положив бубен наземь, подросток поклонился костям и быстро зашагал к ельнику. Лицо его дышало необычайной серьезностью и даже казалось суровым.

– Смешной какой, – шепотом заметила Настя. – А вообще он добрый отрок… хоть и язычник.

– Принесли кости? – Подойдя, юный остяк поклонился. – Давайте. И уходите, да-а.

– Подожди, Маюни. – Атаман придержал парня за локоть. – Мы хотели у тебя кое-что спросить. Погляди-ка на кости внимательней. Что видишь?

– Да ничего не вижу. – Юноша явно уклонялся от прямого ответа. – Кости как кости. Спасибо, что принесли.

– Их кто-то обглодал, отроче! – повысил голос Иван. – И этот кто-то – явно не дикий зверь. Только не говори, что не знаешь.

– Не скажу. – Маюни помотал головой, словно бы прогоняя вдруг налетевшее на него какое-то злое наваждение, морок. – Я слышал… значит, они опять пришли. Вернее, их наслали сир-тя, да-а!