Душа корабельного мастера никогда не позволила бы ему испортить что-то в устройстве самого корабля; но душа прирожденного волшебника твердила ему, что он может заколдовать судно, вплести заклятие прямо в его мачты и корпус. И это, безусловно, было бы использование тайных знаний в самых лучших целях! Он был уверен, что это так. Даже если при этом он кому-то и навредил бы. Но навредить тому, кто наносит всем жителям островов такой огромный ущерб, было бы только справедливо! Выдра ни с кем не стал обсуждать свои планы. Если он что-то сделает неправильно, то учителя его тут ни при чем; им даже знать о его намерениях ни к чему. Он долго обдумывал, как ему поступить, прикидывал так и этак, очень осторожно составлял заклятие. Это было как бы отыскивающее заклятие наоборот: «заклятие утраты нужного направления», как он называл его про себя. Такой корабль будет, безусловно, отлично держаться на воде и слушаться руля, но никогда не будет слушаться руля так, как следовало бы.

Это было самое лучшее, что Выдра мог сделать, протестуя против использования таких хороших мастеров и такого хорошего корабля для грязных дел. Он был доволен собой. Когда корабль спустили на воду (и все шло прекрасно, ибо волшебство должно было сработать, только когда судно будет в открытом море), Выдра все-таки не сумел скрыть от своих учителей, что он сотворил. Разве мог он не рассказать о своей проделке этим несчастным старикам, простым повитухам, и тому молодому горбуну, который умел говорить с мертвыми, и той слепой девушке, которая знала столько подлинных имен вещей? Он рассказал им все, и слепая девушка радостно засмеялась, но старики дружно сказали: «Смотри! Будь осторожен! Не болтай лишнего и постарайся скрыться».

На службе у Лозена был один человек, который называл себя Легавым, потому что, как он говорил, у него особое чутье на всякие колдовские штучки и он всегда выйдет на след колдуна или ведьмы. Он был обязан, например, обнюхивать еду и питье Лозена, а также его одежду и одежду приходивших к нему женщин — ибо все это могли бы использовать против него враги, точнее волшебники, находившиеся на службе у его врагов; Легавый также всегда внимательно осматривал боевые корабли своего повелителя. Корабль в такой опасной стихии, как море, становится порой очень хрупким и на редкость уязвимым для всяческих заклятий и колдовства. И как только Легавый взошел на борт новой галеры, он тут же кое-что почуял.

— Так, так, — сказал он, — и кто же автор? — Он подошел к рулевому колесу и положил на него руку. — Умно, — заметил он. — Но все-таки кто же автор? Похоже, какой-то новичок. — Он еще потянул носом воздух и с удовлетворением отметил: — Очень, очень умно!

Они пришли на улицу Корабелов уже в темноте. Ногами вышибли дверь и ввалились в дом, а Легавый, за плечами которого толпились вооруженные люди в боевых доспехах, сказал:

— Его. Остальных можете оставить в покое. — И прибавил, обращаясь уже непосредственно к Выдре: — Не вздумай бежать. — Но сказал это тихо и почти дружелюбно. Он чуял в юноше великую силу, настолько могущественную, что даже немного его опасался. Но горькая растерянность Выдры была слишком велика, а знаний и умений у него было еще слишком мало, чтобы он даже подумать мог о том, чтобы с помощью магии освободиться или хотя бы помешать этим людям проявлять такую жестокость. Он просто бросился на них и дрался, точно обезумевший зверек, до тех пор, пока они не стукнули его чем-то тяжелым по голове. Отцу Выдры они сломали челюсть, а мать и тетку избили до потери сознания, чтобы проучить и чтобы впредь не вздумали воспитывать таких «чересчур ловких» мальчишек. А потом они утащили Выдру прочь.

На узкой улочке ни одна дверь даже не приоткрылась. Никто не выглянул, чтобы посмотреть, что за шум, что происходит у соседей. И прошло немало времени после того, как вооруженные люди увели Выдру, когда кто-то из соседей все же решился выползти из своего логова и попытаться в меру своих сил утешить его родных. «Ах, какое проклятие — это волшебство!» — говорили они.

Легавый объявил своему хозяину, что человек, наложивший на корабль заклятие, находится взаперти и в надежном месте, и Лозен спросил:

— А на кого он работал?

— Он работал на вашей верфи, мой король. — Лозен любил, когда его так называли.

— Дурак, я желаю знать, кто велел ему наложить заклятие на мое судно?

— Это, похоже, была его собственная идея, мой король.

— Но откуда она взялась? Какой ему от всего этого прок?

Легавый только плечами пожал. Он не решился сообщить Лозену, как сильно ненавидят его люди.

— Так ты говоришь, он очень ловок? Можешь ли ты его как-то использовать?

— Я могу попробовать, ваше высочество.

— Ну так приручи его или уничтожь, — заявил Лозен и занялся другими делами, которые казались ему более важными.

Скромные учителя Выдры научили его быть гордым. И от всей души презирать тех волшебников, что работают на таких, как Лозен, позволяя страху или алчности превращать волшебство в злодеяние. С точки зрения Выдры, ничто не могло быть отвратительнее подобного предательства по отношению к своему искусству и мастерству. Так что его весьма беспокоило то, что презирать Легавого он не мог.

Его сунули в кладовую одного из тех старых дворцов, которые теперь считались собственностью Лозена. В кладовой не было окон, а дверь, прочная, дубовая, окованная железом и укрепленная заклинаниями, способна была помешать выбраться оттуда и гораздо более опытному волшебнику. Лозен содержал целую армию весьма искусных и могущественных магов.

Легавый, впрочем, отнюдь не считал себя волшебником. «Все, что у меня есть, это мой нос», — говорил он. Он каждый день заходил к Выдре посмотреть, как тот оправляется после удара по голове и вывиха плеча, и поговорить с ним. И был, насколько мог видеть Выдра, настроен по отношению к нему вполне дружелюбно.

— Если ты не захочешь на нас работать, тебя убьют, — сказал он. — Лозен не может держать у себя таких, как ты. Так что лучше тебе пойти к нему в услужение, если он предложит.

— Я не могу.

Выдра заявил об этом скорее с сожалением, чем с уверенностью. И Легавый посмотрел на него с уважением. Живя в доме правителя-пирата, он безумно устал от угроз, от хвастунов и грубых хамов.

— А в чем ты сильнее всего?

Выдра ответил не сразу. И, хотя Легавый ему почти нравился, он вовсе не собирался ему доверять.

— В изменении формы, — пробормотал он наконец неохотно.

— Неужели в настоящих превращениях?

— Нет, в обычных иллюзиях. Например, могу зеленый листок превратить в золотой слиток. Как будто.

В те дни еще не было определенных названий различных видов волшебства и магических искусств, да и связь между этими искусствами и умениями еще не была достаточно ясна. Еще не существовало, как говорили впоследствии мудрецы с острова Рок, никакой науки для тех знаний, которыми они обладали. Но Легавый отлично понимал, что его пленник просто скрывает свои таланты.

— Так, значит, сам ты не можешь ни во что превратиться по-настоящему? Или хоть понарошку?

Выдра пожал плечами.

Ему было очень трудно лгать. Он считал, что врет так неуклюже, потому что не имеет подобного опыта. Но Легавый был куда опытнее и умнее его. Он понимал, что магия сама по себе сопротивляется неправде. Плетение заклятий, фокусы, ловкость рук и сомнительные трюки с мертвецами — все это лишь подделка, а не настоящая магия. Это всего лишь отражение в зеркале истинного бриллианта; бронза, которая притворяется золотом. Все они лжецы, и ложь процветает среди них. Однако искусство магии, хотя его тоже можно использовать неправильно, имеет дело с тем, что истинно, реально, и те слова, которыми пользуются настоящие маги и волшебники, являются словами Истинной Речи. Так что настоящим волшебникам обычно очень трудно соврать, особенно в том, что касается их искусства. В душе они всегда сознают, что любое сказанное ими лживое слово способно переменить мир.