Однако ж защита, кою оказывали Падуанскому Доктору некоторые его доброжелатели, позволила ему совершенно не считаться с подобными злопыхательствами и даже притязать — и это в Эдинбурге, городе, прославленном своей нетерпимостью к колдунам и некромантам! — на опасную славу предсказателя будущего. Вскорости прокатились слухи, будто за определенную мзду (разумеется, немалую) доктор Баптиста Дамиотти готов поведать посетителям о судьбе отсутствующих друзей и даже показать их самих и то, чем они в настоящий момент занимаются.

Слухи эти докатились наконец и до леди Форрестер, достигшей уже той степени смятения духа, в котором страдалец готов пойти на что угодно и вынести все, что только ни потребуется, лишь бы неуверенность перешла в хоть какую-нибудь определенность.

Таковое состояние сделало леди Форрестер, обычно столь робкую и нерешительную, не менее отважной и упрямой, и вот однажды сестра ее, леди Ботвелл, была немало удивлена и встревожена, услышав от нее о твердом решении посетить этого чудесника и узнать у него судьбу пропавшего мужа.

В ответ леди Ботвелл возразила, что совершенно невозможно, чтобы столь дерзкие притязания иноземца могли бы основываться на чем-либо, кроме мошенничества.

— Я не страшусь, — отвечала покинутая жена, — подвергнуться насмешкам. И ежели есть хота бы один шанс из ста, что я могу получить какие-либо сведения о судьбе моего мужа, я не должна упустить этот шанс ни за что на свете.

Тогда леди Ботвелл попробовала указать ей на незаконность обращения к подобным источникам запретного знания.

— Сестра, — отвечала страдалица, — тот, кто погибает от жажды, не отвергнет воду, будь она хоть сто раз отравлена. Та, что страдает от неопределенности, должна искать сведений, хотя бы их предлагали силы нечестивые и дьявольские. Одна, без спутников отправлюсь я узнать свой жребий, и сегодня же вечером узнаю его, и солнце, что поднимется завтра утром, найдет меня если и не более счастливой, то хотя бы более смиренной.

— Сестра, — сказала леди Ботвелл, — если ты и впрямь решилась на этот дикий шаг, то отправишься туда не одна. Если человек этот — обманщик, то волнение твое может помешать тебе раскусить его мошенничество. Если же, во что поверить я не могу, он и в самом деле обладает тем небывалым могуществом, на кое притязает, то тебе не придется одной сообщаться со столь сверхъестественными силами. Коли ты действительно решилась идти, я пойду с тобой. Но все же лучше передумай и откажись от замысла, выполнить котррый нельзя без греха, а весьма вероятно — и без опасности.

Бросившись в объятия сестры, леди Форрестер припала к ее груди и на сотни ладов благодарила за предложение пойти вместе с ней, однако меланхолическим жестом отвергла дружеский совет, коим это предложение сопровождалось.

Когда же спустились сумерки — таково было время, когда Падуанский Доктор принимал визиты тех, кто пришел искать его совета — две дамы покинули свои апартаменты на Эдинбургском Коннонгейте, одевшись на манер женщин низкого звания и закутав лица в пледы, как было принято носить их у этого сословия; ибо в те дни аристократии на положение в обществе указывала, главным образом, манера носить плед, равно как и выделка ткани.

Подобное переодевание предложила леди Ботвеял, отчасти с целью остаться незамеченными, когда они подойдут к дому мага, отчасти же ради того, чтобы испытать его проницательность, представ перед ним в чужом обличье.

Надежный и верный слуга леди Ботвелл был отправлен ею умилостивить доктора долженствующей платой и намекнуть ему, что некая солдатка жаждет узнать о судьбе своего мужа — предмет, о котором, надо полагать, мудреца вопрошали куда как часто.

До самого последнего мгновения, покуда дворцовые часы не пробили восемь, леди Ботвелл жадно наблюдала за сестрой, в надежде, что та может еще отступиться от своего опрометчивого замысла; но поскольку кротость и даже робость способны временами на твердость и стремление к четко намеченной цели, то решимость леди Форрестер не поколебалась и сохранилась незыблемой вплоть до момента отбытия.

Глубоко недовольная самой этой вылазкой, но преисполненная намерений не покидать сестру в подобных отчаянных обстоятельствах, леди Ботвелл сопровождала леди Форрестер сквозь череду темных улиц и переулков, а слуга шел впереди и указывал им дорогу.

Наконец он внезапно свернул в узенький закоулок и постучал в сводчатую дверь, по всей видимости, принадлежавшую какому-то старинному зданию.

Она отворилась, хотя привратника видно не было; и слуга, отступив в сторону, знаком предложил дамам войти. Едва они yспели последовать этому приглашению, как дверь закрылась, оставив их провожатого снаружи.

Сестры обнаружили, что находятся в крохотной приемной, освещенной тусклым светильником. Теперь, когда дверь захлопнулась, ни струйка свежего воздуха, ни лучик света не проникали в помещение из наружного мира. С дальней стороны прихожей виднелась полуоткрытая дверь, ведущая во внутренние помещения.

— Теперь мы не должны колебаться, Джемайма, — сказала леди Ботвелл сестре и направилась во внутреннюю комнату, где в окружении книг, карт, философских принадлежностей и прочей утвари самого причудливого вида и формы они нашли предсказателя.

На первый взгляд во внешности итальянца не было ничего примечательного.

Он обладал смуглой кожей и резкими чертами лица, характерными для его народа, казался лет пятидесяти отроду, и выглядел вполне привлекательным, хотя и не слишком красивым на вид.

Одет он был в костюм из черной ткани, составлявший тогда универсальное облачение всех людей его профессии.

Высокие свечи в серебряных канделябрах освещали скромно обставленный кабинет.

Когда дамы вошли, некромант поднялся и, несмотря на невзрачность их одеяний, приветствовал их с подчеркнутым почтением, какое приличествовало их званию и какое чужеземцы обычно столь подчеркнуто соблюдают по отношению к особам, которым почести эти пристали от рождения.

Леди Ботвелл все же попыталась сохранить инкогнито и, когда доктор ввел их в комнату, жестом отклонила его любезность, как неподобающую их сословию.

— Мы люди бедные, сэр, — произнесла она, — и только горе моей сестры привело нас проведать у вашей милости насчет… Предсказатель улыбнулся и прервал ее.

— Мне известно, мадам, горе вашей сестры и причина, его вызывающая; известно также и то, что мне оказали честь своим визитом две дамы самого высокого рода — леди Ботвелл и леди Форрестер. Если бы я не мог отличить их от особ того класса общества, на какой указывает нынешняя их одежда, вряд ли я был бы способен удовлетворить их, предоставив им сведения, которые они ищут.

— Нетрудно догадаться.., — начала леди Ботвелл.

— Простите мне дерзость прервать вас, миледи, — вскричал итальянец, — но ваша светлость собиралась сказать, что нетрудно, мол, догадаться, что я узнал ваши имена от вашего провожатого. Но предполагая так, вы тем самым совершаете несправедливость по отношению к верности вашего слуги и, могу добавить, к мастерству того, кто также является не последним среди покорных ваших слуг — Баптисты Дамиотти.

— Я не хотела оскорбить ни его, ни вас, — молвила леди Ботвелл, все еще сохраняя хладнокровный тон, хотя и была немало удивлена — но ситуация эта непривычна мне. Коли вы знаете, кто мы, то знаете также, сэр, и что привело нас сюда.

— Стремление узнать судьбу некоего знатного шотландского джентльмена, который сейчас находится в Европе или же был там в самом недавнем времени, — ответствовал провидец. — Имя этого джентльмена — кабальеро Филиппе Форрестер. Джентльмен сей имел яесть быть супругом этой леди, и, с позволения вашей светлости, выражаясь попросту, имел также злосчастье не ценить этот бесценный подарок судьбы так, как дар сей заслуживал.

Леди Форрестер глубоко вздохнула, а леди Ботвелл сказала:

— Поскольку вы и без наших слов знаете цель нашего визита, остается один лишь вопрос, а именно: обладаете ли вы властью развеять тревогу моей сестры?