– Мы итак мертвы, ты сам говорил мне это.

– Я говорил о другом, ты неправильно трактуешь мои мысли, Дилан.

– Да не важно! Я хочу уничтожить проклятие и сбросить эти рабские цепи. Это будет последняя жертва.

– Что же ты собираешься сделать?

– Мы с тобой убьем эту гадину, убьем Мусорщика...

Акт четвертый: «Bal macabre»

28

Я тону в бездонном болоте и не на что мне ступить ногой. Погрузился я в глубины вод и их течения меня захлестывает. Я обессилел от крика...

(с) Псалмы Давида «Псалом 68»

Ничего не происходило, дни шли своим чередом и я уже начал разуверятся в словах Тайлера, пока однажды не прочел в городской газете о том, что в розыск объявлена некая женщина – Элли Ризз; незамужняя тридцатидвухлетняя официантка. Многие подумают, мол, это обычно: люди пропадают, прочтут и забудут, не вникая в подробности, но я почему-то точно знал, кто повинен в исчезновении бедной малютки Элли. Словно бы древний зверь пробудился и наконец вышел из своей пещеры пожинать плоды.

«В этом городе мало места для двух маньяков», – подумалось мне, хотя больше я себя таковым не считал.

Мне следовало быть очень осторожным, ибо он снова появлялся в момент моего отсутствия в доме. И каково было мое удивление, когда, заглянув в гостиную, я обнаружил водруженную на резном старом кресле отрубленную голову свиньи. Черные глазки смотрели на меня в упор... рядом, вразвалочку, на полу сидел Никак, как ни в чем ни бывало пускающий носом голубые кольца дыма. Взгляд его был отстраненным, а одеяния еще более страннее, чем обычно, как будто он сбежал из лечебницы – замызганный халат, обнажающий волосатую грудь, и пушистые тапочки. Незабываемая картина... разве что он по-братски не приобнял голову свиньи, воображая, что она говорящая и это один из его товарищей.

«Мусорщик не убил его. Почему? Или тот каким-то чудом сумел избежать с ним прямого столкновения, – размышлял я по дороге в спальню. – Однако эта чертова головоломка порядком меня выбешивает!»

Поднявшись на второй этаж, я вошел в комнату и столкнулся с еще одним сюрпризом... кто-то спал на моей кровати! Я тихо приблизился к изголовью и воочию увидел девушку с газеты – Элли. Одутловатое личико с синюшным оттенком (явный призрак удушения), светлые волосы аккуратно были убраны за ушком, а голова повернута так, что правой щекой она лежала на подушке, словно мирно спала; все, что до шеи, было заботливо укрыто под одеялом. От кровати исходил невыносимый трупный запах.

– Однако, – вымолвил я вслух и отбросил одеяло в сторону.

Как же же сильно контрастировала головка бедняжки Элли с приделанной к ней жирной, грязной, свиной туши, от которой исходил этот мерзкий запах. Из распоротого брюха торчал белый лист бумаги (хотя провалявшись в свином чреве Бог знает сколько времени он уже не был таким белым и от него страшно несло испражнениями). Кровать и постельное белье также пропитались этим нечестивым животным. Я аккуратно извлек листик, на кончике которого болтались какие-то склизкие остатки вроде слипшихся улиток. «Приятного аппетита, ублюдок» – все что было написано на кровавом листе...

Со свиньей пришлось повозиться, как с реальным человеком. Дом принимать ее не хотел. Конечно, это скорее оскорбление, нежели жертва – не дар, а посему избавиться от мертвого, изрядно по порченого временем животного возлежала миссия на мне.

– Гадство! – вырвалось у меня, когда я взваливал гигантскую тушу себе на плечи. Из нее стали шлепаться наружу внутренности. По дороге к мусорному баку за мной тянулась длинная полоса из ярко-красной прозрачной жидкости, которая вытекала из этого паршивого свина. Постельное белье вместе с головой Элли я решил сжечь потом, а заодно и одежду, которая пропахла насквозь.

– Взрослый же человек, разумное существо и занимается какими-то гребанными играми! Неужели он действительно надеялся напугать меня этой чертовой свиньей? Или банальной запиской? Думаю, этот старпер не вкурсе, что это было модно в девяностые.

– Это не чтобы напугать тебя, – возразил Тайлер. – Он знает, что я с тобой. Это издевка. – А потом он исчез, оставив меня одного разбираться со всем этим дерьмом. В его стиле.

К вечеру с трупом было покончено и я, в лучах заходящего солнца, возвращался в Мертвый дом. По-прежнему стояла жара. Воздух был тяжелый, как будто осязаемый и насыщен влагой. Словно так и стремился прилепиться к твоей коже.

Мне требовалось перевести дух, прежде чем снова окунуться в кошмарную реальность и я остановился у бордюра, обратив внимание на дом по соседству, очень похожий на тот, в котором обитал я (на улице Мрака они все выглядят одинаковыми: древними, унылыми и заброшенными, как будто ты уже пересек границу между нашим миром и миром мертвых и гуляешь по его тихим, но вечно неспокойным владениям). Дом пустовал, однако однажды я видел, как некто выбирался из него среди ночи и направлялся в верхнюю часть города. И периодически в окне второго этажа загорается свет, как будто кто-то устроил там наблюдательный пункт. Что если Мусорщик следит оттуда за мной? Мне кажется, он повсюду. Из-за его появления у меня уже обострились галлюцинации. К тому же, я давно уже никого не убивал, а без убийств я становлюсь только слабее, энергия во мне угасает (ее сжирает Тайлер). Уже который день не проходит ощущение, словно дьяволы устроили в голове дикий шабаш. Сосущая пустота под черепом и ноющая боль в груди, от которой не избавиться. Швы на ранах по воле сезона смерти обречены вновь раскрыться. Раны будут кровоточить сильнее прежнего. Подобно гулкому осеннему крику, из сакрального тайника возвращаются воспоминания, просачиваясь сквозь невидимый барьер, как песок сквозь пальцы.

Воронова осень – время смерти, время тоски, разочарования, время траура, ибо все медленно увядает. Небо потускнело, как будто от страшного горя и покрылось серыми пятнами, готовясь излить на землю дожди. Желтые листья все до единого опали с деревьев и постепенно засохли. Рассыпались в прах, который, подхватывая, с тоскливым воем и свистом унес жнец-ветер в долину шепчущих теней. Птицы уже не поют так сладко и весело, как прежде, словно предчувствуя надвигающуюся тьму, безнадежность; они улетают вместе с ветром, оставляя застывшую, словно камень, тягучую реальность позади. И все, что теперь можно услышать, разглядывая, как неотвратимо блекнут краски, словно на холсте разочарованного жизнью художника, а мир тлеет на глазах, погружаясь в глубокую дрему, из которой, кажется, он уже не выйдет – все, что можно услышать в этом одиноком месте это призрачные отзвуки мрачного оркестра эоловых лир, арф и кифар, как будто играющих на невидимых золотых струнах. Они словно оплакивают кого-то... Со временем мир переродится заново. Все снова зацветет, распустится и задышит. Жизнь вернется и любовь воскреснет. Возможен ли для меня такой исход? Призраки явились сегодня, чтобы показать что-то...

«Нет! Нет!»

Я встряхнул головой, стараясь избавиться, как от наваждения, от острых осколков прошлого. Но оглядываясь по сторонам, натыкался на них – в сияющем звездами небе, в клонившихся от ветра деревьях, безмолвно тянувших свои голые ветви, словно два любовника, страстно желающих слиться в объятиях друг друга, в шуршащей листве, в запахе холодного свежего воздуха – все служило напоминанием. От бессилия я схватился за голову, резко развернулся и перед лицом предстал ветхий фасад черного двухэтажного здания с мансардой, от которого тянулась бетонная, покрытая трещинами, дорожка. На мгновение я впал в ступор... В окнах не горел свет. В некоторых местах отвалились ставни. И вообще, складывалось ощущение, что он давно заброшен. Дом безмолвствовал... Вероятно никакой вечеринки не будет. Напрасно я пришел сюда и надеялся воплотить задуманные мечты в реальность. Ребята передумали приходить. Испугались. Однако мне следовало проверить, быть может они там сидят сейчас, пьют газировку да рассказывают всякие небылицы.