Но Джамал вновь овладел ее ртом, и опять вожделение затопило Мари всепоглощающей волной. Когда она вынырнула на поверхность, задыхаясь, как начинающая пловчиха, погрузившаяся слишком глубоко, ее обнаженные груди набухли и вздымались с бесстыже налившимися розовыми сосками. Джамал удержал руки Мари, когда она попыталась прикрыться от его опаляющего взора.

— Не стесняйся, наслаждайся своей красотой вместе со мной, — хрипло попросил он. — Твои волосы превосходят великолепие рассвета, а твоя кожа — чистое свечение белой камелии.

Мари чувствовала, как вся ее плоть тянется к нему, и не осмеливалась даже дышать.

— Чистая… беспорочная. — Джамал охватил благоговейными пальцами одну подрагивающую грудь, и у Мари все внутри сжалось. Она зажмурилась от невыносимо-мучительного ощущения, когда его большой палец потер болезненно чувствительный сосок.

Его руки охватили груди, гладили их круговыми движениями, исследовали со знанием дела. Он склонил темную голову и погрузил набухший розовый бутон ее соска в жар своего рта, разжигая ее чувственность попеременным прикосновением языка н покусыванием зубами. Сердце Мари бешено колотилось. Потеряв контроль над собой, она выгнула спину, стон вырвался из груди, когда ток возбуждения пробежал по всему ее телу. Казалось, она запылала живьем на жаровне мучительного наслаждения.

Мари уже не могла оставаться без движения. Ее ногти вцепились в тонкую простыню, потом руки инстинктивно метнулись к нему, впились в плечи, прошлись по его волосам, а он с еле сдерживаемым стоном снова завладел ее ртом со страстью, полностью поглотившей ее. Мощная нога протиснулась между ее бедер, а его нежные пальцы начали ласкать дрожащие мускулы живота.

Голова Джамала снова склонилась к грудям, и его губы опалили горячими, жадными поцелуями ее и без того разгоряченную плоть. Он ловким движением разорвал последний шелковый барьер на ее бедрах, ласково провел ладонью по нежной коже живота, лаская дрожащую плоть и путаясь в огненного цвета завитках, прикрывавших самое средоточие ее женственности. Крик наслаждения вырвался у Мари, когда он добрался до источника невыносимого желания.

Джамал склонился над ней, запустив одну руку в ее спутавшиеся пряди, и голова Мари беспокойно заерзала по подушке. Ее глаза широко распахнулись и потемнели от страсти. Он смотрел на нее как сочувствующий завоеватель, взгляд его сверкающих глаз скрестился с ее взглядом. Его рука искусно надавила на самую чувственную точку всего ее содрогающегося тела.

— Скажи, что ты и вообразить не могла такого, впервые увидев меня. Скажи, что не представляла себя лежащей подо мной, лихорадочно жаждущей, чтобы я овладел тобой…

Ужасное смятение охватило Мари — в мгновение ока память вернула ее на пять лет назад. Она вспомнила, как внезапно остановилось время, когда Джамал подошел к ней, пожирая ее горящим взглядом, словно она уже принадлежала ему, словно ему достаточно лишь взглянуть на нее, чтобы обладать ею, словно всю свою жизнь она только и ждала этого момента… и его. Тогда ее посетило видение — мгновенное, откровенно похотливое видение, как он в порыве страсти бросает ее в постель и принуждает всевозможными эротическими уловками подчиниться его сексуальному господству. Видение это было столь сокрушающим, столь ощутимым и ужасным, что ей потом потребовались целые сутки, чтобы прийти в себя после их встречи.

— Я… Я… — задыхалась Мари.

— С первого взгляда ты возжелала меня…

— Нет!

— Моментально, отчаянно и незабвенно, — процедил сквозь зубы Джамал, опалив ее своим диким взглядом. — Ты почувствовала то, чего никогда раньше не испытывала. Это было столь сильное, столь всепоглощающее осознание, что мы оба поняли это…

— Нет… — Ее ресницы затрепетали, не в силах скрыть внезапно ставшие безумными глаза.

Как опытный палач, взявшийся за дело, Джамал лишь шевельнул рукой, и Мари громко вскрикнула, не сумев сдержать беспомощный стон от нестерпимого наслаждения, не справляясь с мгновенным откликом своего несносно отзывчивого тела.

— Признай это! — бросил он наводящим ужас голосом, жестоко оскалившись белыми зубами.

— Ты сукин сын! — зарыдала она в приступе безысходности и эмоционального стресса. — Ладно… да… да… да!

Одержав победу, Джамал наградил ее за капитуляцию ослепительной улыбкой и снова прильнул к ней всем своим длинным мускулистым телом. Его губы опалили безумно пульсирующую жилку над ее ключицей.

— Ты — моя женщина…

— Нет… — в отчаянии простонала Мари.

— Если бы я сгреб тебя в объятия и зацеловал до смерти, вместо стараний уговорить тебя на моем несовершенном французском, ты бы давно пала у моих ног…

— Нет! — с болью простонала Мари, но ей не хватило энергии, чтобы обуздать мучительно-трепетную реакцию своего тела и страстное желание, которое она безжалостно удерживала на точке кипения.

— Да! — с хриплым смешком Джамал провел кончиком языка по ложбине между ее вздымающимися грудями, потом обвел им набухшие соски, которые своими прежними ласками уже довел до крайней чувствительности. Мари задыхалась и извивалась под его пальцами, поддразнивающе побежавшими по внутренней стороне ее гладкого бедра, очерчивая каждую, даже самую крошечную мышцу на пути к средоточию ее естества.

Ее бедра непроизвольно вздрагивали от прикосновения руки Джамала. Ощущение у нее было такое, словно каждый нерв ее охваченного лихорадкой тела сплелся именно здесь, и каждая ласка все больше сводила ее с ума, пока она не вцепилась в отчаянии в Джамала, не нашла сама его соблазнительный рот, стремясь слиться с мужчиной всеми фибрами своей души, жаждая утолить обуревающее неуемное желание.

— Я постараюсь не сделать тебе больно, — прошептал он. — Но ты так напряжена, а я ждал так долго…

Он довел ее до такой степени возбуждения, что она окончательно утратила контроль над собой. Ничто уже не имело значения, ничто уже не воздействовало на ее лихорадочное состояние, кроме всепоглощающего желания заполнить наконец эту вызывающую невыносимую боль пустоту. Джамал скользнул между ее раздвинувшихся бедер, приподнял ее крепкими руками и ткнулся своей вздыбившейся, затвердевшей горячей плотью в средоточие ее женственности. Мари задохнулась и застыла, трепеща ресницами и испуганно вращая глазами.

— Расслабься, — процедил он сквозь зубы, естественно ожидая радушного приема.

— Пожалуйста… — Мари собиралась сказать «не надо», но не смогла вымолвить эти слова. Она была столь сильно, столь нестерпимо возбуждена, что первая же его попытка проникновения лишила ее способности и говорить, и думать.

Джамал гибко пригнулся к ней, прижавшись жесткими волосками груди к ее отвердевшим соскам, и, вновь овладев ее ртом, одним движением бедер вошел в нее. Острая боль сковала Мари, вызвала у нее неприятие. Когда она вскрикнула, Джамал освободил ее губы и уставился на нее. Его еще более потемневшее лицо исказилось от напряжения, с которым он пытался сдержать свое безудержное желание, его глаза полыхнули радостью обладания.

— Теперь ты действительно моя, любимая! — пропел он с нескрываемым удовлетворением.

Вопреки боли, Мари вновь была втянута в колодец сладострастного сексуального возбуждения. Ощущение его в себе, растягивающего ее, наполняющего ее, было столь глубоким и приятным, что она начала непроизвольно поскуливать. С ответным стоном Джамал погрузился еще глубже. И она утратила последние остатки сдержанности, когда он задвигался внутри нее, овладевая ею длинными мощными выпадами, которые утверждали его господство и ее капитуляцию.

Мари была потрясена собственной реакцией, захвачена его бурным ритмом, ее дыхание прерывалось, ее сердце билось о грудную клетку в одном ритме с каждым его выпадом.

Ее охватила первобытная жажда удовлетворения, и каждая клеточка ее существа пела, пока Джамал вгонял ее в безумное состояние бешеной страсти. Ее тело затряслось в конвульсиях, когда глубоко внутри нее произошел тепловой взрыв, который пронзил каждую клеточку ее плоти, опустошая Мари, ослепляя и оглушая ее, ошеломляя наивысшим наслаждением. И, когда Мари инстинктивно обвила Джамала руками и еще теснее прильнула к нему, содрогаясь вместе с ним в оргазме, когда для сопротивления у нее не осталось ни сил, ни желания, ей вдруг пришла в голову потрясающая мысль: ты любишь его, ты всегда любила его, призналась она себе.