Теперь кино показывает пятидесятые годы. Он стоит перед входом в аптеку. В кармане звякает мелочь. Шуршание бумажных денег никогда не волновало его, и он сроду не испытывал особой страсти к «зеленым», чтобы ради них гнуть спину. Для счастья ему вполне хватало горстки блестящих монет достоинством в 10 и 25 центов, которые он выигрывал в азартных играх. Но чаще мелочью снабжали его щедрые подружки.

Когда он к восьмидесяти годам потерял былой лоск и силу — и возраст был уже не тот, и подустал изрядно, — в Слэгтауне осталось много разочарованных дам. Для них он был весьма желанным товаром: дамским угодником.

Кадры кинохроники побежали быстрее. Женщина весом в триста фунтов дрожит и кричит в церкви… и в постели… «О Боже, я сейчас кончу!..» Мистер Артис О.Пиви и его многочисленные женщины обмениваются клятвами верности перед алтарем… Он сидит в кафе «Агат» и болтает со своим приятелем Бэби Шепардом: «Эта баба проломила мне башку…» — «А я слыхал, что это был её муж…» — «Я бы сражался за тебя, Одетта, но у него в руках был козырь — заряженный и с взведенным курком, а на фига мне быть дураком?..» — «Дайте мне свиную ножку и бутылку пива…» — «Весь мир в этой бутылке, и пробка у меня в руке…» — «Ты не единственная устрица в плове, не строй из себя Бог весть что…» Синие тени и белый жасмин… Для сигар пластиковые мундштуки под янтарь… «Джазовые демоны» профессора Фесса Уотли… Минута отчаяния? Вам поможет жевательная резинка «Фина-минт»… Танцевальный зал в парке «Счастливая страна»… Хартли Тутс убит в автобусе… «Я был вынужден на ней жениться, что ж теперь говорить…» — «Эта женщина помыкает мною…» Все от тебя отвернутся, если ты попал в беду… Берегись… А ну не суйся сюда… О нет, вы разозлите этих белых парней… Нет, нет, я не с ними, босс, они сущие дьяволы, да… Да, сэр… «Убирайся вон из автобуса!»

Артис топнул три раза, и кино волшебным образом переменилось. Теперь он маленький мальчик, и мама что-то стряпает в кафе на кухне… А ну, не путайся у мамы под ногами, не то она вышвырнет тебя за дверь. Вот Озорная Птичка и Билли… И Джаспер. А вон бабушка Сипси намазывает патоку на кукурузный хлеб — Мисс Иджи и мисс Руфь. Они обращаются с тобой как с белым! И Культяшка. И Смоки Одиночка.

И вдруг старик, минуту назад беспокойно ерзавший на диване, улыбнулся и замер. Сейчас он в кафе, помогает отцу готовить барбекю. Он счастлив. У него есть тайна.

Отец дал ему порцию барбекю и бутылку сока, и он побежал в лес, там прохладно и мягкие сосновые иголки…

Рябой дежурный подошел и потряс улыбающегося Артиса О.Пиви — тихого и умиротворенного.

— Эй, ты чего? — Дежурный отпрянул. — Господи Иисусе! А ниггер-то помер! — Он обернулся к стоявшему около стойки приятелю: — Мало того что помер, он ещё и весь пол обоссал.

Но Артис в это время бежал в лес со своим барбекю.

Монтесито, штат Калифорния

5 декабря 1986 г.

Эвелин жила в санатории уже почти два месяца и сбросила 23 фунта. Но главное было не в этом. Здесь она наконец-то нашла «своих» — родных по духу людей, которых искала всю свою жизнь. Вот они, пожиратели сладостей: круглощекие женушки и разведенные, одинокие учительницы и библиотекарши, преисполненные надежд начать новую жизнь стройными и здоровыми людьми.

Она и представить себе не могла, что здесь будет так весело. Эвелин Коуч и её подружек по ежедневному взвешиванию больше всего на свете волновало, какой десерт подадут сегодня вечером. Будет ли это тыквенный пирог — 55 калорий или обезжиренный фруктовый крем — 50 калорий? А может, сегодня подадут её любимое блюдо — открытый пирог с фруктами — 80 калорий?

Могло ли Эвелин прийти в голову, что сердце её будет петь от радости только потому, что сегодня — «день ухода за ножками и ручками»? Или что она окажется в числе «ранних пташек», которые встают чуть свет, чтобы явиться на водные процедуры?

Но здесь произошло и кое-что другое, о чем она раньше и мечтать не смела. Она стала самой популярной обитательницей этих стен! Когда в санаторий приезжали новенькие, их спрашивали:

— А вы уже познакомились с той милейшей женщиной из Алабамы? Непременно послушайте, как она говорит. Такой очаровательный акцент! А какая душка!

Эвелин никогда не думала, что может быть душкой или что у неё очаровательный акцент. А оказалось, стоит ей что-то сказать, как окружающие начинают просто визжать от восторга. И Эвелин с удовольствием пользовалась своей популярностью, развлекала подруг и устраивала вечерние посиделки у камина. Ближе всех она сошлась с тремя женщинами из Таузенд-Оукс. Одну звали Дороти, а двух других — Стеллами. Они создали собственный клуб толстушек, поклялись встречаться раз в год до конца своих дней, и Эвелин была уверена, что так оно и будет. После зарядки Эвелин переодевалась в новый голубой спортивный костюм и отправлялась на прогулку, останавливаясь у стойки с письмами. Эд заботливо переправлял ей всю корреспонденцию, но ничего, кроме реклам, там обычно не было. Однако сегодня её ожидало письмо со штемпелем «Полустанок. Алабама». Она вскрыла конверт, гадая, кто же это ей мог написать…

Внезапно Эвелин перестала ощущать себя остроумной и обаятельной. Ей захотелось домой.

8 апреля 1987 г.

Эвелин протянула с поездкой в Полустанок до первого весеннего солнышка, ей не хотелось ехать туда, пока не кончится зима. И вот она в Полустанке, перед домом миссис Хартман. Дверь открыла миловидная брюнетка.

— А-а, миссис Коуч, входите! Очень рада с вами познакомиться! Миссис Тредгуд столько о вас рассказывала, что мне кажется, будто я вас сто лет знаю.

Она провела Эвелин в сияющую чистотой кухню, где уже были приготовлены чашки для кофе, а посреди стола на зеленом блюде красовался пирог с пылу с жару.

— Мне так не хотелось огорчать вас тем письмом, но я знала, что должна это сделать.

— Вы себе и представить не можете, как я вам благодарна. Я ведь и понятия не имела, что миссис Тредгуд уехала из «Розовой террасы».

— Да конечно. Ее подруга миссис Отис умерла через неделю после вашего отъезда.

— О Господи! И этого я не знала. Но почему она не написала мне?

— Я говорила ей, но она сказала, что вы уехали отдыхать, и не захотела вас беспокоить. Такая уж она была, всегда думала о других. Мы поселились по соседству, как раз когда умер её муж, значит, тридцать лет назад, и сколько я её знаю, ни разу не слышала от неё ни одной жалобы, а ведь ей жилось ой как непросто. Сынок её, Альберт, был сущее дитя. Она каждый день брила его, купала, присыпала тальком, подгузник надевала, словом, ухаживала как за младенцем, даже когда он совсем взрослый вырос. Наверно, ни одного ребенка в мире так не любили, как Альберта Тредгуда. Благослови Господь её доброе сердце! Как же мне её не хватает, да и вам, я вижу, тоже.

— Да, страшно не хватает. А главное, я так мучаюсь, что меня не было рядом. Может, я смогла бы хоть чем-то помочь, врача вызвать или ещё что.

— Не изводите себя попусту, ничего бы вы не сделали. Она ведь и не болела даже. Мы по воскресеньям брали её с собой в церковь, и всегда она поджидала нас на крыльце. В то воскресенье мы собрались ехать, смотрим, а её все нет и нет. Рэй, мой муж, постучал к ней — никто не отвечает. Он вошел и через несколько минут вышел один. Я его спрашиваю: «Рэй, а где же миссис Тредгуд?» Он и говорит: «Милая, миссис Тредгуд умерла», а потом сел на ступеньки и заплакал. Во сне умерла, не мучилась. Думаю, она догадывалась, что её час близок, потому что я как-то зашла к ней и она мне сказала: «Смотри, Джо, если со мной что случится, отдай это Эвелин». Она только о вас и думала. Хвасталась все время, что в один прекрасный день вы повезете её кататься на новом «кадиллаке». Бедная старушка, умерла, и ничего после неё не осталось, вот только несколько безделушек. Кстати, я вам сейчас их отдам, пока не забыла.