Кэтрин вдавила ногти в ладони, чтобы боль вернула ее в настоящее, на ступени центрального офиса Совета, увела от Заведения и всего, что оно для них означало.

− Мы свободны, − наконец сказала она. − Только это имеет значение.

− Мы никогда не будем свободны, − мрачно ответила Джоанна. − На твоих документах есть отметка «Заведение». И даже если бы её не было − ты правда веришь, что мы сольемся с остальными?

В Прайме, где дай-вьетов не привечали, не было никого, полностью похожего на воспитанниц Заведения. Никого с такими глазами, с таким цветом кожи − даже манера себя вести не полностью изменилась за годы обучения.

− Ты когда-нибудь думала... − Джоанна замолчала, будто размышляла над чем-то настолько значительном, что это невозможно облечь в слова.

− Думала о чём? − спросила Кэтрин.

Джоанна прикусила губу.

− Ты когда-нибудь думала, каково было бы остаться с родителями? С нашими настоящими родителями?

С родителями, которых они не помнили. Они проверяли − никто из детей Заведения не помнил ничего до появления здесь. Наставница говорила − это потому что их забрали слишком маленькими, и это к лучшему. Джоанна, конечно, предполагала что-то более зловещее − в Заведении с ними что-то сделали, чтобы держать послушными.

На мгновение Кэтрин подумала о жизни среди дай-вьетов − идиллический образ дружной семьи, как в голофильмах, − мираж, который разбился на куски о неопровержимую реальность видео с родами.

− Мы стали бы там племенными кобылами, − сказала она. − Ты видела...

− Сама знаю, что видела, − резко ответила Джоанна. − Но, может... − Она побледнела. − Может, это было бы не так уж плохо, в обмен на всё остальное.

Быть любимыми, пользоваться уважением, находиться на своем месте; иметь возможность смотреть на звёзды, не задаваясь вопросом, которая из них твой дом, и не мечтая вернуться в семью.

Кэтрин потерла живот, вспоминая видео и существо, которое выбралось из живота женщины, всё в металлических гранях и блестящих кристаллах, покрытое кровью матери, и на мгновение она будто сама стала той женщиной − парила над её телом, отделенная от оков плоти, и наблюдала, как в страданиях даёт жизнь. Это ощущение прошло, но Кэтрин по-прежнему чувствовала, что она распространилась, дальше, чем должна была быть, и смотрела на себя со стороны, на то, как проходит её жизнь, незначительная и бессмысленная, полностью ограниченная от начала до конца.

Может, Джоанна права. Может, это вообще было бы не так и плохо.

* * *

Корабль оказался меньше, чем ожидала Лан Нхен, − она судила по «Киноварной усадьбе», которая принадлежит к более старому поколению, а «Цитадель черепахи» при таких же технических возможностях гораздо меньше.

Со снаряжением на плечах Лан Нхен вышла из ангара в жилые отсеки. Она ожидала встретить хитроумные защитные системы вроде дронов, но здесь ничего не было. Только от стен исходило знакомое вязкое ощущение живого корабля − признак того, что заключенный здесь Разум ещё жив, но висит на волоске. Стены были голыми, без украшений, к которым Лан Нхен привыкла в «Киноварной усадьбе» − ни движущейся каллиграфии, ни сменяющихся космических пейзажей или цветов; тишину не оживляли фоновые мелодии цитры или другие звуки.

Она не могла тратить время попусту − Кук говорила, что у них два часа до того, как запустятся системы защиты и вручную будут активированы более мощные средства охраны, но Лан Нхен, не удержавшись, заглянула в один из жилых отсеков. Он тоже был пуст, на стенах отметины выстрелов. единственное цветное пятно − немного засохшей крови на кресле, напоминание о трагедии − поражении в бою, расправе с экипажем и транспортировке обломков на свалку. Засохшая кровь и на столе голограмма женщины, любимой матери или бабушки: простой покинутый портрет и никаких подношений или ладана − всё, что осталось от разрушенного алтаря прародительницы. Лан Нхен сплюнула на пол, чтобы отвадить злых духов, и вернулась в коридоры.

Она и вправду чувствовала себя здесь как в усыпальнице. Было такое однажды, когда старшая сестра взяла её с Кук провести ночь в семейной гробнице, и они почти не спали − не из-за чудовищ или чего-то подобного, а потому что всё пронизывали гнетущая тишина, запах ладана и погребальных подношений, напоминающих о том, что они тоже смертны.

Что Разумы тоже могут умереть − и спасательные операции бесполезны, − нет, нельзя так думать. С ней Кук, и вместе они...

Она уже давно не слышала Кук.

Лан Нхен настороженно остановилась: тихо не только на корабле, мёртвое молчание и в её системе связи. С тех пор... с тех пор, как она ступила на «Цитадель черепахи». Тогда она последний раз слышала кузину: спокойные указания насчет аварийной готовности, ворот ангара, что в итоге всё будет хорошо...

Она проверила связь. Похоже, исправно, но на всех частотах слышался только треск. Наконец она отыскала канал, который был забит меньше остальных.

− Кузина? Ты меня слышишь?

Шум на линии.

− Очень... плохо. − Голос Кук с трудом можно было узнать. − Здесь... какие-то... помехи...

− Знаю, − ответила Лан Нхен. − Шум на всех каналах.

Кук ответила не сразу, а когда заговорила, её голос словно стал ещё дальше − у неё опять появилась интересная проблема.

− Не... шум. Они передают... данные. Нужно...

И связь оборвалась. Лан Нхен перепробовала все частоты, пытаясь найти более чистый канал, но − ничего. Она подавила ругательство − несомненно, Кук найдет способ обойти любую блокировку Чужаков на корабле, но это крайне странно. Зачем передавать данные? Если чтобы заглушать связь предполагаемых злоумышленников, то это как-то несущественно − по крайней мере, на фоне защитных дронов и подобных им механизмов.

Она прошла по коридорам, поднялась по винтовой лестнице в центральный отсек − в ушах ничего, кроме треска, ритмичного напева, стирающего любую связную мысль. Но это лучше, чем тишина, чем ощущение, будто идешь под водой в затонувшем городе, чувство, что опоздала, что двоюродная бабушка уже мертва без надежды на восстановление, и всё, что можно сделать, − убить её раз и навсегда и избавить от страданий...

Она ни с того ни с сего вспомнила видео, в котором прабабушка, уютно устроившись, сидела в центральном отсеке. Это были первые годы жизни «Цитадели черепахи», ключевые моменты её детства, когда мать оставалась на борту и руководила взрослением Разума. Прабабушка рассказывала кораблю сказки, а «Цитадель черепахи» старалась изобразить слова в бегущем тексте на стенах, смеясь от удовольствия, если у неё получалось, − милая и юная, не ведающая о том, какой конец её ожидает.

В отличие от остального корабля в центральном отсеке было тесно − место Разума из конца в конец оказалось завалено оборудованием Чужаков. Лишь кое-где под ним проглядывал металл. Шипы и выступы корабля торчали под странными углами, на них блестела непонятная темная жидкость. Лан Нхен обошла место Разума вместе с нагроможденным на нём оборудованием Чужаков − скопление кабелей и незнакомых механизмов − похоже, понадобится некоторое время, чтобы в них разобраться.

На мониторах вокруг мелькали графики и диаграммы, показывая изменения параметров, которых Лан Нхен не понимала, − они выглядели как показатели жизненных функций, но непонятно каких.

Она поклонилась Разуму как младшая старшей − слегка, потому что не была уверена, видит ли её Разум. Подтверждения этому отсутствовали − как словесные, так и любые другие.

Её двоюродная бабушка здесь. Должна быть здесь.

− Кузина. − Голос Кук опять зазвучал в ушах − отчетливый и необычно взволнованный.

− Почему я так хорошо тебя слышу? − спросила Лан Нхен. − Потому что я в центральном отсеке?

− Вряд ли, − фыркнула Кук. − Как раз из центрального отсека транслируются все данные. Я просто нашла способ отфильтровать передачу на обеих сторонах. Интереснейшая задача...

− Сейчас не время, − ответила Лан Нхен. − Мне нужно, чтобы ты направляла ход реанимации...