Он очень резко развернулся и задержал дыхание.

— Разве ты не хотела бы… стать счастливой?

— А ты уверен, что знаешь, каким именно способом меня можно осчастливить?

— Я уверен.

— Подумай еще раз.

— Я уверен, — упрямо пробормотал Джайзер.

— Правда? — Лазурь вдруг подступила еще ближе. — Согласен отвалить мне кусок счастья? И не побоишься?

— Что ты уже придумала? — сморщился Джайзер, почти отклоняясь, будто от нее плохо пахло. Лазурь громко расхохоталась, скаля все свои белоснежные зубы.

— Так я и знала. Ты трус, Джайзер. Никогда не играешь в игры, придуманные тобой самим. Они такие примитивные, когда знаешь правила, правда?

— Неправда. В тот день, когда в городе появились террии, я взял на себя ответственность за все, что мы творили. И несу ее, постоянно.

— Кому это интересно?

— Кто-то должен за всем следить, — пожал он плечами. Вышло как-то неуверенно.

— Кому это интересно? — звенящим от слез голосом повторила Лазурь.

— Возможно, будь ты постарше, поняла бы, какой это груз. Какой это сжиратель свободного времени. Сжиратель частной жизни.

— Не волнуйся… — она широко и уверенно улыбнулась: прекрасная, юная, заводная. — Я стану постарше. И если ты не откажешься от своего плана и полезешь в мою жизнь, я покажу тебе, что твоя выдуманная ответственность всем глубоко по боку. Нам плевать, когда и по какой надуманной причине ты взвалил на свои плечи столь тяжкий груз. Мы хотим жить сами, не по твоей указке! Хотим жить с последствиями своих ошибок, своих решений и счастьем, добытым своими собственными руками. Не лезь ко мне, Джайзер!

Он упрямо молчал и Лазурь покачала головой. Конечно, она знала, что бесполезно его уговаривать, просить или угрожать. Но попробовать стоило.

— Молчишь? Ну, главное, ты слышал. И вот еще что. Задумаешь еще кого осчастливить — начни с себя. Заруби себе на носу, папочка — единственного, чего я хочу, ты мне дать не в состоянии.

Она отвернулась и поспешила к краю крыши. Вспорхнула на ограду и встав спиной к пропасти, глубоко вздохнула и легко оттолкнулась ногами, раскинув руки, как парящая птица.

И падая вниз, растворяясь на лету, она еще раз успела зло крикнуть:

— Начни с себя, придурок!

Вокруг тут же сгустилась привычная тишина, не пропускающая далекие звуки города. Разве что провода тихонько звенели и пронизывающие пространство радиоволны деловито скользили вокруг.

В темноте на фоне приглушенного света городских звезд так же ярко и непримиримо сверкали холодные искры его упрямо прищуренных глаз.