— Привет, Джек! Сто лет не виделись! Позволь представить тебе нашего почетного гостя, профессора Филлариона Флегмонтовича Фофаноффа, на конце два «эф», разумеется. Мы зовем его «Фил». Фил, не хотите ли познакомиться с Джо Керром? Ой, простите, с Джеком Ротом. Он у нас большой специалист в области перекрестного оплодотворения идей, концепций, замыслов, ротации первичных импульсов воображения… ничего не соврал?.. В общем, это прекрасный парень!

— Очень приятно.

— Очень рад.

— Чудный, чудный херес сегодня подают!

— И в самом деле, хорош.

— Посмотрите-ка на Джоселин, не правда ли, она… хм… восхитительна?

— Разумеется, хотя, на мой вкус, слишком приодета. Один только этот непостижимый бант на плече!

— О, вы слишком придирчивы, моя дорогая!

— Простите мне мою расхлябанность, старина, но я только что начал читать ваш трактат, хотя уже чертовски, чертовски впечатлен. Вы замечательно подчеркивали значение согласных, и я с вами абсолютно согласен. Гласные не привносят в текст национальной энергии.

— Подлейте-ка мне еще этого восхитительного напитка. А кто эта девица в лиловом?

— Видите эту французскую пару, все в вельвете? Вот уж всамделишный шик Левого берега Сены!

— Говорят, они только что прибыли из континентального Китая…

— Как? Уйти из Вэ-Вэ и поступить в Эл-Эл-Эл? Никого не нашлось, чтобы ее отговорить?

— Внимание, братцы, кое-что новенькое из Белого дома. Последний советский анекдот.

— Поосторожней с советскими анекдотами. Тут где-то ходит советский советник по садовым культурам.

— Простите, джентльмены, я как раз и есть советник советского посольства по садовым культурам.

— У-у-п-с! А не расскажете ли вы нам, господин советник, о колхозных плантациях мака?

— Не можете ли вы мне сказать, Генри, кто этот трехсотфунтовый толстяк, такой приветливый и симпатичный?

— Да это же почетный гость сегодняшнего вечера, мой старый кореш времен Московской траншейной войны, Филларион Фофанофф, два «эф» на конце, разумеется.

— Уши не изменяют мне? Профессор Фофанофф во плоти?

— Да еще в какой плоти! Зовите его Фил, Раджа. Фил, знакомься, Раджа Саванг, давний друг нашего института.

— Сахару или молока?

— Ни того, ни другого.

— Виски или херес?

— И то, и другое.

— Вот типичный ответ нашего доброго старого Фила. Добрый старый Фил! Первая птичка гласности!

— И все-таки, советская хохма…

— Внимание, советская хохма в японской интерпретации!

— Ваше Превосходительство, почему у вас такие красные губы?

— Простите, Хуссако-сан, но вы опять чертовски неуместны!

— Хелло, Ксан Вьен! Я — Пэтси! Диззихэд говорил мне о вас. Похоже, что мы копаем одну и ту же шахту, не так ли?

— Что происходит, в конце концов? Мне сказали, что этот вездесущий аргентинчик должен меня сегодня провожать, а он весь вечер крутится вокруг Ксана!

— Вы должны его простить, моя дорогая, профессиональные интересы. Где еще найдет он человека, что разделяет его взгляды на стратегическое исследование вечной мерзлоты.

— Мисс Янгблэддер, давайте говорить о деле. Вы же не будете отрицать, что уровень участия женщин в наших пополу-денных дискуссиях стабильно повышается!

— Третьего дня, сэр, я наблюдала, как вы катались на коньках. Никогда раньше не видела таких подвижных слонов.

— О, тысяча благодарностей, мадам! Вряд ли вы найдете человека, более восприимчивого к лести, чем я.

— Вы польщены тем, что вас назвали слоном, сэр?

— Ну, не очень, мадам, но зато упоминание о подвижности… И кроме того, там, в Москве, а именно в Кривоарбатском переулке, я был известен под кличкой Хобот, что, как известно, является значительной частью слоновьего тела, мадам.

— Кто эта девушка в лиловом, что так дерзко смеется над слоноподобным русским?

— Она вовсе не в лиловом, а в сером. У нее глаза лиловые, вот в чем дело. Это Урсула Усрис, доктор наук.

— Не говорите мне ни слова о Брендане Мэйписе. Фигурально говоря, он не что иное, как мешок с дерьмом.

— Но зато какой игрок в гольф, сэр!

Вечерний ритуал распития хереса в вашингтонском институте, известном под кличкой Тройное Эл, то есть Линкольн Либерал Линг, или иначе — Либеральная лига Линкольна, был в полном разгаре. Не менее полусотни исследователей с международной репутацией толпились вокруг овального стола, жужжа, как рой трудовых пчел. Дух академического сотрудничества, как мы слышали, явно преобладал над сплетнями.

Можно легко предположить, что никто (или почти никто) в этой славной толпе, так живо потребляющей всеобщую элегантность вместе с потоком традиционного академического напитка, не догадывался, что находится под пристальным наблюдением сверху.

Боже упаси, мы не имеем в виду грозные сферы невидимого, единственное, что мы имеем в виду, говоря «сверху», это один из прихотливых балкончиков, расположенных на разных уровнях под гигантским куполом супермодернистской конструкции, известной в Вашингтоне, округ Колумбия, под кличкой Яйцо. У каждого из этих многочисленных балкончиков было имя или знаменитого мыслителя, или исследователя, и тот, на котором мы расположили двух наших наблюдателей, именовался балконом Ибн Эзры, испанского еврейского философа ХІІ столетия. От случая к случаю он использовался для собраний Генеалогического общества, иногда для тайных свиданий, вносящих дальнейшую путаницу в генеалогию будущего, но еще ни разу для наблюдения за традиционным распитием хереса.

Одним из двух наблюдателей был худощавый молодой человек лет двадцати семи — двадцати восьми, одетый в превосходном стиле площади Дюпон-серкл, то есть в костюме-тройке и стоптанных кроссовках, спецагент Джим Доллархайд, контрразведка ФБР, к вашим услугам.

Вторым был Каспар Свингчэар, начальник службы безопасности Тройного Эл, дюжая, сутулая личность среднего возраста в мешковатых штанах и мятой рубашке, которые, в комбинации с вечно кислым выражением мясистого лица, создавали впечатление вечной мизантропии и неряшливости, то есть лажи.

Притворяясь погруженным в какие-то размышления — неизменная резинка «базука» перекатывается во рту, — Свингчэар старался не обращать внимания на своего гостя, даже мельком не глянуть на его славную физиономию с добродушными, немного рассеянными, однако интенсивно любопытными глазами и с несколько двусмысленной улыбкой, вполне типичной для молодых вашингтонцев, в той или иной степени вовлеченных в секретные операции.

Какого черта этот назойливый малый хочет от меня, думал Свингчэар. Я не отвечаю за шпионов, я отвечаю за огнетушители, разбрызгиватели воды, уловители дыма, пластиковые пропуска, черт бы их всех побрал.

— Перестаньте, Каспар, — сказал спецагент. — Не будьте таким брюзгой. Скажите, что вы думаете об этой симпатичной толпе внизу?

Свингчэар глянул на него искоса, как будто удивляясь: «Почему ты, приятель, не спросишь, что я думаю о тебе?» Потом прорычал:

— Вы имеете в виду эту свору бездельников? Большинство из них — это отходы человеческой расы. Есть только один приличный человек там внизу, замдиректора Пит Клентчиз, да и тот, в общем-то, порядочная свинья.