Директор наш был человек неожиданностей, он целыми днями метался по школе в поисках безобразий. Его можно было застать в мужской уборной, в буфете, в физкультурном зале. Он всюду врывался заставал врасплох.

Все, грохнув крышками парт, вскочили, я вместе со всеми, конечно, не успел даже сорвать с носа очки.

– А это что за Фантомас? – спросил директор, посмотрев сначала на меня, потом на англичанку.

– Карпенко жалуется на глаза, – быстро ответила англичанка и, ни в чем не повинная, покраснела.

Должно быть, поняла, что на четвертом этапе допустила воспитательную ошибку.

Я снял очки и тоже покраснел, еще сочнее, чем раньше, так мы стояли с англичанкой оба и краснели, а директор смотрел попеременно то на меня, то на нее.

И класс смотрел, и классу было очень интересно, и Иванова тоже смотрела: без насмешки, без сочувствия, без презрения, просто смотрела.

– Так, – сказал директор, – понятненько. Да вы садись, садитесь. Кроме тебя, Карпенко. Ну, подойди сюда ко мне. Да очки-то надень.

Очки я надевать не стал, но подойти – подошел, конечно. А как еще?

– Ты к классу повернись, чтобы все тебя видели, – сказал директор. – „Мартышка к старости слаба глазами стала, а от людей она слыхала, что это зло не столь большой руки, лишь стоит завести очки“.

Надо было видеть, с каким удовольствием он процитировал эти строчки. Он бы цитировал и дальше, но я сказал ему:

– Возможно, я неправ, но и вы неправы тоже. Почему, собственно, мартышка?

– Так, милый, как же еще тебя назвать? – ласково спросил директор. – Очки-то ведь тебе без надобности?

– Без надобности, – ответил я. – Но вы-то об этом еще не знаете. Зачем же сразу оскорблять?

– Знаю, – сказал директор, – я все эти фокусы знаю. Сам в школе учился. Могу тебе даже сказать, зачем ты эти очки в школу принес.

– Зачем? – спросил я.

– Да, уж конечно, не затем, чтоб пофорсить. И вряд ли для того, чтобы над учителями покуражиться. Ты и неглуп, и в хорошей семье воспитан.

– А для чего же тогда? – угрюмо спросил я, зажав очки в кулаке.

– Он в Интерпол поступил, там все такие очки носят! – крикнул сзади Морев.

– Ты посиди, Интерпол, – строго сказал ему директор. – Я до тебя еще сегодня доберусь, хорошо, что напомнил. Кто в уборной потолок окурками залепил? Весь потолок белить заставлю, понял?

– Вы разрешите мне продолжать урок? – тихо сказала англичанка.

– Да, да, конечно, – поспешно ответил директор. – Но уж Карпенко я от вас заберу.

– Пожалуйста, – проговорила англичанка и, даже не взглянув на меня, повернулась к доске.

– Пойдем, Карпенко, – сказал мне директор. – Да ты очки-то не ломай, дай их сюда.

Он протянул руку. Поколебавшись, я отдал ему очки, всё еще надеясь, что он посмотрит и вернет их обратно.

Но директор решительно сунул очки в карман.

В дверях я оглянулся. Ребята смотрели мне вслед: кто ободряюще, кто просто сочувственно, но все, в общем, спокойно.

Они не знали еще, какая над ними нависла беда.

В коридоре директор достал очки, повертел их в руках, надел.

Обернулся, взглянул мне в лицо.

Я помертвел.

– Так-так, – сказал директор и снял очки. – Работает, значит, артель и качество повышает. В мои годы слышимость хуже была.. Ладно, бери свой инструмент, носи на здоровье. Проверочку решил устроить народу. Ну-ну.

Он протянул мне очки. Рука моя дернулась, но я не взял, я не верил.

– Бери, бери, – повторил директор. – Мне без нужды, а ты носи, если совесть позволяет.

Он положил очки на подоконник и пошел по коридору, не оборачиваясь.

Минуту я стоял неподвижно, потом взял очки, размахнулся и вышвырнул их в окно.

Внизу был школьный пруд, вода в нем даже не всплеснулась.