– Чтобы ты оставил свои руки там, где они находятся! – заявил Карлов, который, к изумлению своего спутника, продолжил разговор по-русски, и хозяин комнаты ответил ему на том же языке.

– Да с чего вы вдруг заговорили по-русски? – возмутился Адальбер.

– Потому что он русский. Я даже могу вам сказать, что он с Урала, я узнал акцент... Впрочем, ничего удивительного в этом нет, потому что наш копеечный Наполеон тоже русский. Этого парня зовут Борис Карагьян, он работает на бегах и не понимает, чего мы от него хотим.

– А ведь это очень просто понять: всего только адрес твоего хозяина, приятель! В обмен на это мы не причиним тебе никакого зла, – объяснил Адальбер, для убедительности размахивая пистолетом перед носом у парня.

Но тот принялся хохотать во все горло, а потом разразился новым потоком слов на языке Пушкина.

– Оставайтесь с ним! – сказал Адальбер. – А я пойду осмотрю дом. Может, у меня появится какая-нибудь мысль насчет того, где они прячут Морозини. В таком небольшом домике вряд ли найдется много тайников.

– Идите! А мы тут еще поболтаем...

Когда речь шла о том, чтобы осмотреть какое-нибудь помещение, Видаль-Пеликорн управлялся с этим получше многих полицейских. Для начала он обыскал соседнюю комнату, где явно кто-то жил, потом ванную, спустился на первый этаж -там всю площадь занимали довольно большая комната и кухня, затем в подвал, в котором не нашел ничего, кроме полных и пустых пивных бутылок. Он со вздохом снова поднялся наверх, надеясь, что полковник добился лучших результатов... И тут раздался выстрел, потом по лестнице прокатилось что-то вроде асфальтового катка, сбросив Адальбера, наполовину оглушенного, к ее подножию. Затем хлопнула дверца и раздался звук мотора, но как раз в это мгновение по лестнице прокатилось пушечное ядро, снова хлопнула дверца, и снова послышался звук мотора отъезжающей машины...

Адальбер, еще не совсем пришедший в себя, уселся на нижней ступеньке и попытался собраться с мыслями. Впрочем, ему не составило особого труда восстановить картину: Борис, должно быть, сумел вырваться от полковника, который теперь, бросив его, Адальбера, пустился в погоню. Упрекать его было не в чем: Адальбер и сам поступил бы так же, только теперь приходилось искать способ вернуться в Париж. К счастью, до вокзала отсюда недалеко...

Адальбер поднялся, потер ноющую поясницу и отправился в кухню, чтобы выпить стакан воды и посмотреть, нельзя ли сварить себе чашку кофе: до первого поезда оставалось никак не меньше двух часов.

Найдя все, что искал, он поставил воду на газовую горелку и, зажав кофейную мельницу между колен, принялся крутить ручку, одновременно стараясь освободить голову от всяких мыслей, в надежде, что там появятся новые, более ясные. Затем, пока кофе процеживался, распространяя восхитительный запах – вполне можно быть преступником и любить качественные продукты! – он снова осмотрел дом, но ничего интересного не нашел.

Он едва успел сесть за стол и взяться за дымящуюся чашку, как у дома остановилась машина. Адальберу достаточно было немного вытянуть шею, чтобы убедиться: это было такси Карлова, а в следующую минуту и сам полковник появился в кухне и застыл от изумления перед открывшимся ему зрелищем.

– Только не говорите мне, что вы намерены здесь поселиться...

– Я и не собираюсь здесь селиться, я просто ждал, когда пойдет первый поезд, потому что не рассчитывал на то, что вы вернетесь. Хотите кофе? – прибавил он и, не дожидаясь ответа, пошел искать вторую чашку. – И, может быть, вы расскажете мне, что произошло?

– Произошло то, что нам надо было связать этого типа, – буркнул Карлов, усаживаясь напротив. – И то я не уверен, что этого было бы достаточно: настоящая стихия! Поначалу он отвечал на мои вопросы. Не слишком охотно, но, в конце концов, отвечал, и вдруг он бросился на меня. Тогда я выстрелил и ранил его. Это я понял, потому что услышал стон, но ему не составило ни малейшего труда даже после этого уложить меня на обе лопатки. Дальнейшее вам известно. За исключением того, что я за ним гнался до Версаля, где он сумел оторваться.

– А что вам удалось выяснить?

– Очень немного. Он упрямо твердил, что работает на бегах, что понятия не имеет ни о каких Наполеонах – даже о Наполеоне Первом, – и что приятель, с которым он вместе живет, сейчас в больнице, потому что лошадь его лягнула. А вам удалось что-нибудь найти, кроме кофе?

– Еще меньше, чем вам! Если только Морозини не закопали где-нибудь в дальнем конце сада, его здесь нет, потому как здесь нет ни одного местечка, где его могли бы спрятать. Впрочем, этого и следовало ожидать! Если его держат в плену, то наверняка хорошо охраняют... О боже! С ума можно сойти! Иногда я начинаю верить, что они его убили! – прибавил он внезапно севшим голосом и надавил на глаза кулаками.

Карлов переждал эту минуту волнения и только плеснул еще немного кофе в опустевшую чашку Адальбера. Потом прибавил туда немного кальвадоса из серебряной фляжки, которую всегда носил с собой и которая, должно быть, была драгоценной реликвией, оставшейся от его былого великолепия. Глотнул из фляги и сам, затем произнес:

– Эй, не раскисайте, от этого пользы не будет! Надо действовать... До конца! Даже если в конце нас ждет худшее! Так что слушайте меня!

Оторвав руки от покрасневших глаз, Адальбер выпил кофе, и в глазах его блеснул огонек удовольствия.

– Начинайте! Я вас слушаю.

– Если вам интересно мое мнение, мы уже достаточно наигрались здесь в солдатиков. Надо рассказать полиции все, что нам известно, и хватит уже покрывать эту Марию Распутину! И честно говоря, я думаю, она все врет, и на самом деле она сообщница безжалостного убийцы, а вовсе не несчастная жертва, во что нас пытаются заставить поверить... Что нам теперь нужно, так это средства, которыми располагает полиция! И тем хуже, если при этом побьются чьи-то горшки!

– Даже если одним из этих разбитых горшков окажется Морозини?

– Поди разберись, чего вам надо! Пару минут назад вы тут оплакивали его безвременную кончину... Как бы там ни было, если не заговорите вы, так заговорю я. Идем?

– Идем!

Часом позже такси остановилось перед железными воротами здания на набережной Орфевр.

Комиссар Ланглуа в эту ночь явно не ложился спать. Его всегда так чисто выбритое лицо сейчас заросло двухдневной щетиной, а настроение было – хуже некуда. Обоим приятелям от него досталось.

– И вы только теперь мне все это выкладываете? – загремел он, обращаясь преимущественно к Адальберу. – На что вы рассчитывали, начиная свое частное расследование и ни слова не сказав мне? Хотели показать, что вы умнее?

– Конечно же, нет, но попытайтесь нас понять, комиссар! Мы с Морозини пережили уже столько более или менее опасных приключений, что привыкли прежде всего рассчитывать на собственные силы. В некоторых случаях бывает преждевременно вмешивать полицию в истории...

– ...слишком тонкие для ее тупых, неповоротливых мозгов? Я знаю, что это самое распространенное мнение о нас, но признайте, что, когда главные свидетели молчат, словно воды в рот набрали... или словно они и есть преступники, можно сорваться с тормозов! Не знаю, что мне мешает посадить вас обоих под замок за сокрытие важных фактов.

– Может быть, мысль о том, что толку от этого будет немного. Особенно от того, чтобы запереть полковника Карлова. Если он оказался замешанным в эту историю, то лишь потому, что я пользуюсь услугами его такси.

– Ну, это уж вы через край хватили! – запротестовал тот. – Очень мило с вашей стороны меня выгораживать, но я требую, чтобы мне воздали должное! За царя и честь России! – прибавил он громовым голосом и потряс рукой в воздухе так, словно в ней была шашка и он во главе своего полка несся в атаку.

– А царь-то здесь при чем? – проворчал Ланглуа.

– Как бы там ни было, он остается нашим отцом, и мы, его дети, должны оставаться достойными его, – с беспредельной гордостью ответил старик. – Я намерен показать этой стране, давшей нам приют, что не все мы террористы или нищие! И меня есть право на другие стремления, кроме тех, какие присущи обычному таксисту!