Перевернув девушку на спину, он приподнялся над ней на вытянутых руках, стараясь не смотреть в ее широко раскрытые испуганные глаза.

— Ты готова? — прошептал он.

Глупый вопрос. Медлин замерла под ним, словно, побежденный противник, который ждет последнего рокового удара.

И все же храбро кивнула.

Стиснув зубы, Анатоль изо всех сил сдерживая естественное желание как можно глубже войти в ее манящую влажную теплоту, изо всех сил старался быть понежнее.

Но, боже милосердный, до чего же узкими оказались врата в это девственное лоно! Оставалось лишь ворваться силой, одним стремительным ударом взломать преграду ее девственности. Плоть их слилась, и это упоительное чувство потрясло его, но негромкий крик боли едва не лишил мужества

Анатоль замер и спросил, совершив самый героический поступок в своей жизни

— Хочешь, чтобы я перестал? — Воцарилось молчание… и он понял: его рассудок, если не сама жизнь, в руках Медлин. Потом она тихо ответила:

— Н-нет.

Поцелуй, который Анатоль запечатлел на ее устах, был скорее благодарным, нежели страстным с глухим стоном он вошел в нее глубже, и тогда ему почудилось, что тело Медлин под ним слегка расслабилось.

Возможно ли, чтобы после боли пришло желание? Может быть, если он начнет снова, медленнее со всем присущим ему умением, — ему удастся пробудить в невесте хотя бы подобие страсти?

Анатоль осыпал поцелуями ее шею, упорно стараясь следовать размеренному ритму… Но у него слишком давно не было женщины, а Медлин была такой сладостной, бархатисто-теплой, совершенной. Он погружался все глубже и сильнее, а его поцелуи становились все лихорадочней.

Сладостный взрыв пришел неожиданно, со всей яростью шторма, который так часто обрушивался на скалистые корнуэльские берега. Волна блаженной боли взметнулась ввысь, и Анатоль хрипло закричал.

Он рухнул ниц, почти потеряв сознание, и лежал так, обессиленный, раскаиваясь в том, что потерял власть над собой. Раскаяние лишь усилилось, когда Анатоль понял, что придавил Медлин всем своим весом.

Он в ужасе откатился в сторону. Девушка лежала так неподвижно, что на миг показалось — не дышит.

— Медлин! — Анатоль тронул ее за плечо. Она вздрогнула от его прикосновения, но не ответила. Спутанные пряди волос закрывали лицо. Проклиная себя за небрежность и грубость, Анатоль неловко убрал волосы с ее лица.

Плотно зажмуренные глаза Медлин открылись.

— Это все? — спросила она, недоверчиво глядя на него.

— Да, -хрипло ответил Анатоль. Немного поморщась, словно от боли, Медлин села в постели, подтянула покрывало к груди.

— Мне теперь можно говорить?

Анатоль боялся того, что может услышать, и все же кивнул. Она имела полное право упрекать его в грубости, неуклюжести, неумении владеть собой. Только бы не начала плакать. Он и так чувствует себя чудовищем.

Медлин по-птичьи склонила голову к плечу, как делала всегда, когда что-то обдумывала. Анатоль подобрался.

— То, чем мы только что занимались… — начала она. — Это значит, что теперь у меня будет ребенок?

Ребенок? Как обычно, Медлин застала его врасплох. Мысль о ребенке даже не приходила в голову Анатолю, когда он держал Медлин в объятиях.

Он вдруг ужаснулся, представив себе, что когда-то, при таких же обстоятельствах, его мать была очень похожа на Медлин. Мягкая, с задумчивыми глазами, мечтающая о ребенке. А потом родился он, Анатоль.

— Это не всегда случается сразу, — поспешно ответил он. — Обычно требуется много таких ночей.

— О, значит, нам снова придется это делать?

Смятение, прозвучавшее в ее голосе, хлестнуло Анатоля не хуже пощечины.

— Ну, не прямо сейчас, — сказал он.

— Хорошо. Думаю, я бы не смогла.

— Тебе было так больно? — тихо спросил Анатоль.

— Нет, но я слишком устала. — Медлин смущенно натянула одеяло повыше, словно пыталась укрыться от его взгляда. — А что мы будем делать теперь?

— Наверное, спать.

— Каждый в своей постели?

Анатоль сразу понял, на что она намекает.

— Конечно, — кивнул он, сел и стал собирать пола разбросанную одежду. Натянув панталоны, он подхватил сапоги и рубашку. Медлин уже вытянулась под одеялом, очевидно, не решаясь при Анатоль даже поднять свою ночную рубашку. Просто зарылась в подушку, притихла и ждала, чтобы он ушел.

Анатоль не понимал, почему это причиняло ему такую боль. Когда он спал с другими женщинами, он потом всегда стремился побыстрее расстаться с ними. Почему же сейчас должно быть иначе?

Может быть, потому, что Анатоль был полон горечи и самоуничижения. Медлин не стремилась бы побыстрее от него избавиться, обладай он демонической притягательной силой Просперо. Или красивым лицом, точно таким, как на проклятой миниатюре.

Но он был всего лишь Анатолем — грубым, невежественным, уродливым чудовищем.

— Ну, тогда… доброй ночи, — неловко произнес Он и отошел от постели. Но у двери его остановил голос Медлин:

— Анатоль!

Он оглянулся. Девушка сидела в постели, озаренная серебристым сиянием луны. Волны пламенно-темных волос ниспадали на бледные плечи. С изумлением Анатоль осознал, как сильно влечет его остаться, прикоснуться к ее лицу, сжать ее в объятиях, обладать ею снова и снова.

Медлин улыбнулась.

— Я просто хотела, чтобы вы знали… Это было совсем не так плохо.

Анатоль отшатнулся. Не так плохо? Улыбка Медлин была мягкой и застенчивой… но она словно брызнула ядом на остатки его уязвленной гордости. Он молча вышел из комнаты и заперся у себя в спальне.

Лишь когда Анатоль исчез за дверью, Медлин с облегчением вытянулась на постели, устроилась поудобнее на подушках. Напряжение последних часов и нескольких предыдущих дней давало себя знать, и сил у нее не осталось даже на то, чтобы дотянуться до ночной рубашки.

А кроме того, касание ткани к обнаженной коже было таким волнующим и чувственным. Нагота помогала ей заново ощущать свое тело.

Медлин думала о том, что произошло этой ночью. Каким странным, удивительным образом плоть Анатоля соединилась с ее плотью! И это оказалось совсем не так страшно, как она воображала.

Сначала она, как он и говорил, почувствовала боль… но ласки Анатоля были так сдержанны, почти застенчивы, он так старался быть нежным. И кроме боли, было еще что-то, чего Медлин не могла описать словами… Обещание, надежда, что следующий раз даст ей нечто большее.

Неужели она способна даже помыслить о том, чтобы это произошло снова? «Почему бы и нет», — подумала Медлин, с затаенной улыбкой утыкаясь в подушку. Она ведь больше не девственница. Медлин всегда ощущала полное безразличие, когда сестры, хихикая, делились друг с другом секретами «замужних дам», всегда чувствовала себя изгоем в женском обществе. Пока она читала и философствовала о «природе вещей», Луиза и Джулия жили — флиртовали, выходили замуж, на опыте познавали древние тайны жизни.

Теперь Медлин тоже была причастна к этим тайнам. Сегодня она узнала многое о мужчинах, об Анатоле. Она стала женой. И, может быть, раньше чем через год — через девять месяцев — станет матерью.

Эта мысль преисполнила Медлин благоговением. Веки наливались тяжестью, девушка зевнула. Перед ее мысленным взором возник ясноглазый младенец, который быстро превратился в полдюжины прелестных малышей, цеплявшихся за ее колени. Разумеется, она сама будет заниматься их образованием, награждать леденцами и шоколадом, когда они будут безошибочно спрягать латинские глаголы и читать наизусть Гомера на безупречном греческом.

Ресницы Медлин сомкнулись, и она заснула в мечтах об образованных детях, которые с обожанием глядели на нее удивительными темными глазами своего отца.

Она спала и не знала, что под утро Анатоль снова пробрался в ее комнату. Хотя рассвет только-только занимался, он уже был одет в сапоги и плащ для верховой езды и собирался в конюшню. Последние минуты ночи, о которой он так мечтал, неумолимо уходили. Первая брачная ночь кончалась, наступало утро.

Он многого ждал от этой ночи. Ждал избавления от гнетущей боли, от одиночества, тоски, одолевавших его уже несколько месяцев. Однако избавление не пришло, и сегодня, как и всегда, он метался в своей спальне, как зверь в клетке. Он проклинал тот день, когда отправил Фитцледжа на поиски невесты, проклинал судьбу, которая привела к его порогу Медлин Бертон.