— Тебе что-нибудь нужно, Лиз? — спросил он, очевидно, устав молча наблюдать за моим состоянием.

— Нет, благодарю, — ответила я. — Просто немного утомилась.

Эбигейл с детства научила меня держать лицо, скрывая истинные чувства, и сейчас это умение оказалось как нельзя кстати. Никто, кроме Ричарда и Маргарет не замечал моего волнения и усталости — я принимала поздравления, перекидывалась светскими фразами с присутствующими дамами, улыбалась и пару раз даже засмеялась над несмешными шутками Эдуарда Веттина, которые в изобилии лились из его уст. Справедливости ради в них не было ни грубости, ни вульгарности — добродушный и краснолицый толстяк попросту не умел шутить.

Еще одним человеком, разделявшим мое состояние, была Анна. Она сидела за отдельным столом с другими детьми и приставленными к ним няньками, но, в отличие от сверстников, не выглядела веселой и беззаботной. Дождавшись подходящего момента, я встала из-за стола и подошла к ней.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, когда мы отошли в сторонку.

— Очень хорошо, миледи, — заученно ответила она. — Благодарю вас.

Мне стало ее искренне жаль. Бедняжка настолько привыкла следовать строгим отцовским правилам, что даже сейчас, когда остальным детям было дозволено веселиться, не могла расслабиться.

— Мне тоже кажется, что этот день тянется слишком долго, — призналась я. — А еще со мной можно не притворяться и говорить то, что думаешь.

Она подняла на меня свои большие карие глаза.

— Я боюсь даже думать, о чем я на самом деле думаю, — призналась она.

Как это было знакомо! Я видела в Анне себя, когда Эбигейл неустанно повторяла, как следует держаться настоящей леди, а еще как боги наказывают непослушных детей не только за дурные поступки, но и мысли.

— Ты ведь никогда прежде не бывала в столице?

— Нет, миледи.

Я присела на корточки и взяла ее за руки.

— Если хочешь, можем отправиться туда весной. Ты любишь путешествовать?

Анна грустно вздохнула.

— Я никогда не была в настоящем путешествии. А вот папа очень часто уезжает по делам. Но никогда не говорит куда, а когда спрашиваю, начинает сердиться.

Я посмотрела туда, где в компании мужчин, среди которых были Эдуард Веттин и Фрэнсис Говард, стоял Ричард. Они что-то тихо, но горячо обсуждали, и виконт, совершенно очевидно, пытался доказать что-то своим собеседникам, при этом бурно жестикулируя. Вид у него был рассерженный.

— Что-то случилось? — спросила я, когда мы снова оказались за столом.

— Не бери в голову, — резко отмахнулся он, бросив гневный взгляд в сторону приятелей.

Это не походило на ссору, скорее, на жаркий спор, и, Ричарду, очевидно, не удалось доказать остальным свою правоту. Меня учили, что совать нос в мужские дела — худшее, что может сделать женщина, да я и не собиралась выпытывать у него причину, но расстраивало то, что виконту испортили настроение в такой день.

Меж тем, праздник как-то совершенно неожиданно подошел к завершению. Погруженная в размышления, я пропустила момент, когда стихла музыка, а гости начали расходиться — кто по приготовленным комнатам, а кто по своим домам. Настал момент, страшивший меня более всего остального.

Мы сидели теперь уже в нашей общей супружеской спальне. Тускло догорали поленья в камине, и подрагивала на прикроватной тумбочке свеча в старом серебряном подсвечнике.

— Еще вина? — Ричард, не дожидаясь ответа, протянул мне наполненный кубок.

Несмотря на то, что за столом я выпила достаточно, захмелевшей себя не чувствовала. Кивнув в знак благодарности, приняла из его рук кубок и сделала большой глоток. Со стороны это, наверняка, выглядело нервно и смешно.

— У тебя прежде была связь с мужчиной?

Я мало что вином не поперхнулась.

— Откуда?!

Вопрос Ричарда показался обидным. И эта обида ненадолго прогнала страх.

— Я тебя не осуждаю. Но мне нужно знать.

— Да не было у меня никого!

Хелиот, единственный мужчина в моей жизни, ни за что не позволил бы себе ничего «такого» до свадьбы.

— Не злись, — Ричард улыбнулся.

— Я не злюсь, — буркнула в ответ.

— И не нервничай.

Легко сказать! Внутри меня колотило от страха и… предвкушения?.. Что ни говори — а Ричард был хорош. Даже очень. Взгляд опустился к расстегнутым пуговицам его рубашки. Он, конечно, заметил это и усмехнулся.

— Иди сюда, — Ричард протянул руку и коснулся моих пальцев.

Голос звучал сбивчиво, хрипло и отзывался щекоткой внизу живота. Уверенным движением он притянул меня к себе и поцеловал. Не так, как в храме — глубже, напористее и одновременно нежно.

С бешено колотящимся сердцем я ответила на поцелуй и инстинктивно прижалась крепче, чувствуя возбуждение внизу его живота. Собственное дыхание казалось мне громким, как удары колокола, стук сердца отдавался в висках.

За спиной терпеливо ждало своего часа брачное ложе, заправленное новым бельем, отдающим слабым ароматом лаванды. В следующую секунду все посторонние мысли оказались вытиснуты прикосновением пальцев к моей шее. Я вздрогнула.

Пару минут Ричард возился с застежками, пока, наконец, роскошное платье не упало к моим ногам, а следом за ним пришла очередь нижних юбок и тонкой сорочки. Теперь я стояла перед ним обнаженная. Щеки горели от волнения и смущения.

Мне хотелось прикрыться, но я не сделала этого — было бы смешно и неуместно. Я почти ничего не знала о том, что происходит за дверями супружеских спален. Нет, техническая сторона вопроса была известна — точнее, я приблизительно догадывалась, что и как, но о подробностях не имела понятия. «Близость — удовольствие для мужчин», говорила тетушка, «а женщине полагается терпеть и подчиняться».

Стоя перед ним, я, тяжело дыша, наблюдала, как Ричард торопливо избавляется от одежды, и когда он остался полностью обнаженным, смущенно отвела глаза. «Хорошая жена никому не показывает своей наготы, даже собственному мужу», наставляла Эбигейл. Однако, тетушка ни словом не обмолвилась о том, что надлежит делать «хорошей жене», если супруг лично изволит избавить ее от одежды, а затем беззастенчиво наслаждается открывшейся картиной.

А Ричард, определенно, наслаждался. Я же, не зная, куда деть глаза, смотрела то в окно, то на стену, то в потолок. Куда угодно, только не на него. Но взгляд упорно возвращался туда, где ему быть не положено.

— Ты боишься? — он шагнул в мою сторону.

Я не двинулась с места.

— Нет. Просто не знаю, как именно должна себя вести.

Ричард усмехнулся.

— Ну… — он протянул мне кубок, и я приняла его дрожащей рукой, — законов на этот счет никто не писал. — Так что делай все, что душа пожелает.

Чего в тот момент желала моя душа? С одной стороны хотелось юркнуть под одеяло, а с другой… Я нервно сглотнула. В груди и внизу живота копошилось новое, незнакомое ощущение. И страшно и интересно.

— Если не хочешь — ничего не будет. — Он посмотрел мне в глаза. — Принуждать не стану.

— Хочу, — я, наконец, осмелилась взглянуть ему в лицо. Опустила взгляд ниже и отпила вина.

…Ричард легко подтолкнул меня к кровати, и, не удержав равновесие, я неловко села в гору мягких подушек. Он едва заметно усмехнулся и уложил меня на спину.

Сердце стучало как бешеное, а когда его ладонь скользнула вверх по внутренней стороне бедра, колени задрожали. Он навис надо мной и, склонившись, поцеловал.

— Ты в порядке? — Ричард повернулся ко мне.

— Да, — я посмотрела на него и стыдливо натянула на грудь одеяло.

Голова до сих пор шла кругом, мысли беспорядочно расплывались.

— Но сегодня ты не получила удовольствия, — констатировал он.

Мне говорили, что это болезненно для леди — терять невинность, но в действительности все оказалось не так страшно. Боль была короткой и почти сразу уступила место непривычному ощущению чужого тела внутри. Наслаждения это не принесло, но, кто знает — может, так оно и положено?

— Я не знаю, как должно быть, — честно призналась Ричарду. — К тому же мне говорили, что близость — это удовольствие только для мужчин.