Так я и попала в дом тётушки Эбигейл. Не скажу, что она плохо ко мне относилась, но и душевной близости между нами так и не возникло. Моё воспитание и содержание было для неё, скорее тягостной необходимостью, нежели зовом сердца. От отца мне досталось неплохое наследство, но в финансовых делах Эбигейл ничего не смыслила, и очень скоро мы оказались на грани разорения.

Будь у меня даже небольшой капитал, я приобрела бы маленький коттедж в провинции и зажила самостоятельной жизнью, но, увы, на такую роскошь моего наследства не хватало. Зато, за это время, как выяснилось, тётушка набрала долгов, а кузен проигрался в карты, едва не доведя семью до полного разорения. Первым моим желанием, было послать нерадивого братца ко всем чертям, но Андри, находясь в пьяном угаре, грозился свести счёты с жизнью, стоя в гостиной с отцовским мушкетом у виска, и одним лишь богам ведомо, чем бы это кончилось.

— Я всё отдам, Лиз, — клялся Андри, стоя на коленях и целуя мне руки — отдам до последнего гроша, да не сойти мне с места, если я совру!

Стоит ли говорить, что земля не разверзлась под его ногами, и, вскоре этот толстый, неповоротливый увалень взялся за старое?

…Настали долгие безрадостные дни. Денег катастрофически не хватало, и лишь благодушием юного короля Виллема, сына Ортанара, мы худо-бедно оставались на плаву. Тогда ещё было возможно оставаться при дворе, хотя и слепой видел, что слабый болезненный монарх долго не протянет. И когда в возрасте пятнадцати лет Виллем последовал за отцом, началось то, чего боялась вся страна.

Власть перешла его старшей сестре Беренгарии, ярой последовательнице новой религии, ради возвращения которой она была готова выжечь дотла старую. В прямом смысле.

Из храмов выносили и прилюдно сжигали скульптуры старых богов и религиозные книги. Священников силой обращали в новую веру, а тех, кто отказывался, ждал костер.

Над страной вспыхнуло огненное знамя Инквизиции.

Супруг Беренгарии привез из соседнего государства несколько тысяч «святых воинов», заполонивших Аран подобно крысам. Гордые и надменные, они расхаживали по улицам, устанавливая свои порядки, что в итоге привело к кровавым стычкам и последующими за ними расправами над последователями старой веры. С маниакальной тщательностью Беренгария разрушала все, что создали её отец и брат.

Оставаться при дворе, на глазах у фанатичной королевы и её советников, было равносильно самоубийству. Да и двор нынче стал не то, что прежде. Балы и рыцарские турниры почти не устраивались, роскошь и блеск сменились жёстким аскетизмом, Аран застыл в тревожном напряжении. Казна пуста, в стране разруха и вот-вот вспыхнет восстание, на площадях полыхают костры, а на улицах, в тавернах и постоялых дворах не прекращаются столкновения.

В таких обстоятельствах лучше держаться подальше от двора, и, как бы ни относилась я к тёте Эбигейл, она была права, когда убедила нас покинуть королевский дворец.

…Я лежала с открытыми глазами, разглядывая балдахин над кроватью, но сон не шел. Молли не была моей близкой подругой, но она понимала меня и всегда относилась с добротой. Бедные Хелиот и его мать — плевать, на запрет Эбигейл, завтра же нанесу им визит. И всё-таки она явно что-то недоговаривала. И я догадывалась, что именно.

ГЛАВА 2

В очередной раз перевернулась на бок и закрыла глаза. Нужно попытаться уснуть, иначе голова разорвётся от мыслей. Утренние новости вкупе с нахлынувшими воспоминаниями, сводили с ума. Я привыкла быть сильной и просчитывать всё на два хода вперёд, прежде, чем сделать шаг, но сейчас хотелось запереться в спальне, свернуться калачиком и снова стать маленькой девочкой. Чтобы папа был жив, целовал перед сном и дарил деревянные игрушки.

В какой-то момент усталость взяла своё, и я забылась глубоким сном, а когда открыла глаза, за окнами уже сгущались сумерки — стало быть, проспала весь день. Рядом с кроватью, на тумбочке, тускло коптила масляная лампа, оставленная служанкой, а в кресле лежало её рукоделие. Голова гудела, мышцы затекли, и вместо привычной бодрости, которую должен приносить сон, я чувствовала лишь ещё большую усталость.

— Леди Элизабет, — дверь открылась, и в комнату зашла Брайди с подносом, — проснулись, наконец. Вот, — она поставила поднос на тумбочку, — Боб приготовил ягнёнка в меду и тушёную репу. Пальчики оближешь!

Я никогда не страдала отсутствием аппетита, но сейчас одно лишь упоминание еды вызвало тошноту. Брайди смотрела на меня с осуждением, качала головой и почти подсовывала под нос тарелку.

— Надо есть, леди Элизабет, — строго сказала она. — Голодом себя заморить хотите? И так прозрачная, как русалка, того и гляди ветром унесёт.

Понимая, что она не успокоится, пока я не съем хотя бы половину того, что лежит на подносе, взяла тарелку и прибор. Наш повар Боб настоящий кудесник — одна из тётушкиных подруг даже пыталась переманить его себе, после чего Эбигейл, больше не звала её к нам в дом, но в тот день я была физически не в силах оценить плоды его стараний. Послушно забрасывала в рот куски, жевала, но не чувствовала вкуса.

— Мужчинам нравится, когда у женщины хороший аппетит, — философски заметила Брайди. — На севере говорят, что если жена хорошо ест, значит, родит сильного и крепкого наследника.

— Но мы-то на севере, к счастью, — сказала я.

Брайди опустила глаза, и спешно попыталась увести разговор в другое русло повседневной болтовней, чем и выдала себя с потрохами.

— Брайди, — строго сказала я, откладывая тарелку, — а ну-ка, посмотри мне в глаза.

Девушка виновато подняла голову.

— С чего это ты заговорила про север?

Я точно помнила, как несколько дней назад Эбигейл тоже болтала что-то о далеком северном графстве, будто бы невзначай, но тогда пропустила это мимо ушей. Смутная догадка ещё не успела обрести форму, когда в спальню зашла тётушка. Брайди было достаточно одного её короткого взгляда, чтобы всё понять и выйти из комнаты, оставив нас наедине.

Эбигейл закрыла дверь, плавно, точно кошка, подошла к кровати и присела на край. Мягко улыбнулась и взяла меня за руку. Она очень хотела показаться заботливой, но эта несвойственная ласка вызвала прямо противоположную реакцию.

— Я надеюсь, ты хоть немного отдохнула, — с той же заискивающей улыбкой сказала Эбигейл, поглаживая мою ладонь.

— Почему Брайди заговорила про север? — спросила я напрямую.

В отличие от служанки Эбигейл посмотрела мне в глаза.

— Потому, что скоро тебе предстоит туда отправиться, — спокойно ответила она. — Ты ведь так хотела уехать, — последнюю фразу тётушка произнесла почти с откровенной издёвкой.

Неясные домыслы, наконец, сложились в чёткую картинку. Эбигейл было совсем не обязательно продолжать, чтобы я всё поняла.

— Ты когда-нибудь слышала о Стенсбери из Фитфилд-Холла? — спросила она.

Стенсбери… Что-то знакомое. Хотя по большому счёту эта фамилия мне ни о чём мне не говорила — возможно, когда-то я слышала её при дворе, но точно сказать не могла.

— Вы нашли мне богатого вдовца, дышащего на ладан? — я изо всех сил старалась, чтобы голос звучал спокойно, но получилось откровенно плохо. — Надеюсь, ему меньше восьмидесяти лет, а во рту остался хотя бы один зуб.

— Твой сарказм сейчас совершенно не уместен, Элизабет, — тётушка обиженно вздёрнула острый нос. — Но я рада, что ты воспринимаешь это как должное.

Эбигейл скверно разбиралась в людях, и уж тем более, не умела читать по лицам, хотя сама была убеждена в обратном. Я не воспринимала это как должное. Просто моя усталая, измотанная голова плохо соображала. Но одно было ясно — скоро мне предстоит идти под венец.

Тётушка истолковала моё молчание на свой лад, и потому с энтузиазмом продолжила

— Ричард Стенсбери — виконт, — последнее она произнесла таким голосом, что здесь уместнее было бы слово «король». — Он владеет старинным имением и тремя сотнями акров земли впридачу.

Стенсбери, Стенсбери… Уж не тот ли, чьего отца отправили на эшафот ещё при старом короле? Вот только я ничего не знаю о его сыне.