– Стал быть, возница из обозу нашего помер, – охотно пустился живописать второй купец. – И нехорошо, стал быть, так-то помер, неопределённой смертию. Вечор ещё живёхонек был, песни орал, дорогу оглядывал, с девками шутки шутил. На привале скотину распряг, обиходил, отужинал, стал быть, прилёг вроде…

– В каком смысле «вроде»?

– Ну вроде спать лёг, под телегою, как все, а наутро, стал быть, видим – нет его! Уж искали, кричали, а он, сердешный, аж едва ли не за полверсты по дороге вперёд ушёл, да и висит себе на берёзке. Стал быть, весь мёртвый.

– Повесился, что ли? – не понял я.

– Как можно, это ж какой грех будет?! – сурово вздохнул старший купец. – Просто так он висел, поперёк ветки, холодный уже.

– На теле были следы насилия – раны, ушибы, порезы?

– Стал быть, ничего подобного и нетути! – опять включился младший. – Мы ж люди опытные, не один год с обозами ходим, и народец у нас отчаянный – от любого разбойника оборониться сможет. А тут уж, стал быть, ни единой царапинки. Тока одному Богу и ведомо, как душу отдал.

– Где тело? – Переглянувшись с Ягой, я понял, что дело заводить придётся, не отвертимся.

Тело несчастного возчика, именуемого, как выяснилось в дальнейшем, Николаем Брыкиным, купцы с берёзы сняли и в сохранности доставили в Лукошкино. В данный момент оно находилось на Гостином дворе, в подвалах со льдом и солью. Так, экспертизу проведёт бабуля, Митьку отправим побеседовать с другими людьми из того же обоза, а братьев Анисимовых пока можно отпустить. Они свой гражданский долг выполнили.

– Спасибо за бдительность, граждане. – Я встал и, прощаясь, пожал руку каждому. – Мы непременно разберёмся в причинах таинственной гибели вашего работника. Если вспомните ещё что-нибудь важное или вдруг кого-то подозреваете, то милости прошу, сразу к нам!

– Подозреваем? – едва ли не в одну секунду вскинулись купцы. – Дык ведь вот она, девка эта приблудная! Из-за неё небось Брыкин и сподобился… Она-то и есть!

– Что за бред? – не успел даже толком удивиться я, когда понял, что взгляды всех присутствующих сошлись на моей невесте. Олёна молча опустила ресницы. Спокойствие, только спокойствие. – Разберёмся. Все свободны, ещё раз спасибо.

Я собственноручно, не чинясь, вытолкал обоих представителей торговой братии взашей. После чего встал перед нашей эксперт-криминалисткой и вопросительно выгнул бровь.

– Ладно уж, покуда дело не закроем, друг на дружку голос не поднимать, – мрачно согласилась она.

Я изогнул другую бровь, дав предыдущей расслабиться.

– Расколдую обоих, а тока нечего было им… – буркнула бабка, достала с полки глиняную баночку, выудила оттуда горсть голубоватого порошка и не глядя сыпанула под стрелецкую шапку. Надо приметить эту баночку, сообразил я, вдруг самому придётся расколдовывать в отсутствие Яги. Мгновением позже на столе в обнимку сидели Митя и Фома.

Еремеев ушёл молча, перекрестился сначала, поклон поясной отвесил, а потом уж бросился вон так, что едва дверь не вынес. Митька только чихнул и остался, он у нас к превращениям привычный – и щенком был, и петухом, и теперь вот лягушкой. Разве что в инфузорию его пока не превращали, и то лишь потому, что наша старушка и слова-то такого не знает.

Обедали все дружно, за одним столом. Особых разговоров не вели, шуток и подколок избегали, держались негласно избранной английской линии поведения. Разговорились лишь за чаем, но ОЧЕНЬ осторожно…

– Я так кумекаю, прав ты, Никитушка, – отодвигая от Олёны земляничное варенье, начала Баба-яга. – Не след нам шумиху поднимать, дело заводить, покуда я самолично на энтот труп не налюбуюся.

– А мне, сироте, как водится, служба грозная да опасная, – торжественно приподнялся Митенька, мизинцем левой руки быстро перемещая плошку с вареньем на свою территорию. – Небось ить опять в кабак пошлёте, купцов заезжих слушать, работничков ихних спаивать, на рогах до дому ползти информации секретной ради? Так согласный я!

– Сначала нас с бабушкой на Гостиный двор отвезёшь, – сухо напомнил я, легко уводя от него варенье. – Если что понадобится – подождёшь у входа.

– Но ить в кабак и впрямь надо, – с тоской провожая взглядом уже недостижимую плошку, заметила Яга. – Пущай уж сходит мальчонка, а супротив искушения алкогольного я ему прямолинейно посодействую.

В ту минуту варенье начало само перемещаться в бабкину сторону и убежало бы, не перехвати его Олёна ложкой.

– А мне что делать доверите? – скромно спросила она. – Я без дела сидеть непривычная.

– Да вот хоть Назимушке по хозяйству поможешь. Полы отскоблить, за скотиной убрать, бельё перестирать, горшки перемыть, двор подмести, печь побелить, забор покрасить, трубу прочистить, мало ли забот!

– А как управлюсь…

– …можешь ехать на бал, – тупо кивнул я. – Платье и хрустальные туфельки тебе выдаст добрая фея в лице кота Васьки. Прости, любимая, но купцы Анисимовы указали на тебя как на главную подозреваемую. Давай ты пока действительно не будешь покидать отделение.

– Это я под арестом, что ли? – капризно надула губки моя невеста. И сделала это очаровательно! Но Ягу всё равно не проняло.

– Уж не взыщи, милая, а тока сидеть тебе дома до результатов следствия. Хоть и имей в виду, я тя виноватою нипочём не считаю! Даже ежели и впрямь ты возницу этого ухайдакала… Одним мужиком меньше – невелика потеря! Так-то вот.

– Бабуль, вы чего?! – вытаращились мы с Митей.

– А из-за женской солидарности!

Ну если наша эксперт-криминалистка знает такие слова и идёт с таких козырей, то крыть нечем. Остаётся командовать:

– Опергруппа, на выезд!

Митя, резво вскочив на ноги, подхватил бабку под мышку и с самым решительным выражением лица ринулся из горницы. Стрельцы храбро догадались распахнуть ворота – бабкин визг и матюги стихли быстро, примерно со скоростью Митькиного бега.

Я, как капитан, покидающий судно последним, неторопливо встал из-за стола, собрал бумаги в планшетку и только у самых дверей обернулся к Олёне:

– Ты ведь здесь ни при чём?

– Многие видели, как он рядом шёл, да не более, – уже гораздо строже ответила Олёна. – Руки он разок распустить попробовал, да потом до вечера раскорячкой ходил, на меня дружкам жалился. Дескать, хоть и красива девка, да глупа и достоинство мужское коленом ушибила. А ты что, им поверить готов?!

– Я тебе верю. – Мне удалось только обнять её на прощанье. – Прости, родная! Долг зовёт, такая служба.

– Да уж знаю… Возвращайся побыстрей! А я домом займусь, чтобы вашей бабушке по сердцу прийтись.

– Ты у меня чудо! – уже из сеней крикнул я. – Назим, прими всё к сведению, укажи задачу, проконтролируй, ну и всё такое… Да, узнаю, что моей невесте глазки строил, на пятнадцать суток упеку!

– Э-э, падумаешь… – презрительно раздалось из-под печки.

Я не поленился вернуться и добить:

– Расскажу Яге!

– Щуток не панимаэшь, да?! – явно перепугался он. Психология – знаем, чем кого достать, опыт есть…

Дежурные стрельцы у ворот доложили, что Еремеев направился домой, на службу выйдет утром, не раньше, травма у него душевная. Даже убегая, подпрыгивал по-лягушачьи – жуткое зрелище! Ладно, перед Фомой извинюсь, да Яга бы и сама извинилась, если бы он подождал пару минут, а не рванул с места на третьей крейсерской. Бабка у нас порядочная, виновата – извинится, не примешь извинения – тебе же хуже.

– Ты сам-то куда, сыскной воевода, может, охрана нужна?

– Да, в общем, нет… На Гостиный двор пройдусь, думаю, наши уже там.

По сути, Яге на экспертизу надо не более получаса, если пойду неторопливо, как раз успею к окончанию. Погода хорошая, вечер близко, народ сворачивает торговлю и работу, на улицах тихо и уютно…

Да, прижился я здесь. Москва, конечно, до сих пор периодически снится, но тоски нет. Ничего я не потерял, переселившись волей неизвестных сил в это сказочно-лубочное государство. Как-то спокойнее здесь… Нет, честно! Преступности хватает, жизнью и погонами рискуем ежедневно (один Кощей чего стоит), но… душа на месте! Именно на месте, иначе не скажешь!