Когда миссис Клеменс достаточно успокоилась, чтобы собраться с мыслями, она решила навести справки в лечебнице, куда, как она боялась, уже вернули бедную Анну.

Зная адрес лечебницы от самой Анны, на следующий день она поехала туда. Но там ей сказали (наверно, это было за день или два до того, как туда поместили мнимую Анну Катерик), что такая женщина к ним не поступала. Тогда миссис Клеменс написала миссис Катерик в Уэлмингам с просьбой сообщить, не слышала ли, не видела ли та своей дочери, и получила отрицательный ответ. После этого миссис Клеменс совершенно растерялась, не зная, куда и к кому еще обратиться и что предпринять. С того дня и до настоящей минуты миссис Клеменс пребывала в полной неизвестности, – она не могла понять, почему исчезла Анна и чем все это кончилось.

Пока что сведения, сообщенные мне миссис Клеменс – хотя это и были факты, доселе мне неизвестные, – носили всего только подготовительный характер.

Ясно было, что серия обманов, посредством которых Анну заманили в Лондон и разлучили с миссис Клеменс, была делом рук графа Фоско и его жены, но вопрос о том, можно ли было подвергнуть их судебному преследованию за это, оставался открытым. Цель, которую я имел в виду, вела меня в другом направлении. Я пришел к миссис Клеменс, чтобы сделать первые шаги к раскрытию тайны сэра Персиваля. Пока что она не сказала ничего такого, что могло бы приблизить меня к этой цели. Я почувствовал необходимость пробудить в ней воспоминания о прошлых днях, людях и происшествиях, о которых она позабыла из-за недавних переживаний, и постарался направить разговор по нужному мне руслу.

– Я очень сожалею, что ничем не могу помочь вашему горю, – сказал я. – Мне остается от всего сердца посочувствовать вам. Родная мать не могла бы любить Анну сильнее, чем вы ее любили, и так жертвовать собой для нее, как делали это вы.

– В этом нет большой заслуги, сэр, – сказала миссис Клеменс. – Бедняжка и в самом деле была для меня как собственное мое дитя. Я нянчилась с ней, сэр, когда она была совсем малюткой. Это было нелегким делом. Я бы не привязалась к ней так, если б не шила ей первых платьиц, не учила ее ходить. Я всегда говорила, что она послана мне в утешение за то, что у меня самой не было детей. А теперь, когда ее нет, мне все вспоминаются старые времена, я не могу удержаться и все плачу, не могу удержаться, сэр!

Я подождал, чтобы дать миссис Клеменс время справиться со своим горем. Не мерцал ли свет правды, которого я так долго ждал, в воспоминаниях доброй женщины о ранних годах Анны, – такой слабый свет, мерцавший так далеко!

– Вы знали миссис Катерик еще до рождения Анны? – спросил я.

– Мы познакомились незадолго до этого, сэр, месяца за четыре. Мы очень часто виделись в ту пору, но никогда не были в близких отношениях.

Голос ее звучал теперь тверже; казалось, для нее было большим облегчением вернуться к смутным воспоминаниям прошлого, ибо это давало ей возможность позабыть хоть ненадолго о теперешнем ее глубоком горе.

– Вы с миссис Катерик были соседями? – спросил я, стараясь поощрять ее вопросами.

– Да, сэр, соседями в Старом Уэлмингаме.

– В Старом Уэлмингаме? Значит, в Хемпшире есть два города под этим названием?

– Да, сэр, были в те дни – около двадцати трех лет назад. Позже за две мили от старого городка выстроили новый город, поближе к реке, а Старый Уэлмингам, который всегда был чем-то вроде деревни, совсем заглох со временем. Новый город стал называться просто Уэлмингам, только старая приходская церковь осталась приходской церковью и поныне. Она стоит совершенно одиноко, дома вокруг разрушены или сами развалились от ветхости. На моих глазах произошло много грустных перемен. Когда-то это было приятное, красивое местечко.

– Вы жили там, миссис Клеменс, до замужества?

– Нет, сэр, я из Норфолка, а мой муж из Гримсби, как я вам уже говорила. Он работал там подмастерьем. Но у него были друзья в Саутхемптоне, и он отправился туда и затеял там торговлю. Мелочную торговлю, сэр, но сумел скопить достаточно денег на скромную жизнь и обосновался в Старом Уэлмингаме. Мы с ним переехали туда, когда поженились. Мы оба были уже немолоды, но жили очень дружно – не так, как наши соседи, мистер Катерик с женой, когда через год или два после нас они переехали в Старый Уэлмингам.

– Ваш муж был знаком с ними и прежде?

– С Катериком, сэр, не с его женой. Мы оба не знали ее. Какой-то джентльмен помог Катерику получить место причетника в приходской церкви в Уэлмингаме. По этой причине он и переехал жить по соседству с нами. Он привез с собой молодую жену. Через некоторое время мы узнали, что она была горничной в одном семействе, проживавшем в Варнек-Холле, около Саутхемптона. Катерик долго добивался, чтобы она вышла за него, – такая она была высокомерная. Он делал ей предложение за предложением и наконец, убедившись, что она непреклонна, отчаялся и оставил ее в покое. И вдруг она сама предложила ему жениться на ней, по-видимому, просто из духа противоречия. Мой бедный муж всегда говорил, что вот тут-то и надо было ее проучить. Но Катерик был слишком влюблен в нее, он никогда ни в чем ей не препятствовал – ни до свадьбы, ни после. Он был горячим, увлекающимся человеком, сэр, иногда давал слишком большую волю своим чувствам и быстро терял голову. Будь на месте миссис Катерик другая женщина, лучше, чем она, он избаловал бы и ее. Не люблю я плохо отзываться о людях, но миссис Катерик была бессердечной женщиной, упрямая такая, всегда делала все по-своему, любила хорошо одеваться и чтоб ею восхищались, а мистеру Катерику платила неуважением и насмешками за его доброту и хорошее отношение. Когда они стали нашими соседями, мой муж, бывало, говорил, что они плохо кончат, и его слова сбылись. Не прожили они около нас и четырех месяцев, как страшный скандал произошел в их семейной жизни. Виноваты были оба, по-моему. Оба были виноваты.

– Вы хотите сказать – и муж и жена?

– О нет, сэр! Я не говорю про Катерика – он, бедняга, был только жалости достоин. Я говорю про его жену и про...

– Про человека, из-за которого произошел скандал?

– Да, сэр. Такой образованный, воспитанный джентльмен, постыдился бы... Вы знаете его, сэр. И моя бедная милочка Анна знала его слишком хорошо...

– Сэр Персиваль Глайд?

– Да, сэр Персиваль Глайд.

Сердце мое забилось, мне показалось, что ключ от тайны уже в моих руках. Как плохо знал я тот лабиринт, по которому мне пришлось еще так долго блуждать!

– Сэр Персиваль жил тогда где-нибудь поблизости? – спросил я.

– Нет, сэр. Он был не здешний, чужой для всех нас. Отец его умер незадолго до этого в чужих краях. Помню, сэр Персиваль был в трауре. Он остановился в маленькой гостинице у реки, где останавливались другие джентльмены, приезжавшие к нам в городок на рыбалку... Когда он приехал, на него не обратили внимания, это было обычным делом – много джентльменов приезжало со всех концов страны, чтобы рыбачить на нашей реке.

– Он появился до того, как Анна родилась?

– Да, сэр. Анна родилась в июне 1827 года, а он приехал, по-моему, в конце апреля или в начале мая.

– Чужой для всех? И миссис Катерик тоже не знала его, как и остальные?

– Так мы сначала думали, сэр. Но когда произошел скандал, никто уже не верил, что они не были раньше знакомы, что они чужие друг другу. Помню, будто вчера это было. Ночью Катерик бросил горсть песку в наше окошко и разбудил нас. Я услышала, как он стал просить мужа ради бога сойти вниз для разговора. Они долго разговаривали на крыльце. Когда мой муж вернулся наверх, он весь дрожал. Он сел на кровать и говорит мне: «Лиззи! Я всегда говорил, что эта женщина – скверная женщина, что она плохо кончит, и, боюсь, так оно и случилось. Катерик нашел у нее в комоде множество кружевных носовых платков, и два красивых кольца, и новые золотые часы с цепочкой. Только настоящая леди может такое носить, а его жена не хочет признаться, откуда у нее все это». – «Может, он считает ее воровкой?» – говорю я. «Нет, – говорит он, – как это ни скверно, но то, что она сделала, еще хуже! Ей негде было красть, да она и не стала бы, не такая она женщина. Хуже! Это подарки, Лиззи: на часах – ее собственные инициалы, и Катерик сам видел, как она шепталась и секретничала с этим джентльменом в трауре, с сэром Персивалем Глайдом. Молчите об этом. На сегодня я успокоил Катерика. Я сказал ему, чтоб он держал язык за зубами, но смотрел во все глаза да слушал день, два, пока не убедится». – «По-моему, вы оба ошибаетесь, – говорю я. – Чего ради миссис Катерик, живя тут в полном довольстве и почете, будет путаться с проезжим, с этим сэром Персивалем?» – «Э, да чужой ли он ей? – говорит мой муж. – Вы забыли, как Катерик на ней женился. Она сама пришла к нему, а раньше все говорила – нет да нет, когда он предлагал ей повенчаться. Не она первая, не она последняя из тех безнравственных женщин, что выходят замуж за честных, порядочных мужчин, которые их любят, чтобы скрыть свой позор. Боюсь, миссис Катерик такая же негодяйка, как и любая из них. Увидим, – говорит мой муж, – скоро увидим». Не прошло и двух дней, как мы увидели.