Утро было облачное и ветреное. Озеро выглядело сегодня особенно диким, угрюмым и мрачным от непрестанной смены света и тени на его зеркальной глади.
– Некоторым людям все это кажется живописным, – сказал сэр Персиваль, указывая вдаль своей недоконченной палкой, – а я считаю это пятном на дворянском поместье. Во времена моих предков озеро доходило до этого места. Поглядите-ка на него теперь! В нем нет и четырех футов глубины, и все оно состоит из больших и малых луж. Мне хотелось бы иметь достаточно средств, чтобы осушить его и засадить деревьями. Мой управитель, суеверный идиот, убежден, что над этим озером висит проклятие, как над мертвым морем. Что вы думаете по этому поводу, Фоско? Подходящее место для убийства, а?
– Мой добрый Персиваль, – строго возразил граф, – где ваш английский здравый смысл? Вода слишком мелка, чтобы покрыть мертвое тело, и повсюду песок, на котором отпечатаются следы преступника. В общем, это самое неподходящее место для убийства, которое когда-либо попадалось мне на глаза.
– Вздор, – сказал сэр Персиваль, яростно строгая палку. – Вы знаете, что я хочу сказать. Угрюмый вид, безлюдье. Если вы хотите – вы поймете меня, если нет – я не стану пояснять вам мою мысль.
– Почему нет? – спросил граф. – Ведь вашу мысль можно пояснить в двух словах. Если бы убийство задумал глупец, он счел бы ваше озеро подходящим местом для этого. Если бы убийство задумал мудрец, он счел бы ваше озеро самым неподходящим местом для убийства. Вот смысл ваших слов. Если это то самое, о чем вы думали, я просто добавил необходимые пояснения. Примите их, Персиваль, вместе с благословением вашего добряка Фоско.
Лора подняла глаза на графа. На ее лице явно отразилась неприязнь к нему. Но он был так занят своими мышами, что не заметил ее взгляда.
– Мне жаль, что вид озера наводит на такую страшную мысль, – сказала она. – И если граф Фоско разделяет убийц по категориям, я считаю, что он делает это в весьма неподходящих выражениях. Называть их глупцами – значит относиться к ним со снисходительностью, которой они не заслуживают. Называть их мудрецами нельзя, ибо в этом есть глубокое противоречие. Я всегда слышала: воистину мудрые люди – добрые люди, и преступление им ненавистно.
– Дорогая моя леди, – сказал граф, – это великолепные сентенции, и я видал подобные заголовки в школьных учебниках. – Он поднял на ладони одну из своих белых мышек и начал презабавно разговаривать с ней. – Моя хорошенькая атласная мышка-плутишка, – сказал граф, – вот вам урок морали. Воистину мудрая мышь – это воистину добрая мышь. Так и передайте, пожалуйста, вашим подружкам и до конца дней ваших не смейте грызть прутья вашей клетки.
– Можно высмеять все что угодно, – продолжала отважно Лора, – но вам нелегко будет, граф, указать мне пример, когда мудрец стал бы преступником.
Граф пожал своими широченными плечами и улыбнулся Лоре с подкупающей приветливостью.
– Совершенно верно! – сказал он. – Преступление глупца всегда бывает раскрыто. Преступление мудреца остается навсегда нераскрытым. Если бы я мог указать вам пример – значит, преступление совершил не мудрец. Дорогая леди Глайд, ваш английский здравый смысл мне не по плечу. Мне сделали шах и мат на этот раз. Правда, мисс Голкомб?
– Не сдавайтесь, Лора! – насмешливо воскликнул сэр Персиваль, который слушал у порога. – Скажите ему еще, что всякое преступление неизменно бывает раскрыто... Вот вам еще кусочек морали из детского учебника, Фоско. Все преступления неизменно бывают раскрыты. Какая дьявольская чушь!
– Я верю в это, – спокойно сказала Лора.
Сэр Персиваль залился таким злобным и неистовым хохотом, что мы все удивленно оглянулись на него. Больше всех, казалось, удивился граф.
– Я тоже верю в это, – сказала я, приходя Лоре на помощь.
Сэр Персиваль, так безотчетно хохотавший над замечанием своей жены, казалось, рассердился на мои слова. Он яростно ударил по песку своей новой палкой и быстро пошел от нас прочь.
– Бедняга Персиваль! – воскликнул граф Фоско, с улыбкой глядя ему вслед. – Он жертва английского сплина. Но, мои дорогие мисс Голкомб и леди Глайд, вы в самом деле верите, что преступление всегда бывает раскрыто?.. А вы, мой ангел? – обратился он к своей жене, молчавшей все это время. – Вы тоже так считаете?
– Я жду, пока мне объяснят, – отвечала графиня ледяным и укоризненным тоном, предназначенным для Лоры и меня. – Я жду, прежде чем отважусь высказать собственное мнение в присутствии таких высокообразованных джентльменов.
– Вот как, графиня! – заметила я. – Я помню, как когда-то вы боролись за права женщин, а ведь женская свобода мнений была одним из этих прав!
– Мне интересно знать, каково ваше мнение, граф? – продолжала мадам Фоско, невозмутимо крутя пахитоски и не обращая на меня ни малейшего внимания.
Граф задумчиво гладил пухлым мизинцем одну из своих белых мышек и ответил не сразу.
– Просто удивительно, – сказал он, – как легко общество скрывает худшие из своих погрешностей с помощью трескучих, громких фраз. Механизм, созданный для раскрытия преступления, крайне убог и жалок, однако стоит только выдумать крылатое словцо, что все обстоит благополучно, как все готовы слепо этому поверить, все сбиты с толку. Преступление всегда бывает раскрыто, да? И убийство всегда бывает наказано? Моральные сентенции! Спросите следователей, ведущих дознание, так ли это, леди Глайд. Спросите председателей обществ страхования жизни, правда ли это, мисс Голкомб. Почитайте ваши газеты. Среди тех немногих происшествий, которые попадают в газеты, разве нет отдельных случаев, когда убитые найдены, а убийцы не обнаружены? Помножьте преступления, о которых пишут, на те, о которых не пишут, и найденные мертвые тела на ненайденные мертвые тела, – к какому выводу вы придете? А вот к какому: есть глупые убийцы – их ловят, и есть умные убийцы – они неуловимы. Что такое скрытое и раскрытое преступление? Состязание в ловкости между полицией, с одной стороны, и отдельной личностью – с другой. Если преступник – примитивный, грубый дурак, полиция в девяти случаях из десяти выигрывает. Если преступник – хладнокровный, образованный, умный человек, полиция в девяти случаях из десяти проигрывает. Если полиция выиграла состязание, вас об этом широко оповещают. Если нет, вам об этом не сообщают. И вот на этом шатком фундаменте вы строите вашу удобную высоконравственную формулу, что преступление всегда бывает раскрыто. Да! Те преступления, о которых вам известно. А остальные?
– Чертовски правильно – и хорошо сказано! – воскликнул голос у входа в беседку.
Сэр Персиваль обрел свое душевное равновесие и вернулся к нам в то время, как мы слушали графа.
– Возможно, кое-что и правильно. Возможно, и недурно сказано. Но мне непонятно, почему граф Фоско с таким восторгом прославляет победу преступника над обществом и почему вы, сэр Персиваль, так горячо аплодируете ему за это, – заметила я.
– Слышите, Фоско? – спросил сэр Персиваль. – Послушайте моего совета и поскорее соглашайтесь с вашими слушательницами. Скажите им, что Добродетель – превосходная вещь, это им понравится, смею вас уверить.
Граф беззвучно захохотал, трясясь всем телом; две белые мыши, сидевшие на его жилете, стремглав кинулись вниз и, дрожа от ужаса, забились в свою пагоду.
– Наши дамы, мой дорогой Персиваль, расскажут мне про Добродетель, – сказал он. – В этом вопросе авторитетом являются они, а не я. Они знают, что такое Добродетель, а я – нет.
– Вы слышите? – сказал сэр Персиваль. – Ужасно, не правда ли?
– Это правда, – спокойно сказал граф. – Я – гражданин мира, и в свое время мне пришлось встретиться с таким количеством различного рода добродетелей, что к старости я затрудняюсь, какую из них признать за истинную. Здесь, в Англии, добродетельно одно, а там, в Китае, добродетельно совершенно другое. Джон Буль – англичанин, говорит, что его добродетель истинная, а Джон – китаец, уверяет, что истинна его, китайская, добродетель. А я говорю: «да» одному и «нет» другому, но все равно не могу разобраться, прав ли Джон Буль в сапогах или китаец с косичкой... Ах, мышка, милая моя крошка, иди поцелуй меня! А с твоей точки зрения, кто является воистину добродетельным человеком, моя красотка? Тот, кто держит тебя в тепле и кормит досыта. Правильная точка зрения, ибо она, по крайней мере, общедоступна.