Женщина, вытянув подбородок, тяжело дышала. От ее слюны, смешанной с песком, полотенце стало серым и тяжелым, как дохлая крыса. Синие следы от врезавшегося полотенца, казалось, никогда не исчезнут. Чтобы размять одеревеневшие щеки, ставшие твердыми, как вяленая рыба, она беспрерывно двигала нижней челюстью.
— Уже время… — Взяв двумя пальцами полотенце, он отбросил его. — Пора им кончить совещаться. Сейчас прибегут с веревочной лестницей. Ведь если все останется как есть, им же самим хуже будет. Да, это точно… Не хотели беспокойства — нечего было тогда заманивать меня в эту ловушку.
Женщина проглотила слюну и облизнула губы.
— Но… — Язык еще плохо ее слушался, и она говорила глухо, точно с яйцом во рту. — Звезды взошли?
— Звезды?.. При чем тут звезды?..
— А вдруг звезды не взошли…
— Ну и что, если не взошли?
Женщина, обессилев, снова замолчала.
— В чем дело? Начали — договаривайте! Хотите составить гороскоп? Или, может быть, это местное суеверие?.. Еще скажите, что в беззвездные ночи нельзя спускать лестницу?.. Ну так как же? Я не понимаю, когда молчат!.. Может, вы заговорите, когда взойдут звезды? Ждите, дело ваше… Но что будет если в это время разразится тайфун? Тогда уж нечего будет беспокоиться о звездах!
— Звезды… — Женщина точно по капле выдавливала из себя слова, как из полупустого тюбика. — Если к этому времени звезды еще не взошли, особо сильного ветра не будет…
— Почему?
— Звезд-то не видно из-за тумана.
— Нужно же сказать такое! Разве сейчас ветер дует не так же, как раньше?
— Нет, тогда был намного сильнее. Слышите, он стихает…
Может быть, и верно, что она говорит. Звезды видны как в тумане потому, что у ветра не хватает сил разогнать испарения в воздухе. Нынешней ночью вряд ли будет сильный ветер… Значит, и они там, в деревне, не будут торопиться с решением… И то, что ему представлялось сначала вздором, глупостью, оказалось неожиданно разумным ответом.
— В самом деле… Но я совершенно спокоен… Если они так, то и я могу выжидать. Где неделя, там и десять дней, и пятнадцать дней — разница невелика…
Женщина с силой поджала пальцы ног. Они стали похожи на присоски-прилипалы. Мужчина рассмеялся. И, рассмеявшись, почувствовал, как к горлу подступила тошнота.
Ну что себя изводить?.. Разве ты не нащупал слабое место своих врагов?.. Почему же ты не успокаиваешься, не наблюдаешь?! Ведь когда ты наконец благополучно возвратишься домой, безусловно, стоит описать все пережитое.
…О! Мы поражены. Наконец-то вы решились что-то написать. Действительно, пережили немало. Но на опыте мы учимся — ведь даже дождевой червь не вытянется, если не раздражать его кожицу… Спасибо. Мне и правда многое пришлось продумать, даже заглавие уже есть… О! Ну и какое заглавие?.. «Дьявол дюн» или «Ужас муравьиного ада»… Да, интригующие заглавия. Но не создают ли они впечатление некоторой несерьезности?.. Вы так считаете?.. Какими бы ужасными ни были испытания, нет смысла обрисовывать лишь внешнюю сторону событий. Кроме того, герои трагедии — это люди, которые там живут, и, если в написанном вами не будет хотя бы намечен путь к решению проблемы, плакали тогда все эти ваши тяжелые испытания… Свинство?.. Что?.. Кажется, где-то чистят сточную канаву? Или, может быть, происходит какая-то особая химическая реакция между хлоркой, разбрызганной в коридоре, и запахом чеснока, который исходит у вас изо рта?.. Что?.. Ничего, ничего, не беспокойтесь, пожалуйста. Сколько бы я ни писал, вижу, что не гожусь в писатели… Это снова совершенно излишняя скромность, не к лицу она вам. Мне кажется, не нужно смотреть на писателей как на людей особой категории. Если пишешь, значит, ты писатель… Существует устоявшееся мнение, что кто-то, а уж эти учителя любят писать — дай им только волю. Это, наверное, потому, что профессионально они сравнительно близки к писателям… Это и есть творческое обучение? И, несмотря на то, что сами они даже коробочку для мелков смастерить не умеют… Коробочка для мелков — благодарю покорно. Разве одно то, что тебе открывают глаза на тебя самого, не есть прекрасное творчество?.. И поэтому меня заставляют испытывать новые ощущения, несущие новую боль… Но и надежду!.. Не неся никакой ответственности за то, оправдается эта надежда или нет… Если с самого начала каждый не будет верить в собственные силы… Ну, хватит заниматься самообольщением. Ни одному учителю не позволителен подобный порядок… Порок? Это я о писательстве. Желание стать писателем — самый обыкновенный эгоизм: стремление стать кукловодом и тем самым отделить себя от остальных марионеток. С той же целью женщины прибегают к косметике… Не слишком ли строго? Но если слово «писатель» вы употребляете в таком смысле, то быть писателем и просто писать, пожалуй, и в самом деле не одно и то же… Пожалуй. И именно поэтому я хотел стать писателем! А если не смогу, то и писать не стоит!..
Кстати, как выглядит ребенок, которому не дали обещанного?
Снаружи послышался звук, напоминающий хлопанье крыльев. Схватив лампу, мужчина выскочил за дверь. На дне ямы валялось что-то, завернутое в рогожу. Наверху — ни души. Не притрагиваясь к свертку, он громко закричал. Никакого ответа. Он развязал веревку, стягивавшую рогожку. Пакет с неизвестным содержимым — это взрывчатка, к которой поднесен запал, именуемый любопытством. Против воли в глубине души затеплилась надежда: может быть, какие-нибудь приспособления, чтобы выбраться из ямы?.. Эти деревенские бросили сюда все необходимое и поспешно убежали…
Но там был лишь маленький пакет, завернутый в газетную бумагу, и примерно литровая бутыль, заткнутая деревянной пробкой. В пакете три пачки, по двадцать штук, сигарет «Синсэй» И больше ничего. Просто не хотелось верить. Он снова взял рогожу за край и с силой встряхнул ее — посыпался только песок… На худой конец, хоть записочка должна быть, все еще надеялся он, но и ее не оказалось. В бутыли была дрянная водка, пахнувшая прокисшей рисовой лепешкой.
Для чего все это?.. Какая-нибудь сделка?.. Он когда-то слыхал, что индейцы в знак дружбы обмениваются трубками. Да и водка — везде знак празднества. Итак, можно с полным основанием предположить, что в такой форме они выражают свое стремление как-то договориться.
Обычно деревенские жители стесняются выражать свои чувства словами. В этом смысле они очень простодушны.
Но пока всякие соглашения в сторону — сначала сигареты. Как это он целую неделю вытерпел без них? Привычным движением надрывая уголок пачки, он ощутил глянцевитость бумаги. Щелкнул по дну и выбил сигарету. Пальцы, взявшие ее, слегка дрожали.
Прикурив от лампы, он медленно и глубоко затянулся, и аромат опавших листьев разлился по всему телу. Губы онемели, перед глазами повис тяжелый бархатный занавес. Будто от удара, у него закружилась голова, охватил озноб.
Крепко прижав к себе бутылку, с трудом сохраняя равновесие, он медленно пошел в дом. Ноги не слушались. Голова, точно стянутая обручем, все еще кружилась. Он хотел посмотреть туда, где была женщина, но никак не мог повернуть голову. Лицо женщины, которое он увидел, краешком глаза, показалось ему удивительно маленьким.
— Подарок вот… — Он высоко поднял бутылку и потряс ею. — здорово сообразили, верно? Теперь, спасибо им, вы можете заранее все отпраздновать… Без слов ясно… Я с самого начала все понял… Что прошло, то прошло… ну как, может, за компанию рюмочку?
Вместо ответа женщина крепко закрыла глаза. Возможно, она сердится за то, что он не развязал ее? Глупая женщина. Ведь если бы она хоть на один вопрос как следует ответила, он бы сразу развязал ее. А может, ей просто обидно? Из-за того, что она не может удержать с таким трудом добытого мужчину и вынуждена — тут уж ничего не поделаешь — отпустить его. Какие-то основания у нее, пожалуй, есть… Ей ведь лет около тридцати, вдова. Сзади на щиколотках у нее какие-то странные, резко очерченные впадины. Он опять почувствовал прилив беспричинного веселья. Почему ноги у нее такие чудные?