— Ты заплатишь мне за это! — прошептал Клодий.
Стараясь сохранить достоинство, он отошел, взяв под руку взбешенную Фульвию. На ее лицо стоило посмотреть.
— Да! — пронзительно выкрикнула она. — Ты заплатишь за это, Цицерон! Когда-нибудь я сделаю из твоего языка погремушку!
Невыносимое унижение для Клодия. Он понял, что июнь — неудачный для него месяц. Когда его шурин Целер открыл палатку для регистрации кандидатов в плебейские трибуны и Клодий хотел зарегистрировать свою кандидатуру, Целер отказал ему:
— Ты — патриций, Публий Клодий.
— Я не патриций! — возразил Клодий, сжав кулаки. — Гай Геренний провел специальное постановление в Плебейском собрании, лишившее меня статуса патриция.
— Гай Геренний не заметил бы закона, даже если бы споткнулся о него, — холодно сказал Целер. — Как плебеи могут лишить тебя патрицианского статуса? Плебеи не могут решать ничего относительно патрициата. А теперь уходи, Клодий, ты зря отнимаешь у меня время. Если ты хочешь быть плебеем, сделай это как полагается. Пусть тебя усыновит плебей.
И Клодий ушел, разъяренный. О-о! Список его врагов растет! Теперь и Целер занял в нем достойное место.
Но мщение может подождать. Сначала Клодий должен найти плебея, который захочет усыновить его, если это — единственный путь к мщению.
Для начала Клодий попросил Марка Антония быть его отцом, но Антоний расхохотался.
— Я и за миллион не согласился бы сделать такое, Клодий. Особенно теперь, когда я женат на Фадии и у ее папы скоро появится внук!
Курион посчитал себя оскорбленным.
— Какая чушь, Клодий! Если ты воображаешь, будто я стану называть тебя сыном, то ты сошел с ума! Я буду выглядеть большим глупцом, чем стараюсь выставить Цезаря.
— А почему ты стараешься выставить Цезаря глупцом? — с любопытством спросил Клодий. — «Клуб Клодия» будет единогласно поддерживать Цезаря.
— Просто мне скучно, — грубо ответил Курион, — и я хочу увидеть, как он выйдет из себя. Говорят, это страшно.
Децим Брут тоже отказал Клодию.
— Моя мать убьет меня, если не убьет отец, — сказал он. — Извини, Клодий.
Даже Попликола, и тот уклонился.
— Ты будешь называть меня «папа»? Нет, Клодий, нет!
Именно поэтому Клодий предпочел заплатить Гереннию некоторую сумму из денег Фульвии, чтобы он добыл то постановление. Ему не нравилось быть усыновленным. Это выглядело слишком нелепо.
Но Фульвия загорелась новой идеей.
— Перестань обращаться за помощью к людям твоего круга, — посоветовала она. — У людей на Форуме долгая память, и они знают это. Они не сделают ничего, чтобы потом над ними могли посмеяться. Лучше найди дурака.
А таких было великое множество! Клодий стал думать и вдруг увидел идеальное лицо, проплывшее перед его мысленным взором. Публий Фонтей! Умирает от желания попасть в «Клуб Клодия», но его туда не пускают. Богатый — да. Заслуживает — нет. Девятнадцать лет. Без pater familias, который может помешать ему. Умен, как полено.
— Ах, Публий Клодий, какая честь! — чуть не захлебнулся от восторга Фонтей. — Да, конечно, пожалуйста!
— Разумеется, ты понимаешь, что я не могу признать тебя своим pater familias, а значит, как только усыновление произойдет, ты должен будешь отпустить меня. Твоя власть надо мной кончится. Видишь ли, для меня очень важно сохранить свое собственное имя.
— Конечно, конечно! Я сделаю все, что ты хочешь!
И Клодий пошел к Цезарю, великому понтифику.
— Я нашел плебея, который хочет усыновить меня, — с ходу объявил Клодий, — поэтому мне нужно разрешение жрецов и авгуров, чтобы они приняли lex curiata. Ты можешь обеспечить мне это разрешение?
Красивое лицо Цезаря сохранило выражение легкого удивления, пронзительный взгляд голубых глаз с темным ободком не выказывал ни сомнения, ни неодобрения. Губы не скривились в усмешке. Но несколько секунд Цезарь молчал. Наконец он сказал:
— Да, Публий Клодий, я могу получить для тебя разрешение, но, боюсь, мы не успеем к этим выборам.
Клодий побелел.
— Почему? Это же так просто!
— А ты забыл, что твой шурин Целер — авгур? Он ведь отказался зарегистрировать твою кандидатуру на должность плебейского трибуна.
— О-о…
— Не отчаивайся, все будет хорошо. Тебе только надо подождать, когда Целер уедет в свою провинцию.
— Но я хотел быть плебейским трибуном в этом году!
— Я ценю твое желание. Но это невозможно. — Цезарь помолчал и тихо добавил: — Нужна взятка, Клодий.
— Какая? — осторожно спросил он.
— Убеди молодого Куриона перестать болтать чепуху обо мне.
Клодий тут же протянул руку.
— Сделано! — заверил он.
— Отлично!
— Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно, Цезарь?
— Только твоя благодарность, Клодий. Я думаю, ты будешь очень хорошим плебейским трибуном, потому что ты — не такой вертопрах, чтобы не знать силу закона.
И Цезарь отвернулся, улыбаясь. Естественно, Фульвия ждала недалеко.
— Ничего нельзя сделать, пока Целер не уедет в провинцию, — сообщил ей Клодий.
Она обняла его за талию и страстно поцеловала, шокируя свидетелей их встречи.
— Он прав, — согласилась она. — Мне нравится Цезарь, Публий Клодий! Он напоминает мне дикого зверя, притворяющегося ручным. Какой бы демагог из него получился!
Клодий почувствовал приступ ревности.
— Забудь Цезаря, женщина! — рявкнул он. — Помни, ты — моя жена! Я — единственный, кто будет великим демагогом!
В календы квинтилия, за девять дней до курульных выборов, Метелл Целер созвал Сенат обсудить распределение консульских провинций.
— Марк Кальпурний Бибул хочет сделать заявление, — сообщил он переполненной Палате. — Я предоставляю ему слово.
В окружении «хороших людей» Бибул поднялся, стараясь выглядеть настолько величественным и аристократичным, насколько ему позволял маленький рост.
— Благодарю, старший консул. Мои уважаемые коллеги сенаторы, я хочу рассказать вам историю про моего хорошего друга всадника Публия Сервилия, который происходит не из патрицианской ветви этой знатной семьи, но имеет общих предков с Публием Сервилием Ватией Исаврийским. Сейчас у Публия Сервилия имущественный ценз в четыреста тысяч сестерциев, но его доход целиком зависит от небольшого виноградника в Фалернской области. Виноградник, почтенные отцы, так славится качеством вина, что Публий Сервилий уже в течение нескольких лет запасает это вино, чтобы потом продавать по баснословной цене по всему миру. Говорят, что и царь Тигран, и царь Митридат покупали это вино, а парфянский царь Фраат покупает до сих пор. Вероятно, царь Тигран тоже. Тем более что Гней Помпей, ошибочно называющий себя «Великим», самовольно простил этому царю его правонарушения — от имени Рима! — и даже позволил ему сохранить основную долю дохода.
Бибул помолчал, окинул всех взглядом. Сенаторы сидели тихо, на задних скамьях никто даже не дремал. Катул был прав: рассказывай им историю, и они не уснут, а будут слушать, как дети слушают нянину сказку. Цезарь сидел, как всегда, прямо, с выражением нарочитого интереса на лице — трюк, который удавался ему лучше всех. Кто его видел, понимал, что на самом деле ему очень скучно, но он слишком хорошо воспитан, чтобы показать это.
— Очень хорошо, у нас есть Публий Сервилий, уважаемый всадник, который владеет небольшим, но весьма ценным виноградником. Вчера он был всадником с имущественным цензом в четыреста тысяч сестерциев. Сегодня он — бедный человек. Но как это возможно? Как может человек так внезапно потерять доход? Неужто у Публия Сервилия были долги? Нет, конечно. Он умер? Нет, конечно. Была война в Кампании, о которой нам никто не сказал? Нет, конечно. Тогда пожар? Нет, конечно. Восстали рабы? Нет, конечно. Может быть, небрежный винодел? Нет, конечно.
Теперь слушатели были у него в руках. Все, кроме Цезаря. Бибул поднялся на цыпочки и заговорил громче:
— Я могу сказать вам, каким образом мой друг Публий Сервилий потерял свой единственный источник дохода, мои коллеги-сенаторы! Ответ заключается в том, что огромные стада домашнего скота были пригнаны из Лукании в… как же называется это мерзкое место на Адриатическом побережье в конце Фламиниевой дороги? Лицен? Фицен? Пиц… Пиц… Сейчас, сейчас вспомню… Пицен! Да, это Пицен! Скот пригнали из огромных поместий Гнея Помпея, ошибочно называемого Магном, унаследованных от Луцилиев, в еще более крупные поместья, которые он получил от своего отца, Мясника. Теперь от скота нет никакой пользы, если не заниматься вооружением или не шить обувь и ведра для книг, чтобы на что-то жить. Но ведь никто не ест коров! Никто не пьет их молоко, не делает из него сыра! Хотя дикари на севере Галлии и Германии производят из молока что-то вроде масла, которое они щедро накладывают на черствый черный хлеб и которым смазывают скрипучие оси своих повозок. Что ж, у них нет ничего лучше, ведь они обитают в землях слишком холодных и суровых для наших замечательных олив. А мы, на нашем теплом и плодородном полуострове, выращиваем и оливы, и виноград — два лучших дара, которые людям дали боги. Так почему кому-то надо держать в Италии скот, не говоря уже о том, чтобы гнать его за сотни миль с одного пастбища на другое? Кому это необходимо? Только тому, кто занимается вооружением или шьет обувь! Как вы думаете, кем является Гней Помпей, ошибочно называемый Магном? Он занимается вооружением или шьет обувь? А может быть, он изготавливает сапоги для солдат, то есть и то и другое сразу?
