— Великолепно, — сказал Цицерон.

— Я не смог ни к чему придраться, — сказал Катон.

— Тебя надо поздравить, — сказал Гортензий.

— Он такой исчерпывающий, что будет вечным, — сказал Ватия Исаврийский.

Таким образом, закон Цезаря о взыскании с административных лиц денег, полученных путем вымогательства, был направлен в Трибутное собрание вместе с senatus consultum и был принят в середине сентября.

— Я доволен, — сказал Цезарь Крассу среди шумного Лакомого рынка, заполненного сельчанами, приехавшими в город на Римские игры.

— Ты и должен быть доволен, Гай. Если boni не могут ни к чему придраться, ты должен потребовать для себя новый вид триумфа, который предоставляется лишь за идеальный закон.

— В моих законах о земле boni тоже не могли ни к чему придраться, но это их не остановило. Они все равно были против, — сказал Цезарь.

— Законы о земле — это совсем другое. Слишком много рент и аренд поставлены на карту. Вымогательство губернаторов в провинциях снижает доходы казны. Однако ты не должен был ограничивать закон о вымогательстве только классом сенаторов. Всадники тоже этим занимаются, — сказал Красc.

— Только с согласия губернаторов. Но когда я буду консулом во второй раз, я проведу второй закон о вымогательстве — для всадников. Это слишком долгий процесс — формулировать законы о вымогательстве, поэтому одного закона на одно консульство вполне достаточно.

— Значит, ты намерен стать консулом во второй раз?

— Конечно. А ты?

— Я бы не против, — задумчиво ответил Красc. — Я все еще не отказался от мысли идти войной на парфян и наконец заслужить триумф. Я не получу его, если снова не стану консулом.

— Будешь.

Красc сменил тему.

— Ты уже составил список легатов и трибунов для Галлии? — спросил он.

— Более-менее, но не окончательно.

— Тогда не возьмешь ли с собой моего Публия? Я бы хотел, чтобы он под твоим руководством обучился военному искусству.

— С удовольствием внесу его в список.

— Твой выбор легата со статусом магистрата поразил меня. Тит Лабиен? Он же совершенно бесполезен.

— Ты хочешь сказать, что он годен быть только моим плебейским трибуном, — блеснул глазами Цезарь. — Не считай меня таким глупцом, дорогой мой Марк! Я знал Лабиена в Киликии, когда Ватия Исаврийский был губернатором. Лабиен любит лошадей, что редко встречается у римлянина. Мне нужен способный командующий кавалерией, потому что там, куда я отправляюсь, очень много племен конников. Лабиен будет очень хорошим командиром кавалерии.

— Все еще не отказался от мысли двигаться вниз по Данубию до Эвксинского моря?

— К тому времени, когда мой срок закончится, Марк, провинции Рима выйдут замуж за Египет. Если ты победишь парфян, когда будешь консулом второй раз, Рим завоюет весь мир, от Атлантического океана до реки Инд. — Цезарь вздохнул. — Думаю, это значит, что я должен буду подчинить Дальнюю Галлию.

Красc сидел, словно громом пораженный.

— Гай, то, о чем ты говоришь, займет лет десять, а не пять!

— Я знаю.

— Сенат и народ распнут тебя! Агрессивная война на десять лет? Никто еще не отваживался на такое!

Они стояли, разговаривая, а толпа гудела вокруг них. Лица все время менялись, некоторые весело приветствовали Цезаря, который отвечал с улыбкой, а иногда даже что-то спрашивал о каком-либо члене семьи, о работе или о браке. Это всегда поражало Красса: сколько людей в Риме Цезарь действительно знал? Они же не все были римлянами. Эти вольноотпущенники во фригийских колпаках — «шапках свободы», евреи в ермолках, фригийцы в тюрбанах, длинноволосые галлы, бритые сирийцы… Если бы они имели право голоса, Цезаря постоянно выбирали бы на какую-нибудь должность. Но Цезарь всегда действовал традиционным путем. Знают ли boni, сколько людей в Риме на ладони у Цезаря? Нет, они не имеют об этом ни малейшего представления. Будь у них хотя бы подозрение на сей счет, никакого наблюдения небес не было бы и в помине. Тот кинжал, который Бибул послал Веттию, был бы использован по назначению. Цезарь был бы мертв. Помпей Магн как цель покушения? Никогда!

— Рим мне надоел! — воскликнул Цезарь. — Почти десять лет я здесь, как в тюрьме, — не могу дождаться, когда уеду! Десять лет на полях сражений? Ох, Марк, какая славная перспектива! Делать то, что для меня является более естественным, чем любое другое. Снимать урожай для Рима, увеличивать мое dignitas и не страдать от критики и придирок boni! В сражении я — человек с авторитетом, никто не смеет противоречить мне. Замечательно!

Красc засмеялся.

— Какой же ты автократ!

— Ты тоже.

— Да, но разница заключается в том, что я хочу править не всем миром, а только его финансовой частью. Цифры — это такая конкретная и точная вещь, что люди отмахиваются от них, если у них нет таланта к вычислению. А политика и войны — это нечто неопределенное. Каждый человек воображает, что, если удача на его стороне, он может быть лучшим в политике и на войне. Лично я не огорчаю mos maiorum и две трети Сената своими автократическими качествами, вот так-то.

Помпей и Юлия возвратились в Рим вовремя, чтобы помочь Авлу Габинию и Луцию Кальпурнию Пизону проводить кампанию перед курульными выборами восемнадцатого октября. Не видевший дочери со дня свадьбы, Цезарь был потрясен. Перед ним предстала уверенная, важная, блестящая, остроумная молодая матрона, а не та милая и кроткая девушка, сохранившаяся в его памяти. Ее отношения с Помпеем были поразительны, хотя чья это заслуга, Цезарь сказать не мог. Прежний Помпей исчез. Новый Помпей был начитан. Он был в восторге от литературы и со знанием дела рассуждал об этом художнике, о том скульпторе. Его совершенно не интересовали военные планы Цезаря на следующие пять лет. И в довершение ко всему в их семье заправляла Юлия! Явно и совершенно без всякого смущения Помпей подчинялся женщине. Никакого заточения в мрачных пиценских бастионах! Если Помпей уезжал куда-то, Юлия ехала с ним. В точности как Фульвия и Клодий!

— Я собираюсь построить в Риме каменный театр, — сообщил Великий Человек, — на земле, которую я выкупил, между Септой и конюшнями для колесниц. Возведение временных деревянных театров пять-шесть раз в году на время главных игр — это безумие. Цезарь. Мне все равно, когда mos maiorum говорит, что театр — это упадок нравов и распущенность. Факт остается фактом: весь Рим бросается посмотреть пьесы, и чем они грубее, тем лучше. Юлия говорит, что лучшим памятником моим завоеваниям, который я могу оставить Риму, был бы огромный каменный театр с красивым перистилем и колоннадой и с достаточно просторной пристройкой на дальнем конце, в которой мог бы поместиться Сенат. Таким образом, говорит она, я могу соблюсти mos maiorum: на одном конце — храм для торжественных заседаний Сената, а над аудиторией — прелестный маленький храм Венеры Победительницы. Это должна быть именно Венера, поскольку Юлия — прямой потомок Венеры. Но она посоветовала сделать ее Победительницей в честь моих побед. Умный цыпленок! — с любовью заключил Помпей, поглаживая модно уложенную копну волос своей жены, которая выглядела, подумал довольный Цезарь, нестерпимо элегантно.

— Звучит идеально! — сказал Цезарь, уверенный, что они ничего не слышат.

Они и не слышали. Заговорила Юлия.

— Мы заключили сделку, мой лев и я, — сказала она, улыбаясь Помпею так, словно между ними были тысячи секретов. — Я буду выбирать материалы и декорации для театра, а моему льву достаются перистиль, колоннада и новая курия.

— А позади театра мы построим скромную, небольшую виллу, — вставил слово Помпей, — просто на случай, если я когда-нибудь снова застряну на Марсовом поле на девять месяцев. Я думаю второй раз выдвинуться на консула в эти дни.

— Великие умы мыслят одинаково, — сказал Цезарь.

— А?

— Ничего.

— О, папа, ты должен увидеть альбанский дворец моего льва! — воскликнула Юлия, взяв Помпея за руку. — Дворец действительно поражает. Мой лев говорит, что дворец похож на летнюю резиденцию царя парфян. — Юлия повернулась к бабушке. — Когда ты приедешь и побудешь с нами там? Ты никогда не покидаешь Рим!