— Ах, да. Забыл... Плохо. Сейчас, если кто чего, то английский обязательно... Должен обязательно знать ага... Потаева знаешь?

— Кто ж его не знает, Виктор Ильич.

— Это конечно... Ты должен срочно... Кто из людей Танина того... встречался с ним в последнее время.

— С Потаевым? — решил уточнить Варданян.

— Ну да... С кем же еще. Кто встречался и о чем шел разговор. Понял?

— Хорошо, Виктор Ильич. Разрешите идти?

— Подожди. Узнай также кто из людей Потаева того...выходил на людей Танина... У Потаева, надеюсь, есть эти... Как их? Агенты. Есть твои агенты?

— Есть. Но так — мелкая сошка. Могут ничего и не знать.

— А вот этого я слышать ни того... Не хочу слышать. Что б через два дня здесь, — Сосновский похлопал по столу, — вся информация. Иначе плохо... Плохо тебе иначе будет. Ступай давай. И что б кровь из носу ага.

После ухода Варданяна Виктор Ильич позвонил генералу ФСБ Крамаренко.

— Алло! Слушаю! — услышал он в трубке барственный баритон. Чего-чего, а это... Как его? Самомнения. Чего-чего, а сомомнения у генерала хоть того... отбавляй. Ага. Как этот... Как его? Глупый такой. Птица... Забыл. Ну. не важно. Как этот самый. Одна внешность ага. А сам — дурак-дураком.

— Здравствуй ага... Ты что-то совсем того... Я уже стал, понимаешь. — Почувствовав опасность, мысли в голове Виктора Ильича забегали ещё быстрее, чем прежде. Слова совсем перестали за ними поспевать. Потому получалась не речь — а сплошная тарабарщина. Но Крамаренко уже изучил манеру разговора олигарха и мог даже из тех скудных слов понять, что тот хечет сказать. Голос генерала в один миг потерял свое барственное звучание, стал елейным, заискивающим.

— Здравствуйте, Виктор Ильич! Очень рад вас слышать. Как раз сегодня собирался напроситься к вам на аудиенцию.

— Это потом... Ты вот что мне... У тебя в Америке есть... Как их?... Есть?

Генерал обеспокоенно закашлял.

— Это не совсем телефонный разговор, Виктор Ильич.

— Плевать ага... Скажи — есть?

— Ну, кое-кто в торговых представительствах и ещё кое-где.

— Это ага... Хорошо это. Дай им... Чтобы узнали — кто информацию... Понял?

— Какую информацию, Виктор Ильич? О чем?

— Ах, да... Про Танина... Его фирму... Газетчикам. В «Вашнгтон пост» и... Как ее? «Нью-Йорк таймс».

— Хорошо. Я попробую, Виктор Ильич.

— Ага... Попробуй. Обязательно... А как там того... Остальное как?

— Все хорошо. Можно сказать, — замечательно. Скоро все будет готово.

— Как ты это... Так сразу... Хочу того... С Кудрявцевым переговорить.

— Обязательно сообщу, Виктор Ильич. Не беспокойтесь.

— Ну, тогда это... Пока! — Сосновский положил трубку. Вскочил. Вновь забегал по кабинету. Ничего. Это ничего. Ни на того ага... Он им ещё покажет... А этот Потаев-дурак ещё пожалеет. Но почему не звонит Бахметов? Сейчас ему, Сосновскому, очень нужен этот... Кавказ нужен... По зарез ага.

Вечером Виктор Ильич пошел спать в свою спальню. Хотелось того... Выспаться хотелось. Завтра трудный ага... Но, как на грех... Мысли всякие и все такое. Думал — уже все, все в руках. Можно и того... Отдохнуть можно. Куда там. Еще больше... Бывшие соратники стали подставлять. Не знаешь откуда... Вот и попробуй тут. Завистники! Страшно. Бессоница вот... Что раньше никогда... Измучился весь. И что всем от него того?... Но ничего, ещё пожалеют. Ни на того ага... Думают, что с ним можно... Вот так — можно? Ошибаются. Еще очень того... пожалееют. Дураки! С кем решили... Главное — на местах ага... А там он всем покажет — кто того. Надо с самим встретиться. Что-то он совсем перестал... Пень трухлявый! Все мозги того... Все мозги пропил. Дураков всяких слушает. А хорошо он, Сосновский, придумал... С семейкой его придумал. Хорошо! Теперь не только он, но и все они того... Пусть знают — кто здесь того... Кто хозяин — пусть знают. Но беспокойно как-то. Вдруг, где — что? Тут и костей можно... Страшно! А тут ещё за окном этот... Ветер воет. Как волк ага. Только тоску того. И что им всем от него... надо от него? Никакого покоя... Никакого покоя... Никакого...

... А потом он ощутил этот запах. Будто пахло тухлыми яйцами или ещё чем-то очень похожим и столь же неприятным. Хотел встать, чтобы выяснить — откуда этот запах. И тут он увидел его, сидящим в кресле. В быстром мозгу Сосновского сразу возникло множество вопросов. Кто он такой и как здесь появился? Каким образом его пропустили телохранители? Зачем он пришел и что ему нужно? На ночном госте был надет фрак, цилиндр, белые перчатки и лаковые туфли. Весьма странный гость! Обращенное к Виктору Ильичу лицо гостя было в тени и тот, как не пытался, не смог его рассмотреть. От незнакомца исходила какая-то непонятная, но мощная энергия. Все тело Сосновского будто прокололи тысячи маленьких и злых иголок. Ему стало жутковато.

— Кто вы такой? — спросил Виктор Ильич. Голос, помимо его воли был скрипуч и неприятно вибрировал. Но, к своему удивлению, обнаружил, что мысли теперь никуда не спешили, а слова, наоборот, — не отставали, а потому им, мыслям, соответствовали.

— Неужели вы меня не узнаете, Виктор Ильич? — раздался бархатистый баритон. Лицо незнакомца выплыло из тени. Оно было строгим, аскетическим с заостренными чертами. Большой орлинный нос. Тонкогубый властный рот. Бородка клинышком. Вгляд темных глаз мрачен, даже зловещ. Бр-р! Лицо необычного ночного гостя было знакомо Сосновскому. Кого-то ему напоминало. Очень даже напоминало. И, вместе с тем, он готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого человека.

— Н-нет, простите, — ответил он неуверенно.

— Так, дьявол я, Виктор Ильич, — ответил мужчина и весело рассмеялся. Но странный это был смех. Он смеялся, а глаза его даже не изменили своего мрачного выражения.

«Ну конечно же, Мефистофель, Люцифер, Воланд, Сатана — обычный литературный и театральный типаж. Да, но кому в голову пришла столь дурацкая идея — меня разыгрывать?!» — подумал с неудовольствием Виктор Ильич. Он никогда не верил ни в Бога, ни в черта — считал это досужими выдумками всяких там писателей, попов и прочих несерьезных людей, которые подобными байками хлеб себе зарабатывают. Но сейчас, помимо его воли, все его члены сковал мистический ужас и он был не в состоянии ни одним из них даже пошевелить.

— Ш-ш-шутите?! — прошептал он, сильно заикаясь и очень надеясь, что это так и есть, что сейчас все прояснится.

— Вы забываетесь, милостивый государь! — гневно проговорил незнакомец. — Со мной подобным образом ещё никто не позволял себе разговаривать!

«Нет-нет! Этого не может быть! — в панике подумал Сосновский. — Это сон! Все это мне сниться!» — Он попробвал себя ущипнуть, но не смог даже пальцем пошевелить.

— Но ведь вас же нет! — жалобно воскликнул.

— Как же меня нет, когда вот он — я, — мрачно рассмеялся незнакомец. — Забавно! Ваша матушка-грешница говорила мне о вашем своеобразии, о том, что вы никогда, ни во что и никому не верите. Но я никак не предполагал, что настолько.

— Моя матушка?! — пролепетал несчастный Виктор Ильич. — Но она давно умерла.

— Вы что же, опять мне не верите?! — очень удивился мужчина. — Но она сама может вам это подтвердить.

Он щелкнул пальцами и в тот же миг рядом с его креслом Сосновский увидел свою мать. Но, Боже, что же...

— Не сметь! — закричал незнакомец и даже подскочил в кресле. — Не сметь вспоминать при мне этого... Не люблю!

Но Виктор Ильич не обратил на него внимания. Он смотрел на мать и плакал от жалости к ней. Что же с ней сталось! Он помнит, какой веселой, шумной она была при жизни. Как любила наряды, шумные застолья с шампанским, что б пробка в потолок, любила мужчин. Это она не раз говорила ему: «Все здесь, Витя. Здесь начинается и здесь кончается. Все остальное — враки!» Как же сейчас она не похожа на ту, прежнюю, в этом темном, изглоданном временем, рубище, с худым, бледно-синюшным одутловатым лицом, сгорбленная, поникшая. А этот затравленный взгляд, некогда сверкавший задором и лукавством? Бедная, бедная! Да как же это?! Да что же это?!