- А если... А если лотошник придет за ней?

Петр засмеялся:

- Не придет. Я тебя обманул. Книжку эту я купил. Вижу, что ты смутный ходишь, взял и купил.

Я схватил руку Петра и прижался к ней губами. Петр руку отдернул и сердито сказал:

- Вот это зря! Ты никому - слышишь? - никому руку не целуй! Только матери можно.

ОПЯТЬ У ЗОЙКИ

Хотя в оба зала народу набивалось полно, все-таки редко кто из босяков пил чай. Дамы-патронессы, от которых с появлением Петра не стало отбою, затеяли новое дело. Чтобы босяки и нищие пили на подаяния чай, а не водку, попечители придумали чековые книжки. В каждой книжке пятьдесят листиков, и на каждом листике напечатано: Настоящий чек принимается в чайной-читальне общества трезвости вместо одной копейки монетой. Дамы-патронессы разослали во все дома письма. Они писали, что подавать милостыню деньгами не надо, а надо подавать чеками, и тогда пьянство в городе будет выведено начисто. Но босяки и нищие были тоже не дураки: набрав чеков побольше, они по дешевке продавали их базарным торговкам, а сами шли в монопольку. В чайную же являлись уже пьяненькие.

Маше, Вите и мне прибавилось работы: мы ходили по домам и продавали чековые книжки. Подойдем к двери, постучим или надавим кнопку - и ждем. Выходит хозяин или хозяйка и спрашивает, чего нам надо. Отвечала обычно Маша:

- Нас прислали дамы-патронессы из общества трезвости. Мы принесли вам чековую книжку для пьяниц. Пожалуйте полтинничек.

Получив полтинник, мы прятали его Витьке в карман, а карман, чтобы не залезли чики-рики, зашпиливали английской булавкой. Но чаще нам говорили:

- Идите вы с вашими дамами-патронессами знаете куда!..

И захлопывали перед носом дверь.

Все-таки ходить по домам было интересно, а то ведь все в чайной да в чайной. Только если мы долго ходили, у меня начинали болеть ноги, и я весь раскисал. Тогда Витька говорил: "И чего он с нами увязался! Сидел бы дома". Но Маша всегда меня защищала и оставляла где-нибудь посидеть - или в лавочке, или в парикмахерской. Потом они за мной заходили, и мы возвращались домой вместе.

Однажды мы шли около железнодорожного переезда.

Я сказал:

- У меня ноги болят. Я посижу около будочки.

Маша и Витя пошли дальше, а я открыл дверь и вошел в будку.

Рыжая лежала на топчане, укрытая старым ватным одеялом. Лицо у нее было желтое. Увидя меня, она зашевелила бескровными губами и слабым голосом сказала:

- Бабуленька, посмотри, кто к нам пришел. Заморышек пришел.

Бабка, нагнувшись над тазом, что-то стирала. Ее серые космы свисали к самой воде.

- Вот и хорошо, что пришел, а то ты одна совсем тут затомилась.

- Ты больна? - спросил я.

Рыжая упрямо качнула головой.

- Была больна, а теперь уже здоровая.

- Ну-ну, здоровая! - заворчала бабка. - Одна тень от тебя осталась. Фелшар сказал, цыпленком кормить надо, а где его, того цыпленка, взять? Цыпленок, гляди, двугривенный стоит. Кусаются они нынче, цыпленки эти.

Я подсел к рыжей на топчан и сказал:

- Хочешь, я тебе сказку расскажу?

Она слабо улыбнулась.

- Про гуся? Про гуся я и сама знаю.

- Нет, эту ты не знаешь. Я про другого гуся, про Ивана Ивановича.

Она повеселела:

- Ой, умора! Да разве ж гусей зовут по-человечьи?

- Зовут. Вот слушай.

Я хотел ей рассказать все, что мы с Петром прочли в книжке, но с самого начала сбился, запутался и умолк.

- Нет, - сказал я, - лучше я тебе все это прочту. Вот приду еще раз и принесу книжку.

- А ты разве умеешь читать? - недоверчиво спросила она.

- Умею.

- Ну, прочти. Тебя Гришей зовут?

- Что ты! Меня Митей зовут. А ты - Зойка, я знаю.

- Кто тебе сказал? - удивилась она.

- Тебя так на базаре называли, когда ты барыню отбрила, помнишь?

- А, ту, мордастую! Ты тоже видел? Я ее еще и не так! Она посмотрела на меня смеющимися глазами и задорно сказала: - Меня все знают, вот я какая!

- Ну и дурочка, - проворчала бабка. - Живи потихонечку - и тебе хорошо будет.

Зойка свистнула. Я никогда не слышал, чтобы девочки свистели.

Теперь, когда мы отправлялись продавать чеки, я всякий раз засовывал под рубашку книгу. Но ходили мы на другие улицы и только дня через три попали опять к переезду. Зойка еще лежала.

- Принес? - спросила она сердито. - Небось скажешь, что забыл?

- Нет, что ты! - ответил я. - Принес.

- Долго ж ты нес.

Я вынул книгу и опять примостился на топчане. Зойка взяла ее у меня из рук и недоверчиво полистала.

- Ладно, читай. Посмотрю, какой ты чтец. Может, ты и по покойникам читаешь?

- Вот и опять дурочка, - ласково пожурила бабка.- Кто он, псаломщик? Читай, Митя, не обижайся: она недужная.

Оттого, что книжку эту мне читал Петр, а потом я сам ее перечитывал два раза, я больше уже не запинался и читал так, точно знал каждую строчку наизусть.

Сначала Зойка смотрела на меня сердито и недоверчиво, потом совсем забыла обо мне и слушала, расширив свои зеленые глаза и полуоткрыв рот. А под конец стала хватать меня за руки и выкрикивать:

- Постой, постой! Как он сказал? Ха-ха-ха!.. Ой, умора!..

- Ну, Каштанка! - в свою очередь откликалась бабка из своего угла. - Попала в переплет собачка!

Я прочитал первую главу и закрыл книжку.

- Читай! - крикнула Зойка и даже толкнула меня ногой.

Но я боялся, что Маша и Витя будут искать меня и ругаться, и поспешил к двери, а книжку оставил Зойке.

- Читай сама, - сказал я. - Да поскорей, а то мне книжка нужна.

Через несколько дней я опять попал в будку. Зойка попрежнему лежала и, мне показалось, стала еще желтей лицом.

- Ну, прочитала? - спросил я.

Зойка молчала. Бабка вздохнула и понуро сказала:

- Как же она прочтет, если она неграмотная.

Зойка так и подскочила на топчане.

- И неправда твоя, и неправда! Я все буквы знаю!

- Буквы знаешь, а складывать их не умеешь, - стояла на своем бабка.

Но Зойка не сдавалась.

- А вот и умею! А вот и умею!..

Она вытащила из-под подушки замусоленный букварь и стала водить пальцем под строчкой.

- О! - выкрикивала она буквы. - В! Ц! А! Овечка! Видишь, бабка, прочитала! Овечка!

- Не овечка, а овца, - поправил я.

- Ну, овца. Это ж все равно. Видишь, и на картиночке овечка с рожками.

- Вот по картиночкам ты и читаешь, - упорствовала бабка. - Не будь картиночек в букваре, ты б и одного словечка не сложила.