— Разумеется, — произнес я с недоверием.

Что бы он ни говорил, это слово сидело в каждом из его клиентов, как и во мне, и он знал это так же, как я. Ротман продолжил:

— Я потрясен, что с вами, опытным хирургом, заключен такой контракт. Это что, рабство? Так или иначе, я вижу здесь две потенциальные юрисдикции, которые мы будем исследовать. Это дутый устав, который обычно предоставляется государственным служащим. И хотя вы не государственный служащий, правительство штата и федеральное правительство обеспечивают защиту пациентов, которым вредят доктора, чью деятельность вы вскрываете для всеобщего обозрения. Таким образом, здесь естьнекоторые возможности.

Он повернулся к помощнице.

— Клара, пожалуйста, найдите для нас устав.

Он уставился в окно, хлопнул ладонью по столу и хмыкнул.

— Между прочим, в федеральном суде проигравшая сторона платит также и за издержки другой стороны…

— А какую другую юрисдикцию вы имели в виду? — спросил я.

— Проблему национальной дискриминации. Вы иностранец? Вы же еврей, правда?

— Да, но по крайней мере одна треть населения в этом городе евреи, как можно это использовать?

Ротман посмотрел на меня с сочувствием, от которого мне стало немного не по себе.

— Доктор Зохар, среди ваших врагов много мусульман, правда? Я держу пари, что если бы вы были одним из них, они приветствовали бы вас с распростертыми объятиями.

Клара вернулась с ксерокопиями, Ротман быстро схватил их.

— Ага, вот это… Спасибо, Клара. Он начал читать:

— Ответный иск предпринимателей, запрещения…Смотрите-ка, какая куча идиотов управляет вашим госпиталем! Раздел два… Запрещены карательные мерыв следующих случаях… В случаях раскрытия или угрозыраскрытия перед инспектором или политическими деятелями практики нанимателя, нарушающей закон и представляющей угрозу для здравоохранения и общественнойбезопасности… Ваши приятели Сорки и Манцур гробятпациентов и выставляют счет «Медикэр», так? Вы сообщили об этом — поэтому вы защищены! — Ротман опустилдокумент с выражением презрения на лице. — А разве онине консультировались со своей армией адвокатов передвашим увольнением? Их адвокаты — куча недоумков, — он улыбнулся своим помощницам, — мы убедились в этомна примере истории Садкамар.

— Что же делать дальше? — спросил я.

— Моя команда исследует тему до конца. Мы составим проект письма вашим клоунам, где будет обрисована неизбежность иска против госпиталя и судебного процесса. Это вынудит их отменить ваше увольнение.

— Сколько это будет стоить?

— Ничего, — ответил он с улыбкой. — Мы не уподобляемся тем докторам, которые запрашивают деньги вперед. Серьезно, если вы отказываетесь от наших услуг, сегодняшняя консультация бесплатна. Если продолжаете сотрудничество с нами, мы будем просить о начальномавансовом платеже в пять тысяч долларов.

Для меня это звучало как «деньги вперед!».

— Я стою четыреста долларов в час, мои партнерыстоят меньше, и еще есть отдельная плата за исследования и время, потраченное на них адвокатами. Все зависит от необходимого объема работы, мы пошлем вам детали с контрактом.

Я понял, что сюда уйдут все мои деньги.

— Скажите, сколько это будет стоить мне, чтобы предъявить иск им?

— Наши счета всегда одинаковы — и за час, и за работу. Мы не работаем на основе отдельных случаев, если только именно это вы имеете в виду… Другие делают, мы — нет. — «Он думает, что я богатый хирург. История Садкамар должна была разрабатьшаться на принципе отдельных случаев. Как же еще — она заплатила ему более миллиона долларов… Доступ к юриспруденции дорог».

Я встал.

— Хорошо, я хочу, чтобы вы представляли меня, отправлю по почте подтверждение.

— Доктор Зохар, — вспомнил он, — даже не думайте ни о каком контакте с прессой, пока будут идти переговоры с госпиталем. Вы не станете вести переговоры с человеком и стрелять в него одновременно.

«Он прав, конечно, но угроза пристрелить кого-нибудь наверняка поможет успешным переговорам». Когда он протянул мне руку, я указал на его глаз:

— Откуда это у вас? Несчастный случай?

— Несчастный случай в детстве, — ответил он неохотно. Я представил себе, каково ребенку расти без глаза.

Теперь я разгадал причину искорки сострадания в его грустном взгляде.

Днем я заметил, что Манцур чем-то озабочен, он был бледен, небрит, даже не заметил меня. Чуть позже я узнал почему. После операции по поводу бессимптомного каро-тидного стеноза, уже в послеоперационной палате у пациента развился тромбоз, завершившийся афазией.

Манцур превратился в старика, которому нельзя оперировать. Бедствие следовало за бедствием. Чем же он отличается от доктора Харольда Шипмана — британского сельского врача, киллера пожилых женщин? Или от печально известного Майкла Сванго — красивого доктора со Среднего Запада, прославившегося отравлением пациентов? Некоторые из наших резидентов называли Манцура за глаза «доктор Кеворкян». Но Кевор-кян делал то, что делал, не без сострадания к умирающим пациентам. Манцур определенно не Кеворкян. Вайнстоун должен был давно остановить его. Однако он продолжает не замечать бесконечной цепи ужасных ошибок Манцура.

Сегодня, глядя на обрюзгшее лицо Падрино, я не чувствовал антипатии к нему. Похоже, именно так теряется ненависть к побежденному врагу? Но побежден ли он? Время звонить доктору Кардуччи!

— Доктор Кардуччи, наш друг Манцур продолжает ликвидировать по человеку в неделю, если не больше. На прошлой неделе он иссек геморрой у пациента со смертельным кровотечением из верхних отделов толстой кишки. Две недели назад он в течение двух дней тянул с операцией при огромной расслаивающейся аневризме. У парня была мучительная боль в пояснице, но Манцур решил записать его на очередь. Пациент не дождался, его аневризма разорвалась… и он умер. Доктор Кардуччи, вы меня слушаете?

— Да, Марк, я слушаю.

— Вам этого мало? Три недели назад он начал селективное шунтирование при запущенном напряженном асците, желтухе на фоне цирроза — пациент не смог пережить даже анестезию.

— Что я могу сказать? Марк, многое я не могу обсуждать с вами, я не имею права поделиться с вами внутренней информацией, дело расследуется.

— Доктор Кардуччи, я звоню не для того, чтобы задавать вопросы, просто хочу напомнить, что прошел почти год, как мы уведомляли вас о его бесконечных ошибках, но и сегодня резня продолжается. Мы не можем сидеть и наблюдать за этим. Манцур не владеет собой, он ничего не понимает, его надо остановить.

1Ълос Кардуччи смягчился:

— Марк, сообщения от внешних рецензентов о Манцуре поступили. Завтра у нас будет встреча и мы решим — продолжать ли слушания.

— Слишком долго. И что дальше? Вы хотите, чтобы мы обратились в Олбани, к специальному уполномоченному по здравоохранению?

— Нет, — резко отказался Кардуччи. — Она направит вас ко мне, скажет вам, что это дело рассматривается у нас.

— Почему вы не приостановите его лицензию немедленно?

Мои нервы были на пределе, я был готов обвинить ОНПМД в том, что они виновны в манцуровских действиях.

— Многие случаи вызывают сомнения, пациенты были стары и очень больны. Это ведь не операция на непораженной стороне мозга…

— Послушайте, доктор Кардуччи, вы хотите сказать, что плановое бедренно-подколенное шунтирование у ребенка с гепатитом С — это не чистое убийство? Как быть с его профессиональной полноценностью, если девяносто процентов случаев на М&М конференциях его?

— Ваш друг Вайнстоун должен остановить его, он председатель, но вместо этого он защищает его.

— Вайнстоун ничего не может сделать, он подвергается обструкции со стороны Сорки. Доктор Кардуччи, вы давно работаете в этой области. Что ждет Манцура и Сорки, как вы думаете?

— Они оба потеряют лицензии, дайте мне еще шесть месяцев.

— Это вы говорили мне год назад. Вы знаете, что я уволен?

После недолгого молчания: