— Что же ты намерен предпринять?
— Ничего, только ждать и наблюдать.
— Я заметила, ты посылал письма Джейн в «Нью-Йорк Репорт».
— Да, мы общаемся, ее интересует медицинская тема, хочет узнать побольше о госпиталях Нью-Йорка — вот я ей и помогаю. Она кое-что знает про Сорки и Манцура, но до тех пор, пока ОНПМД не соберется, она не имеет права писать об этом. Ты знаешь, что такое журналисты, они задают множество вопросов. Посмотрим…
У меня была экстренная консультация в семь двадцать утра, на сестринском посту полно врачей, спешащих на утренние обходы. Многие начали свой трудовой день еще в половину шестого, торопясь из одного госпиталя в другой. Беглый взгляд на больного, пожелание доброго утра, взгляд в историю болезни — пациента обследовать некогда, этим займется резидент. И самое главное — ежедневный дневник. Страховая компания именно это считает первостепенным делом в лечении больного. Не записал — не заработал. Я насмотрелся на находящихся в состоянии постоянного стресса врачей, истерически строчащих страницу за страницей никогда и никем не читаемых историй болезней. Да если кто и взялся бы читать, вряд ли расшифровал бы их каракули. И это современная медицина!
Группа студентов-медиков крутится вокруг поста.
— Как дела, ребята? Не волнуйтесь, все будет нормально!
В ответ слабая улыбка. Не стоит осуждать их за разочарование. Я сделал краткую запись в истории болезни больного. Его «острый» живот вызван увеличенной печенью, он нуждается в диуретиках, а не в операции.
Без пяти восемь я помчался в зал на М&М конференцию. Когда я вошел, заметил, что Махмуд Сорки восседает во втором ряду, позади него сидит нейрохирург Расмуссен, слева — отставной генерал, справа — доктор Лунгетти.
По повестке М&М его случай будет третьим, то есть минут через тридцать. «Вздумала старуха помереть сразу же после операции, — возможно, так думает сейчас Сорки. — Ну и что? Она же болела». Его просил оперировать Сус-ман, он бы отказался, да было слишком поздно. Сорки огляделся вокруг, он не заметил меня, решил, что я не присутствую. Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. Ховард зачем-то сказал Сорки, что дружба между Вайн-стоуном и мной угасла и я ищу другое место работы.
Собрание началось, председательствовал Бахус. Он слишком быстро пробежался по первому случаю, похоже, он и дальше не собирался вдаваться в детали. Вайн-стоун еще не прибыл, возможно, чтобы избежать прямой конфронтации. Сорки подмигнул Расмуссену. «Аллах ак-бар», — наверное, твердит он сам себе. «Господь всемогущ». Последние события вновь пробудили в нем любовь к Аллаху. В прошедшую пятницу, говорят, впервые за двадцать пять лет он посетил мечеть. «Аллах поразит этих неверных…» С помощью Аллаха он победит ОНПМД и меня. Из сотен верующих, молившихся в мечети в прошлую пятницу, он был, без сомнения, одним-единствен-ным, кого дома ждала бутылка водки. Аллах принимает всех своих детей.
Я не знаю, что заставило меня сесть прямо позади Сорки. Он наконец заметил меня и, похоже, маскировал нервозность — шутил и смеялся вместе с Расмуссеном. «Что он здесь делает? — вероятно, думает он. — Он же никогда не сидит сзади. Что он задумал?» Я знал, что ему невыносимо чувствовать меня за своей спиной.
Наконец появился Вайнстоун.
Случай Сорки был типичным. Джим Адаме, резидент четвертого года, зачитал все по бумаге:
— Миссис С, восемьдесят один год, поступила с деком-пенсированным диабетом, тяжелой сердечно-легочной недостаточностью и аритмией. При поступлении больная была в сопоре.
«Пациентка Сусмана была прикована к постели, умирающая», — прошептал мне в ухо младший резидент.
— На четырнадцатый день госпитализации, — продолжал Адаме монотонным голосом, — в связи с неспособностью пациентки самостоятельно принимать пищу гастроэнтерологической службой ей было назначено наложение чре-скожной гастростомы для питания. Процедура была прекращена через семь минут после ее начала из-за семидесятипятипроцентной десатурации и аритмии.
Адаме сделал паузу, так как ждал от Бахуса главного вопроса. Поскольку вопроса не последовало, он продолжил:
— Потребовалась подготовка к открытой гастростомии. Четыре последующих дня пациентке проводилась общая, легочная и сердечная предоперационная подготовка.
— Какая анестезия была применена? — спросил Бахус.
— Эпидуральная. Открытая гастростомия была выполнена без трудностей. Больная была переведена в послеоперационную палату, а затем в общее отделение. Спустя два часа был вызван резидент в связи с отсутствием линий на мониторе. Больную обнаружили в состоянии асистолии и без признаков жизни.
— Каковы были показатели газов артериальной крови до операции? — спросил Бахус, не отрывая глаз от бумаг.
— Сатурация была девяносто пять процентов, рСО2девяносто два.
Ясно, что у нее была дыхательная недостаточность, когда ее брали на такую плановую и бесполезную процедуру. Посмотрим, кто осмелится что-нибудь сказать.
Мертвая тишина. Бахус оглядел зал.
— Доктор Вайнстоун, ваши замечания? Председатель встал и прокашлялся:
— В целом я не увидел показаний к гастростомии вданном случае. Время для этого было выбрано неправильно. Гастростомия — это, скорее, срочная, а не экстреннаяоперация. Больная была не в лучшей форме. Показателидыхания были неудовлетворительными. В данной ситуации я бы использовал для кормления альтернативныйпуть, например назогастральный зонд.
— Еще комментарии? — спросил Бахус. Уверен, он не хотел, чтобы они были.
— Кто-нибудь еще? Доктор Рубинштейн? Отставной Рубинштейн не боялся никого, его слова были понятны всем:
— Зачем было так спешить, почему бы не кормить ее внутривенно или не установить назогастральный зонд для кормления? Решение оперировать было неправильным, га-стростомия была не нужна, во всяком случае, данной септической больной с дыхательной недостаточностью.
— Проведение назогастрального зонда было невозможно, у нее был большой язык! — воскликнул Сорки.
Рубинштейн повысил голос:
— Ерунда, если можно провести эндоскоп, можно провести и зонд.
— Доктор Рубинштейн, почему вы не включили свой слуховой аппарат? Я же сказал вам, что зонд провести было нельзя.
Рубинштейн стоял на своем:
— Я не согласен с этим. Сорки оглядел зал.
— Вы можете принимать это или не принимать, но я говорю вам, что несчастной женщине гастростомия была необходима для введения лекарств, антибиотиков и кормления.
— Доктор Сорки, — сказал Рубинштейн, — вы могли установить мягкий маленький зонд с помощью эндоскопа, через него можно кормить и давать антибиотики.
— Три врача-резидента готовили эту больную к операции, а вы говорите нам, что она не была подготовлена. Почему на эту конференцию не пригласили гастроэнтеролога? Он бы сказал вам, что эндоскопия была бы затруднена. А где анестезиолог, давший согласие на операцию?
Все слышали гневные интонации в голосе Сорки. «Неужели он теряет контроль над собой?» Так подумали многие из присутствующих… Я прошел по проходу и поднял руку. Бахус игнорировал меня, бормоча заключительные слова. Я приблизился к Сорки на расстояние в два фута и громко сказал:
— У меня два вопроса к доктору Сорки. Первое, я хочу знать, как питалась больная в течение четырнадцати дней до операции? Я вижу, что ее питание не было пониженным. И второе, доктор Сорки, почему вы любите оперировать больных, которые уже мертвы? В зале наступила настороженная тишина.
— Доктор Зохар, повторите, пожалуйста, последний вопрос, — попросил Бахус.
— Я спросил доктора Сорки, почему он имеет привычг ку оперировать больных, которые уже мертвы. Мы знаем, что это не первый случай в его практике.
Сорки заорал:
— Я не собираюсь обсуждать это дальше, это была не моя больная, меня попросили сделать гастростомию, и я сделал ее. Чтобы продолжать обсуждение, необходимо присутствие здесь анестезиологов и лечащих врачей!