— Примерно через неделю.

— Документы успеете подготовить?

— Состав расширенный или обычный?

— Пока обычный.

— Хорошо, — он приклеил к лицу улыбку и мельком посмотрел на часы.

А потом снова глянул на человека в сером костюме.

— Ну, надеюсь, что все будет в порядке, — сказал он.

В машине он опять посмотрел на часы. Светлая минутная стрелка чуть-чуть не дотягивала до одиннадцати.

— Еще секунд сорок, — ответил он на невысказанный вопрос Касима.

— Понятно, — заметил тот и без спешки достал из кармана радиопульт с кнопкой посередине. Передвинул тумблер, по-видимому, включая питание. — И где он, предполагается, будет?

— В шестнадцать ноль-ноль очередная комиссия по финансам. Значит, без пяти он, скорее всего, будет один. Я как-то заходил к нему, проверял: сидит и готовится.

— Беспокоишься о других?

— Лишние жертвы — лишние хлопоты.

— Заметил, куда он спрятал «подарок»?

— В нагрудный карман.

— В другое место не переложит?

— Да нет, не думаю…

— Тогда верняк, — внимательно следя за часами, сказал Касим. — И все-таки зря ты, по-моему, взялся за это дело самостоятельно. Если они захотят, тебя легко вычислят.

— Не успеют, — сказал он, предостерегающе поднимая палец.

— Почему?

— С понедельника начнутся всякие пертурбации. Полетит доллар. Им, скорее всего, будет не до того.

— Ну, как знаешь…

— Время, — сказал он, отрываясь от циферблата.

Касим тут же кивнул и деловито нажал кнопку.

Хлопка на таком расстоянии, разумеется, слышно не было.

— Надеюсь, сработало.

— Если не сработало, я тебе голову оторву.

— Ладно, — сказал Касим. — Договорились. Тогда оторвешь.

Он еще раз, по-видимому, страхуясь, нажал кнопку на пульте. А затем перегнулся вперед и коснулся плеча шофера.

Лицо у него сразу же стало сонное.

— Оторвешь, ну ладно — и оторвешь… Поехали, Миша…

Третье покушение на него было совершено минут через двадцать. Предчувствие вышибло пот, когда машина опять втянулась в кривую узкую улочку неподалеку от офиса. Только на этот раз предупреждение, рожденное интуицией, несколько запоздало, потому что всю тесную, как пенал, проезжую часть впереди уже закупорил выскочивший откуда-то тяжелый лакированный джип. И такой же лакированный джип встал поперек улицы метрах в тридцати сзади. Значит, они буквально за считанные часы перестроились и учли опыт предыдущих неудачных попыток.

Выхода из этой ловушки не было. Он крикнул: «Пригнись!..» — и согнулся так, что почти уткнулся твердым подбородком в колени. По крайней мере, теперь его защищало переднее кресло. Защита слабая, разумеется, но лучше уж слой пластмассы и поролона, чем вообще ничего. Он хорошо помнил правила поведения в таких ситуациях. И Касим, до которого тоже, по-видимому, уже дошло, помнил их нисколько не хуже. Во всяком случае, он точно также быстро и очень ловко пригнулся, выдернул из сиденья щиток, который должен бы, по идее, прикрыть их от выстрелов, поднял этот щиток так, чтобы прежде всего закрыть голову, и одновременно выставил перед собой чудовищной толщины пистолет с коротким стволом: это была какая-то очень редкая, специальная, предназначенная для особых отрядов модель, которую Касим, обожавший оружие, доставал чуть ли не полтора года.

— Выскакиваем!.. Все — на левую сторону!..

Пискнула, точно умирающая, электронная блокировка. Дверцы машины встопорщились, как у жука, грохнувшегося о камень. Видимо, Миша-шофер тоже соображал, что следует делать. Однако никакие соображения, разумеется, помочь уже не могли.

Он рванулся и даже сумел ухватиться за толстую ручку дверцы. Пальцы вцепились в нее, пупырчатая пластмасса пружинила. Спасение, как ему показалось, было уже совсем близко: он видел асфальт, чуть скошенный для стока воды к поребрику тротуара, видел сам тротуар и за ним — распахнутую тихую черноту ближайшей парадной, видел светло-оштукатуренные стены дома вокруг нее. Он видел даже — так ему показалось — ступеньки старой каменной лестницы. Хорошо бы очутиться сейчас на площадке третьего или четвертого этажа. Он видел все это отчетливо, как будто озаренное магнием. Он видел даже сухую твердую грязь, забившуюся в трещины камня. Или, по крайней мере, ему только чудилось, что он все это видит, потому что в ту же секунду удар страшной огненной силы подбросил машину в воздух, перевернул на бок, действительно, как мертвое насекомое, протащил пару метров и опрокинул вверх еще вращающимися колесами. Тонкая металлическая коробка вмялась. Лопнули стекла. Его отшвырнуло обратно в движущуюся тесноту сидений. Он успел заметить еще сыплющийся сверху колючий мусор, запрокинутое лицо Касима, на котором, будто на муляже, свивалась в жгут каждая мышца, увидел заворачивающиеся от жара, черные, точно живые, лохмотья обшивки. Он это также еще успел каким-то чудом заметить. А затем новый удар, такой же огненный и такой же свирепый, как драконья лапа, обрушился на машину сразу со всех сторон, смял ее, крутанул, прочерчивая белые борозды по асфальту, и, безжалостно пожирая все, что еще осталось, яркой вулканической лавой вспыхнул внутри салона…

Это были минуты, всегда наступающие после оглушительной катастрофы. Нападавшие в серых комбинезонах брызнули во все стороны и будто провалились сквозь землю. Смолкли последние распоряжения, отданные, впрочем, вполголоса. Стих проглоченный переулками шум отъезжающих автомобилей. Еще не появилась милиция, вызванная уже, вероятно, жителями ближайших домов, а сами жители, испуганные внезапной стрельбой и взрывами, по-видимому, не рисковали еще показываться наружу. Пустынна была асфальтовая весенняя улица, и пустынны взирающие на нее провалы парадных и подворотен. Никто не видел поэтому, как из стремительно прогоревшей, опять перевернутой и ставшей вновь на остатки колес машины, где и пламени как такового уже почти не было, а был только удушливый едкий дым, источаемый тлеющим поролоном, отодвинув изнутри зазубренные клешни металла, показалась сначала одна черная, как уголь, рука, а через секунду — вторая, далее просунулось из ватного дыма нечто, напоминающее обгоревший капустный кочан, и вдруг странная, как бы спекшаяся наружной коркой фигура отделилась от коптящего остова.

Лицо у нее было тоже не по-человечески черное, остатки одежды еще вскипали на теле сажистыми пузырями, угольные разломы зияли поверх каждого движущегося сустава и оттуда, из раскаленной, по-видимому, огнедышащей глубины исходили завитки серого дыма.

Фигура эта секунду стояла, пошатываясь, как неживая, а затем повернулась и, неуверенно переставляя ступни, двинулась через улицу. Чувствовалось, что каждый последующий шаг дается ей все легче и легче. Голова ее поднялась, сутулые обгоревшие плечи понемногу pacправились, подошвы бывших ботинок перестали волочиться по мостовой, а с безвольно опущенных рук, где вразнобой, как на ниточках, покачивались длинные пальцы, постепенно переставали срываться и падать на пыльный асфальт тягучие смоляные капли…

Дома он прежде всего цыкнул на перепуганную жену, чтобы ни в коем случае не выпускала пока из комнат Демчика и Маришу: незачем детям смотреть на него в таком состоянии; заодно — чтобы не суетилась и не вздумала звонить в «скорую». Вообще — чтоб исчезла куда-нибудь и больше не появлялась. Впрочем, пусть сначала приготовит ему какую-нибудь одежду. Затем он, оставляя черные следы на паркете, прошел в ванную, заперся и включил горячую воду.

Лег он в нее, будто в расплавленное железо. Боль была дикая, и в первый момент он чуть было не закричал во весь голос. Сдержался в основном потому, что не хотел паники в доме, но мучительный жидкий огонь хлынул, казалось, в каждую трещинку. Не было никаких сил терпеть это. Тело согнуло дугой, будто через него пропустили ток высокого напряжения. Хуже всего было то, что он почти ничего не видел. Пальцы его судорожно скребли по белой гладкой эмали.

Впрочем, продолжалось это не слишком долго. Уже где-то через минуту гремучая боль словно вывернулась наизнанку. Она не ушла совсем, но стала как будто совершенно иного рода; так немного приятно ноет и чешется рана перед окончательным заживлением. Тогда он слегка расслабился и вытянулся в ванне. Сразу же четко звякнуло — это вывалились из тела впившиеся металлические осколки. Забрезжил слабый, пока еще сквозь туман, свет в глазницах. Проступили очертания ванной комнаты, одетой голубоватым кафелем. Он не знал, что именно сейчас с ним происходит, но верил: происходит именно то, что и должно происходить. Перемещение свободных энергий остановить нельзя. Астрал бессмертен, и земное его воплощение будет несомненно продолжено. Жалко, конечно, Касима и жалко Мишу-шофера: парень-то уж вообще ни за что попал в этот огонь. Однако не стоило чересчур беспокоиться об отдельной человеческой жизни. Человек приходит сюда и человек отсюда уходит. Человек рождается и человек умирает. Человек исчезает, ничего не оставляя после себя. По-настоящему вечен только астрал. Прикоснуться к бессмертию удается лишь очень немногим.